— Это грех, — нахмурился Бернгард.
— Что именно?
— Женщина в мужской одежде — грех, — отчеканил магистр. — Женщина, тайком проникающая в братство рыцарей-монахов — грех. Женщина, живущая в одной комнате с мужчиной под сенью орденского креста — грех.
Интересно, этот мастер Бернгард, действительно, такой ханжа или прикидывается? Всеволод усмехнулся:
— Орденский крест нынче принимает русичей, исповедующих не римскую, а греческую веру. И татар-язычников принимает. И готов был принять сарацин. И всё это не считается грехом.
— Вы — союзники в благом деле. Вы — помощники в борьбе с исчадиями тьмы. Вы прибыли спасать людское обиталище от нечисти. Вы — воины…
— Но… — начал было Всеволод.
Тевтонский магистр вскинул руку, давая понять, что ещё не закончил:
— Женщинам же во время войны… особенно, во время ТАКОЙ войны — не место в братстве рыцарей Креста. Им нечего делать в Стороже, еженощно отбивающей натиск тёмных тварей.
— Но почему?! Почему — им здесь не место?
— Дабы не смущать и не отвлекать слабых духом и не гневить сильных, — с постной миной ответил тевтонский старец, — Каждый воин, обороняющий эти стены должен думать только об одном: о битве, ради которой он призван сюда. Это относится и к твоей дружине, русич. И к тебе лично — тоже.
Всеволод вдруг подумал: а ведь в его родной Стороже всё так и было! Именно так там и обстояли дела. Старец-воевода Олекса отродясь не привечал за осиновым тыном ни баб, ни девок. Суровую службу несли суровые воины, всецело отдававшиеся изматывающим упражнениям, от рассвета до заката постигающие нелёгкую ратную науку и ни на что иное не отвлекавшиеся. Ну, разве что во время нечастых выездов в мир кому-то перепадала удача помиловаться с хорошенькой селянкой или служанкой из княжеско-боярской челяди. Такое событие в дружинной избе потом обсуждалось месяцами.
Что ж, наверное, для ратоборца, готовящегося к встрече с нечистью, — так правильно. Стража, хранящего в вечном Дозоре рудную границу, ничего не должно привязывать к бренной жизни. Не должно быть у него соблазна отступить, чтобы защищать не всё людское обиталище сразу, а только свою… своих. Зазнобу, семью, детишек… Не должно быть соблазна сохранить себя — для неё, для них… для своих. И вдвойне, втройне правильно всё это для стража уже схлестнувшегося с тёмными тварями.
Правильно. И всё же… Всеволод, сжав кулаки, хрустнул костяшками пальцев. Произнёс негромко и хмуро:
— От того, что Эржебетт находится с нами, по эту сторону Серебряных Врат, я не стану сражаться хуже. От того, что Эржебетт будет выброшена за стены замка, я не стану сражаться лучше.
— Всё равно, ей здесь не место… — сурово повторил Бернгард.
— И что же я теперь должен делать?
— Отдай её мне.
— Тебе? — изумился Всеволод. — Зачем?
— Я вывезу твою Эржебетт из замка. Я спрячу её.
— Куда?
— В безопасное место.
— Здесь есть безопасные места? — усмехнулся Всеволод. — Почему же тогда отсюда ушли люди?
— Здесь есть места, в которых можно укрыться. Попытаться укрыться…
— До первой ночи? Или до первого рассвета, когда упыри сами начнут искать надёжное укрытие на день?
— Ей здесь не место, — снова сквозь зубы проронил тевтон.
— Это я уже слышал, — сказал Всеволод. — А теперь ты послушай меня, Бернгард. Эржебетт — всего лишь одинокая, беззащитная, напуганная девчонка. Если она уйдёт из замка, здесь её в первую же ночь высосут упыри. Высосут досуха, до последней кровавой капли. Неужели благородные и благочестивые рыцари Креста готовы принести порождениям тьмы такую жертву.
— Иногда разумнее пожертвовать одним человеком, чтобы остальным ничего не мешало спасать этот грешный мир.
— Пожертвовать — значит бросить на растерзание тварям убогую сироту? Ох, не по-рыцарски это, и не по-христиански, брат Бернгард.
— Она — женщина, — упёрся магистр.
— Она — под моей защитой, — Всеволод тоже умел быть упрямым.
— Ей — не место в замке.
— Ей больше некуда идти.
— Она…
— Она — уже часть моей дружины. Прогоняя её, ты гонишь нас.
Лицо Бернгарда дёрнулось:
— Тогда скажи честно, русич, как на духу скажи, она, действительно, часть твоей дружины или твоя полюбовница? Где ты познал её — в бою или на греховном ложе плотской страсти?
Невероятного, неимоверного труда стоило Всеволоду сдержать бессознательный порыв. Остановить руки, уж потянувшиеся к мечам. И ответить не смертельным выпадом — иначе. Словом. Тремя словами.
— Это… имеет… значение? — отрывисто, с паузами выцедить он встречный вопрос.
Долго, очень долго они смотрели в глаза друг другу и тяжело дышали друг на друга. Тевтонский магистр и русский воевода стояли в отдалении от прочих воинов. Никто не мог слышать их слов, однако надвигающуюся грозу почуяли все. И саксы, и русичи, и татары, и угры. Разноязыкий говор смолкал, ратники настороженно косились в их сторону.
— Ладно, — выдохнул, наконец, Бернгард. — Для начала покажи мне своего… оруженосца.
— В этом есть необходимость?
— В этом — есть! — непреклонно сказал магистр. — Я должен знать всех, кто находится в моём замке в лицо. Твоих воинов, степняков Сагаадая и шекелисов Золтана я вижу здесь — во дворе и на стенах. А эту Эржебетт… Её я ещё не видел. И потому вынужден настоятельно просить тебя познакомить меня с… с-с-с… с твоей девой-оруженосцем. Идём…
Со стены у привратной башни вновь полилась тоскливая мадьярская песня, слов которой Всеволод не знал.
Глава 15
В запертую дверь он постучал условным стуком. Открывать ему, однако, не спешили. Ну да, ждали голоса. Сам ведь учил.
— Эржебетт, — позвал он.
Лишь после этого тяжёлая низенькая дверца отворилась. В щели мелькнуло настороженное лицо. Эржебетт была боса, в великоватой мужской сорочке и портах. Взгляд девушки скользнул по Всеволоду, по тевтонскому ма…
Вскрик-всхлип. Всеволод едва успел вставить ногу между дверью и косяком, не позволив девчонке запереться снова.
… гистру.
— Эржебетт, не бойся! — выкрикнул Всеволод. — Отойди от двери. Тебе ничего, слышишь — ничего, не угрожает!
Пока…
На дверь изнутри давить перестали, но когда Всеволод вошёл в комнату, Эржебетт сидела в самом дальнем углу комнаты. Съёжившись. Скрючившись. Укрывшись за массивным сундуком и лавкой, обращёнными в ложе. За столом, поставленным рядом.
Дрожа всем телом.
Она смотрела мимо Всеволода — в открытую дверь.
Всеволод оглянулся.
На пороге неподвижно стоял Бернгард. Магистр тоже исподлобья смотрел на перепуганную отроковицу тяжёлым давящим взглядом. В глазах тевтона Всеволод различил сложную смесь чувств. Изумление, ненависть, злобу и… Просыпающееся понимание? Судорожную работу мысли?
Затем Бернгард ненадолго отвёл взгляд. Осмотрел массивное сооружение, за которое забилась Эржебетт. Сундук, лавку, укрытые шкурами, тяжёлый стол в простенке. Всё подмечал, всё понимал тевтонский старец-воевода. Бернгард неодобрительно покачал головой, с немым упрёком глянул на Всеволода. И — вновь уставился на Эржебетт. Да так… Как на заклятого ворога. Будто испепелить хотел, не прикасаясь.
В томительной тишине слышно было, как у Эржебетт стучат зубы.
— Бернгард, ты пугаешь её, — вполголоса, но вполне отчётливо произнёс Всеволод.
Тевтон не ответил.
— Эт-ту-и пи-и пья! — жалобно простонала Эржебетт.
Сказала то, что умела сказать. То единственное… Иначе свой страх, свой безграничный, необъяснимый и не вполне понятный ужас перед крестоносцем немая отроковица выразить не могла.
Бернгард помрачнел ещё больше. Эржебетт ещё больше затряслась.
— Выйди, Бернгард! — потребовал Всеволод.
Магистр не вышел.
— Что она говорит, русич?
«Что она — не твоя добыча».
— Не важно. Выйди. Не видишь — ей плохо.
— Что? Она? Говорит?
Орденского магистра пришлось выпихивать силой. Всеволод просто упёрся плечом в бронированную грудь тевтона, и просто выдавил закованного в латы человека из комнаты. Следом вышел сам, прикрыв за собой дверь.
Теперь тяжёлый взгляд магистра был обращён на него. В наступившей тишине Всеволод услышал, как быстро-быстро зашлёпали по голому каменному полу босые ноги. Потом, задвигаясь, скрежетнул засов.
Дверь — снова заперта. И, судя по всему, на этот раз её так просто не откроют.
— Где ты нашёл девчонку, русич? — магистр, похоже, даже не заметил, как непочтительно с ним обошлись. Магистра сейчас больше волновало другое.
— В городской тюрьме. В Германштадте, — ответил Всеволод. И задал свой вопрос:
— Ты знаком с Эржебетт?
— С ней — нет, — качнул седой головой тевтон. — А вот с её матерью — да, знакомство водить приходилось. Недолго, правда.
Всеволод ждал продолжения, и магистр продолжил.
— Томас был прав, — в задумчивости пробормотал он, — девчонка, действительно, поразительно похожа на мать.
Вот как? Всеволод глянул на запертую дверь, и снова — на Бернгарда.
— Кто её мать?
— Ведьма, — зло и коротко бросил магистр.
— Что?
— Я казнил её мать.
— Что-о-о?!
Вот откуда этот дикий страх, охвативший Эржебетт при виде Бернгарда! Вот оно, в чём дело!
— Долгая история. Давняя. Мать девчонки была сильной ведьмой, — Бернгард выдержал многозначительную паузу. — Очень сильной, русич. Известной во всей округе…
— И что с того? — вскинулся Всеволод. — И пусть! Но сама-то Эржебетт — всего лишь дочь ведьмы. Она ещё слишком юна, чтобы постичь науку ведовства.
— Неважно! — взгляд Бернгарда был суров и безжалостен. — Яблоко от яблони падает недалеко. Даже если твоя Эржебетт не прошла посвящение, она всё равно может оказаться опасной.
— Чем, мастер Бернгард? — Всеволод смотрел на него в упор.
Магистр криво усмехнулся:
— Так… Ничего особенного, русич. Просто однажды ночью она сожрёт тебя — ты и пикнуть не успеешь.
— Я уже провёл с ней одну ночь. И в волкодлака Эржебетт не перекинулась. Значит, превращений в зверя не будет и впредь.