— С нами Бог! — оглушительно рыкнул мастер Бернгард клич ордена Святой Марии.
— Готт мит унс! Готт мит унс! — грянуло с башен и со стен.
— Бе-е-ей!
И поднятая рука мастера Бернгарда опустилась вниз. Длинный прямой клинок с серебряной насечкой вдоль лезвия разрубил воздух. Воздух аж взвыл — не хуже иного упыря, располовиненного белым металлом.
Сухой стук дерева о дерево, треск и звон метательных машин, гул отправленных во врага снарядов потонул в криках людей. Ярость, злость, отчаяние, ненависть, страх… да, и страх тоже — сейчас наружу прорывалось всё разом.
Тишина кончилась.
Замок снова встречал нечисть огнём. Только теперь это были не маленькие точки горящих стрел. Теперь — другое.
Пороки ударили единым залпом. Одни — ближе, другие — дальше. Так и есть: тевтоны били по давно пристрелянным пяточкам между осиновых рогаток. С таким расчётом, чтобы не мешать друг другу, и чтобы накрыть как можно больше пространства.
Взмыли ввысь, неторопливо кувыркаясь в ночном небе, глыбы и брёвна, обмазанные горючей смесью, объятые гудящим пламенем и плюющиеся огненной капелью. Завертелись в воздухе пузатые глиняные горшки, и металлические ядра, искрящиеся подожжёнными фитилями.
А после всё это обрушилось на передние ряды нечисти. И — за передние ряды.
Догорели тщательно отмеренные фитили. Прямо над головами кровопийц взорвалось с полдюжины шаров, набитых гремучим сарацинским порошком и утыканных, покрытых, отделанных снаружи посеребрённой сталью. Незваных гостей засыпало и посекло мельчайшим смертоносным градом.
Рухнули сверху горящие камни и брёвна, покатились по склонам, подпрыгивая, прокладывая целые просеки сквозь плотные ряды упыриного воинства, оставляя позади пылающий, дымящийся, орущий след из сбитых, смятых, изломанных и обожжённых тел.
Полыхнули, разбросав черепки и расплескав вокруг жидкий греческий огонь, глиняные горшки. Щедрая огненная морось сверху и разлитое под ногами пламя враз охватило десятки, а может, и сотни тварей.
Горящее отродье заметалось… попытались метаться, оглашая ночь дикими криками. Но единственное, на что были способны сейчас твари в жуткой тесноте и давке — это обмазать липким огнём тех, кто впритирку шёл рядом. Алхимическое пламя, созданное специально, чтобы жечь плоть чуждого мира, жестоко метило каждого, к кому прикасалось. Пламя перекидывалось с одного бледного тела на другое. Пламя множилось, а тела упырей горели так хорошо и сильно!
Огонь быстро распространялся по беснующейся толпе, охватывая целые ряды. И напиравшим сзади теперь приходилось обходить не только осиновые колья (эти препятствия пламя пока почти не затронуло), но и пылающие между ними костры. И костры бегающие, прыгающие, катающиеся по земле, дёргающиеся, воющие.
В костры вступали новые кровопийцы. Вернее, одних тварей впихивали в костры другие. И огонь разгорался с новой силой.
Движение тёмного воинства замедлилось, былой напор утрачивался.
— Стрелки-и-и! — гремел над ухом Всеволода голос Бернгарда. — Бе-е-ей!
За рассеянные группки упырей, проскочивших огненную полосу, взялись арбалетчики и лучники. Опять замелькали в воздухе горящие стрелы. Кровопийцы, сражённые оперёнными огоньками, падали, так и не добравшись до тына. А пока стрелки делали своё дело, прикрывая подступы к замку, вновь заскрипели перезаряжаемые пороки.
Кнехты из прислуги, обливаясь потом, вертели вороты, подтаскивали новые снаряды, налегая на длинные рычаги, поворачивая подвижные платформы с метательными машинами так, как приказывали приставленные к порокам рыцари. Тевтоны вновь выцеливали врага. Направляли орудия на лишь им одним ведомые и выбранные ещё при свете дня пяточки и проходы.
Тёмное воинство всё же перевалило через костры, положив в огонь новые ряды, задавив его массой, залив чёрной холодной и смрадной кровью, которую не успевало пожирать даже ненасытное алхимическое пламя.
Упыри двигались дальше.
Одними стрелами, сколь бы меткими и смертоносными они не были, удержать этот сплошной вал было уже невозможно. А для подготовки неповоротливых тугозарядных метательных машин к новому залпу требовалось время.
Второй залп накрыл уже не авангард штурмующих. Снаряды перелетели через передние ряды и ударили в серёдку. Разорвали упыриное воинство гудящей огненной плетью. Ненадолго впрочем. В новый огненный разрыв твари лезли всё также настырно, как и прежде. Лезли по головам горящей нечисти. Лезли, обжигаясь и сгорая сами, но не останавливаясь. Они вновь шли на стрелы, на огонь, на серебро.
Уже было ясно: основной удар нечисти придётся на ворота, надвратные башни и примыкающие к ним стены. Наверное, как всегда. Наверное, именно потому Бернгард сейчас здесь. Ну, что ж… Всеволод погладил рукояти мечей. Судя по всему, скоро и для них найдётся работёнка.
Тевтонские пороки били уже не залпами — вразнобой. Кто как успевал. Кто чем успевал. Снаряды летели через безволосые головы, через вскинутые кверху длинные белёсые руки с когтями-ножами, через оскаленные пасти. И падали теперь далеко сзади, сминали вопящие тылы кровососов. Метательные машины по-прежнему наносили врагу страшный урон.
Но где-то там, сзади.
А здесь…
Когда огненный дождь, многопудовая смерть и посеребрённые осколки громовых горшков и ядер сыпались на задние ряды, передние уже взбирались на осиновый частокол. Передних, конечно, расстреливали тоже. Беспрестанно щёлкали спусковые механизмы арбалетов, звенели тетивы луков. И вновь, как во время первой атаки, в упырей впивались уже не горящие — серебрёные жала.
И всё же на этот раз нечисти было проще. По телам павших ранее — а истыканные стрелами кровопийцы уже валялись под тыном грудами и целыми горами — перебираться через препятствие оказалось легче, чем по голой осине, вытягивавшей силы при каждом прикосновении.
Частокол чуть ли не доверху, заваленный трупами, штурмующие перемахнули почти без задержки. Бледные нелюдские тела заполнили сухой трескучий ров. А вот уж — и вал за рвом. А вот — и пространство под стенами. Всё пространство.
Ни стрелы, ни метательные копья не могли уже ничего изменить. Упыри гигантскими пауками ползли по голому камню. Тянули вверх длинные гибкие руки. Прочная кладка крошилась под когтями алмазной крепости.
Начиналась настоящая битва… Та самая, обещанная Бернгардом, в которой решается всё.
Глава 19
— Брё-ё-ёвна! — перекрывая ор и визг тёмных тварей, гаркнул Бернгард.
— Брёвна! Брёвна! Брёвна! — приказ магистра подхватили и предали по цепочке: с пролёта — на пролёт, из галереи — в галерею, с башни — на башню.
То там, то здесь зазвучали команды орденских рыцарей — лающие, громкие, краткие. Послышалось дружное уханье кнехтов. Скрип. Скрежет…
— Броса-а-ай!
Длинные рычаги-коромысла, слаженно, почти одновременно подняли над заборалом стен сучковатые, щетинящиеся крюками, лезвиями и посеребрёнными гвоздями лесины из цельных осиновых стволов. Секунду подвешенные на крючьях сырые тяжёлые брёвна ещё покачивались в воздухе. А в следующую, перевалившись через каменные зубцы и защитные шипы, — уже рухнули вниз.
Вертясь в воздухе, брёвна падали по-над стеной. Падали, цепляя, взрезая и царапая бледные спины, сдирая, срывая и сбрасывая впившихся в камень упырей. Разнося голые шишковатые черепа.
Сбитые со стен твари сыпались горохом. А осиновые стволы давили, крушили, ломали, насаживали на сучья и серебрёные гвозди тех, кто толпился внизу.
Брёвна помогли. Но — ненадолго. Они лишь чуть задержали врага. На время недостаточное для того, чтобы прочесть самую краткую молитву или выругаться от души. Через сброшенные лесины, увязшие в белёсых телах и заваленные телами, на стены уже лезли новые кровопийцы.
— О-о-огонь! — новый приказ тевтонского мастера разнёсся над крепостью. — Ле-е-ей!
— Огонь!
— Огонь!
— Огонь! — многоголосым эхом понеслось по замку.
Затем — предупредительное:
— Остереги-и-ись!
Суета, движение на стенах. Мелькающие факелы. Стрелки, шарахающиеся в стороны и освобождающие место.
Полыхнули, осветив ночь, котлы, полные жидкого греческого огня. И тут же опрокинулись, изливая пылающую смесь в широкие желоба. И по желобам — дальше, вниз, наружу. Через защитные решётки, под защитные шипы…
Огненные потоки расползлись по чёрным закопчённым стенам, облизывая камень и сжигая всё, что на камне. Снова упыри горящими, вопящими комьями посыпались вниз.
Водопады лавы обрушились на головы тех, кто не успел вовремя отступить. А успели немногие: внизу, в тесноте и давке для нечисти не было ни места, ни спасения.
Под стенами разливалось и пылало. Под стенами ярилось пламя, растекались огненные лужи и целые озёра с запрудами из мёртвых тварей — дымящихся, горящих. Лежавших плотно и густо…
Путь огню ко рву, наполненному дровами, перекрывала крутобокая насыпь. Но между валом и мощным крепостным фундаментом образовалось широкое русло, по которому пробивало и прожигало дорогу жидкое пламя, охватывающее стены огненным кольцом.
В розливах и потёках греческого огня бились и орали тёмные твари, сгоравшие заживо. Занимались осиновые брёвна, потрескивали сучья, капельки расплавленного серебра стекали с железных гвоздей, раскалялись и шипели сами гвозди, перемазанные чёрной кровью.
Увы, пылающие, подобно гигантским светильникам, чаны быстро опустели. Горючей смеси вниз было излито слишком мало. А упыринной плоти на её пути оказалось слишком много. Пламя не смогло опоясать замок, а лишь часто запятнало яркими всполохами и дымным чадом стены и подножие крепости.
Однако между горящими полосами на стенах и огненными лужами под стенами, оставались проходы. Там же, где проходов не было вовсе, кровопийцы прыгали по дымящимся трупам, как по кочкам, прямо с трупов вскакивали на стены и вновь — карабкались вверх.
А через заваленный убитыми упырями частокол и забросанный дровами ров всё подходила и подходила подмога. Эх, перекрыть бы ей путь! Ведь можно же!