Впереди, возле павшей западной стены, через которую перехлёстывал и всё никак не мог перехлестнуть живой поток белёсых тел, тоже орали твари.
Пробираться к врагу пришлось недолго. Враг сам ринулся навстречу. Заметили близкую и лёгкую добычу штурмующие утратили интерес к крепости.
Произошло так, как и предполагал Всеволод. Обнаружив у себя в тылу живых людей и живую кровь, упыри, не успевшие влезть наверх, повернули вспять. Отступили от захваченного участка, гроздьями посыпались с закопчённых стен.
И…
Хрусь! Чмок!
Приняли и отбросили назад первых нападавших алые русские щиты с серебряными умбонами и нашлёпками. Заработали блестящие прямые клинки. Ударили через плечи мечников копья на крепких ратовищах. А сверху уже сыпали оперённый дождь лучники Сагаадая и тевтонские арбалетчики. Стрелки как могли помогали и прикрывали серебрёнными стрелами.
Есть! Половина дела сделано. Вылазка отвлекла изрядные силы упырей. Теперь бы потянуть время, пока там, наверху, отобьют западную стену. А после — вернуться в крепость и, желательно, без потерь.
Не очень широкий, заваленный трупами проход между стеной и валом, за которым бушевало пламя, оборонить, в общем-то, можно и теми невеликими силами, что вывел из крепости Всеволод. Но стоять здесь насмерть не требовалось. Другая у них сейчас задача. Медленно отступать, уводя за собой нечисть.
Они отбивались. Не торопясь, слажено, отходили обратно к воротам. Обезумевшие от близости тёплой крови тёмные твари шли следом. Пёрли сплошной массой…
Всеволод сражался в первом ряду, чуть выступив из строя, чтобы ненароком не задеть своих. Рубился яростно, отчаянно, зло, то посерёдке, то с правого фланга, то слева. Дрался, как учил на тренировках старец Олекса. Крутясь, вертясь, круша, кроша и разбрасывая в стороны посечённую белёсую плоть, истекающую чёрным. Стараясь достать мечами в вытянутых руках побольше тварей. Принимая на себя наибольшую часть опасного ратного труда. Клинки Всеволода часто и смачно входили в мягкие податливые тела. Остальным дружинникам оставалось помогать, да прикрывать воеводу.
Так было надо. Главное сейчас — не потерять людей, не положить понапрасну. Люди в закатной Стороже ещё ой как пригодятся. А вот тварей, что настырно и бездумно лезут на клинки и тянут через щиты когтистые лапы, щадить не нужно.
Ни к чему!
Меч в левой руке Всеволода располовинил ещё одного упыря. Рассёк надвое второго…
Меч в правой — срубил одну голову с раззявленной зловонной пастью. И руку. И ногу, и снова — руку и…
И — по инерции…
И — со свистом, со скрежетом, с разлёта, с разворота…
Ах, не углядел, не заметил в пылу жестокого боя! Бил-то сильно, сдуру, с плеча, сгоряча. Чтобы насмерть, наверняка чтобы.
По упырю ведь бил. А упырь проклятущий — отшатнулся к стене.
Клинок, разрубив очередную тварь, вошёл в щель между базальтовыми глыбами.
Шмяк! Звяк!
Пыль, искры…
Основательно так вошёл, глубоко. Силён и страшен был этот удар. Нерасчётливо, неразумно силён. И страшен без особой надобности. А ещё сыграла свою роль губительная случайность, от которой, увы, в лютой сече не застрахован никто.
Так уж оно вышло: Всеволод с маху вогнал меч точнёхонько в каменные тиски, в ловушку, как специально подставленную! Кладка крепостной стены здесь была уже изрядно выкрошена и выцарапана упыриными когтями. Клинок скрылся в ней на добрую треть. И — застрял…
Будто поймал кто цепкой дланью.
Меч заклинило как колун в неподатливом полене.
А время — дорого. В бою — трижды дорого. В таком бою — десятижды. Каждый миг, каждое мгновение!
Всеволод попытался вырвать зажатый базальтовыми глыбами клинок. Дёрнул резко, сильно.
Сталь с серебряной насечкой хрустнула. Переломилась.
Проклятье!
А завывающие упыри всё напирали, а упыри норовили подлезть с флангов, окружить.
В сердцах Всеволод махнул вторым мечом по широкой дуге. Эх, опять неудачно вышло. Чёрная кровь залила шлем, брызнула в прорези забрала-личины, в глаза. Ослепила. Хорошо — вовремя навалился дружинный строй. Верные ратники пробились вперёд, встали стеной. Прикрыли воеводу. Но…
Всеволод проморгался и, наконец, увидел…
Потеряли одного, второго, третьего…
Трижды проклятье на ваши безволосые головы, твари адовы!
Едва обретя способность видеть, Всеволод снова бросился в бой. С одним мечом, обхваченным двумя руками.
Бил наискось, от стены. Чтобы вновь не приключилась беда.
Удары наносил страшные. Валил по два-три упыря зараз. Порой — задевал и четвёртого, благо, твари лезли одна на другую. Хотя какое уж тут благо?!
Упал ещё один дружинник, подсечённый когтистой пятернёй под ноги. Беднягу выдернули из первого ряда, утащили, навалились, облепили.
Тва-а-ари!
Вой. Характерный чмокающий звук. Всё!
Испили. Не спасти. Погиб.
В такой битве и с такими силами нельзя было отбить своих павших. Единственное, что ещё можно… что нужно — спасти живых.
Всеволод приказал отходить. Так же — строем. Увы, уже ощутимо поредевшим.
Отступали по-прежнему медленно, не торопясь. Ну, когда же они там, на стенах?! Когда управятся?!
А из-за вала, ото рва всё пекло, жарило, палило. И уже не чёрная кровь врага — пот застилал глаза. Тело прело под толстой подкольчужной рубахой, лицо пылало под тяжёлым шлемом.
Жар становился всё сильнее. Всё труднее было дышать горячим воздухом. Значит, ворота близко.
Всеволод перехватил меч правой рукой. Левую рывком обмотал плащом — прикрываться от огня и жара. Да только плохая это оказалась идея. В толстую ткань, намотанную на рукав посеребрённой кольчуги, тут же вцепился один упырь. Потом — второй, норовя повалить. Ещё двое попытались поднырнуть под меч.
Тех, кто лез под клинок, Всеволод клинком же и приласкал. Рассёк — и одного, и второго. Вцепившихся в левую руку, просто стряхнул, сбросил вместе с плащом. Затем обоих, запутавшихся в рванных ошмётках, сплеча рубанул через ткань. Плащ — в клочья. Упыри — в куски. Чёрная кровь — фонтаном.
А нечисть наседала, наступала.
А они отступали…
Ну, когда же?!
И — словно услышали в крепости безмолвный призыв Всеволода.
— Хватит! Хватит! — донеслось со стен сквозь визг и вой. — Уходите! Назад! К воротам!
Ага! Справились-таки! Отбили злополучную западную стену. Сбросили нечисть. Перекрыли проход в замок.
И добро! И славно!
А то уже жар — невыносим.
Ворота за спиной поблёскивают потёками оплавленного серебра. Чернеет узкое пространство между стеной и приспущенным подъёмным мостом. Дружинники ныряют в темноту арки, прикрывая друг друга, отпихивая мечами и копьями прущих следом упырей…
Всеволод проскочил в спасительную щель последним. Протиснулся, прополз, царапая камень арки и настил моста кольчужными звеньями. И едва успел забраться под арку, как услышал знакомый скрип воротов, лязг цепей. Мост дёрнулся, наваливаясь на стену.
И правильно: любое промедление сейчас слишком опасно. Нечисть, казалось, уже не обращала внимание на жар ото рва. Нечисть хотела туда же — за поднятый мост, в приоткрытые ворота. Упыри толпились у арки, лезли друг через друга, спихивая друг друга в пышущий жаром ров.
Пара тварей всё же проскользнула. Добрая дюжина когтистых рук протянулась за людьми из сужающейся щели. Оскаленные пасти клацнули клыками совсем близко.
Кровопийц, прорвавшихся под арку, дружно приняли на копья. Длинные гибкие змееподобные руки рубили мечами. Клыкастые пасти — рубили тоже. Раскраивали черепа, упрямо протискивающиеся между мостом и каменной кладкой.
А после — слышался только влажный хруст. Тяжеленный мост на толстых цепях, давил и крушил посеребрённым краем бледную плоть нездешнего мира. Русичи сноровисто выпихивали размазанные останки упырей, мешавшие Серебряным Вратам закрыться поплотнее.
Вот и — всё. Мост поднялся. Ворота закрылись. И закрыли тех, кто был за ними. Закрыли, укрыли, защитили, сберегли…
Глава 23
Снаружи ещё бесновались твари. Глухо стучали, скрежетали когтями по дереву и металлу. Дико визжали, напарываясь на серебро и сорваясь в ров.
Всё равно…
Всё…
Дружинники Всеволода переводили дух. Люди вытирала кровь. Свою — красную. Чужую — чёрную. Кровь загустела, запеклась, обратилась в грязь. У многих ратников были опалены усы и бороды. От жара, исходившего из рва, не уберегли даже шлемы. Дружинники дышали тяжело и глухо. Кто-то надрывался в сухом надсадном кашле. Тлели прожжённые, исполосованные когтями плащи, дымилась кожаные ремни доспехов и дерево поцарапанных щитов.
Всё…
Всеволод глянул назад. Внутренняя решётка ещё опущена. А за решёткой, перед воротной аркой выстроились тевтонские щитоносцы. Из-за больших щитов, обитых посеребрёнными полосами, насторожено выглядывают копейщики. Впереди — однорукий Томас, с обнажённым мечом. Меч воздет кверху. Томас — готов отдать приказ к атаке. Видимо, немцы приготовились к самому худшему.
Но худшего не произошло.
Хотя, сказать по правде, и хорошего тоже мало… Стоять в тесном проходе из камня и серебра теперь было легче. Просторнее потому что. С полдюжины бойцов осталось за стеной. Поют своей кровушкой проклятых тварей…
И — эх! Всеволод снял шлем. Стащил промокший насквозь войлочный подшлемник. Простите друзья, что не уберегли. Что бросили на растерзание упырям.
Если сможете — простите.
— Ну, чего пялитесь?! — зло бросил он оцепеневшим тевтонам, — открывайте ворота, что ли!
Сверху, с надвратной башни послышалось протяжное, зычное:
— По-о-однять решётку!
Кричал Бернгард.
Внутренняя решётка ворот медленно поползла вверх. Поднялась.
Русичи выходили из-под арки пошатываясь, откашливаясь, отплёвываясь и отряхиваясь.
Вышли.
Вздрогнули, когда за спиной вдруг громыхнуло. Будто стена обвалилась!
Нет, не стена — в арке упали решётки. Обе разом: и внешняя, и внутренняя. Серебряные ворота вновь были перекрыты надёжно, на совесть.