Выставил правую руку с оружием перед собой. Сам отступил на шаг.
И ещё.
И снова.
Нападать противник — по всему видать — не собирался. А вот улизнуть…
Сакс глянул куда-то в конец коридора. Да уж понятно куда! На дверь с двусторонними засовами. Такие прочные дверцы установлены кое-где в замковом детинце поперёк проходов и галерей. Орденская братия их не запирает и держит открытыми, но в том случае, если во внутреннюю цитадель вдруг ворвётся враг, такая преграда облегчит защитникам оборону, с какой бы стороны неприятель не наседал.
Вот к этой-то спасительной двери и отходил сейчас без боя таинственный незнакомец.
А не выйдет! Без боя — ни за что! Всеволод напал сам. Рыцарь ловко защитился.
Нападение-защита…
Хорошее, наверное, дело глухой шлем-ведро, если надо спрятать лицо от вражеских ударов или от чужих глаз. Но ведь и обзор такой шлемак здорово ограничивает. Вот первое преимущество.
Нападение-защита…
Тевтонский доспех всё же потяжелее русского будет. Ненамного, но… Рыцарская броня лучше защищает, но стесняет и сковывает движения. Второе преимущество.
Нападение — защита…
Ещё видно, что рыцарь Закатной Сторожи не прошёл той подготовки, которую осилил Всеволод. Не настолько он скор и искусен в бою. Это третье и самое главное преимущество.
Нападение — защита…
Нападение — защита…
Так и пронеслась вся их скоротечная схватка: тевтон оборонялся, даже не пытаясь контратаковать. Не хотел? Не успевал? Неважно… Всеволод рубил яростно, стремительно, стараясь, при этом, не убить противника, а только обезоружить…
Потому и пришлось повозиться.
Мечи звенели громко. Но всё-таки не очень долго. Германский рыцарь оказался неплохим фехтовальщиком, однако до лучшего бойца русской Сторожи ему далековато будет. Даже если в руках у обоерукого только один меч.
Всеволод ударил.
Тевтон — прикрылся.
Всеволод ударил.
Тевтон — отбил.
Всеволод ударил.
Тевтон — отвёл.
Ещё удар.
Отпарировал…
Вот чего у проклятого сакса не отнять — так это тупой выносливости и неутомимости в сече. Зато Всеволод как более проворный и подвижный поединщик, сразу навязал свой темп и манеру боя. Бил Всеволод часто, сильно, якобы, намереваясь прошибить защиту в одном, заранее намеченном месте. Приучая руку противника принимать на середину клинка, сыпавшиеся градом однотипные рубящие удары.
Приучив же…
А вот так!
Он сбил быстрый, но монотонный ритм стальной молотильни, резко изменив темп схватки, когда клинок тевтона был чуть опущен. Перехватив в очередном замахе рукоять своего меча обеими руками, Всеволод рубанул в последний раз. Сверху вниз. Сильнее чем прежде. Не туда, куда прежде.
Вся тяжесть меча и сила державших его рук обрушились теперь не на середину, а на основание тевтонского клинка — над самым эфесом.
Такие удары вывихивают кисть руки, если не разжимаются пальцы. После таких ударов оружие само выскальзывает из длани.
Глава 26
Пальцы в толстой латной перчатке, крытой сверху сталью с серебром, не удержали рукояти. Рыцарский меч звякнул об пол. А в следующий миг клинок Всеволода уткнулся в грудь обезоруженному противнику. Придавил, припечатал рыцаря к двери, за которой незваный гость надеялся скрыться.
Дверь открывалась на эту сторону. И теперь, чтобы её отворить, тевтону следовало сначала шагнуть вперёд — на клиновидное остриё.
— Кто таков?! — рявкнул Всеволод по-немецки, всем весом наваливаясь на меч.
Меч давит… давит…
Серебрённая кольчуга на груди рыцаря — крепкая, добротная, двойного плетения, но, судя по всему, уже попадавшая под удар когтистой упыринной лапы. Причём, удар тот тоже пришёлся в грудь. И вот…
Грубо залатанная, заплетённая заново кольчужная рубашка прогибается под напором заточенной стали, впечатывается в стёганный поддоспешник. Разорванные уже однажды звенья вот-вот разойдутся снова.
— Что тебе здесь нужно?! — всё наседал Всеволод. — Зачем в ломился дверь?! Кто послал?!
Клинок пропарывает, продавливает, проламывает кольчугу.
Однако тевтон отвечать не спешит. И — что ещё удивительнее — не похоже, чтобы загадочный рыцарь сильно волновался.
— Шлем сними! — приказал Всеволод. — Покажи лицо!
Тевтон медленно и послушно поднимает левую руку к шлему.
Вроде бы послушно. Вроде бы — к шлему.
И вдруг…
Немец внезапно цапнул приставленный к груди клинок. Прямо за лезвие схватил. Дёрнул, рванул в сторону, пытаясь отвести оружие.
Ну, это он напрасно! На латных перчатках металл ведь только сверху, снаружи. А вот ладони…
— Ах ты! — Всеволод с силой вырвал клинок из цепкого захвата. Безжалостно полоснул несговорчивого сакса по левой длани.
И — ни оха, ни вскрика, ни стона.
Ни крови…
Однако из-под рассечённой перчатки всё же брызнуло что-то… Прозрачное что-то. Водица-водицей.
Почему?! Откуда?!
Всеволод невольно отступил. На шаг, на полшага, на четверть шага.
Его изумление и замешательство длилось совсем недолго — мгновение, долю секунды. Но и того хватило.
Стремительное движение. Распахнутая дверь.
И вот неведомый рыцарь уж вваливается в проём, закрывая, захлопывая за собой дверь…
— Сто-о-ой! — взвыл Всеволод.
— Сто-о-ой! — и ударил вдогонку.
Сильно. Наотмашь.
Достал, задел. Отсёк кусок тяжёлого белого плаща. Вроде бы, рассёк кольчугу на плече. И…
Дверь захлопнулась, прежде чем Всеволод успел втиснуться сам, подставить руку, ногу, клинок…
Стукнул засов с той стороны.
А после — быстрые удаляющиеся шаги. А там, за дверью — внутренние переходы и лестницы донжона и бесчисленных пристроек, уводящие вверх, вниз, вправо, влево…
В общем-то, за дверь, на ту сторону коридора можно попасть по обходной галерее. Но — время! Пока будешь плутать… Нет, оно того уже не стоит.
Шаги стихли.
Всё! Ушёл! Сбежал, гад!
И не догнать! И где теперь искать беглеца?! Как искать?! Того, кого не знаешь в лицо?
Всеволод в сердцах саданул по двери тяжёлой рукоятью меча. На крепкой доске осталась изрядная вмятина. А в душе — тревога. Неразгаданная тайна теперь не даст покоя.
Поопаснее россказней о замковом упыре такая тайна будет.
Под ногой хлюпнуло.
Ага, лужица пролитой… водицы?
Всеволод нагнулся. Снял перчатку. Ткнул рукой в бесцветную жидкость. Растёр пальцами. Понюхал. Нет, не пахнет. Ничем. Неужто, в самом деле, обычная вода?
Пальцы, вроде, чуть-чуть пощипывало. Или это кажется просто? На вкус попробовать не решился. И — правильно.
А вот это уже точно не кажется… На коже отчётливо проступало бесформенное тёмное пятно. Нет, не водица эта. Не простая водица… Тогда что?
Однорукий кастелян брат Томас, помниться, обмолвился, будто кожа чернеет от соприкосновения с раствором адского камня. Так, значит, незваный гость прятал в своей левой перчатке жидкое серебро из алхимической лаборатории? Принёс тайком серебряную воду в кожаных мешочках или в иных каких сосудиках, что ли? Вшитых или вложенных в потаённые кармашки. А Всеволод их вспорол, выходит, случайно и выпустил потаённое наружу?
Могло быть такое? Наверное, могло. Латная перчатка — вещь вместительная. А меч таинственный рыцарь держал в правой руке. Что ж, иные ратники ковчежцы со святыми мощами в доспехи вшивают и ладанки-обереги. Правда, чтобы в перчатки… О таком Всеволод прежде не слышал. Но вот яды, случается, в перчатках носят. Чтобы удобнее, чтобы незаметно было, чтобы быстрее использовать… Но то — яд. А это…
Стоп! А что для нечисти серебряная вода, как не яд? Но ведь — для нечисти же. Да, именно для нечисти! Каковой тут кое-кто считает Эржебетт…
Всеволод тряхнул головой.
Неужто Бернгард в самом деле принимает девчонку за лидерку? Неужто искренне верит, что…
Или это всё-таки не Бернгард? А кто тогда? И зачем тогда?
Зачем неизвестному рыцарю тайком, скрытно от всех, пробираться сюда со спрятанной в перчатке серебряной водой? Зачем стучать в дверь особым стуком? Чего он добивался? Хотел облить Эржебетт раствором адского камня? Напоить её? Проверить наверняка — нечисть или нет? Оставить на коже тёмную ведьмину метку?
Вопросы, вопросы…
Всеволод машинально попытался стереть с руки чёрную отметину. Нет, от неё так просто теперь не избавишься. А что если… Хм, ведь это идея! Если серебряная водица брызнула и под вспоротую перчатку, на левой ладони неведомого рыцаря тоже должны остаться такие же въедливые пятна.
Уже лучше! Есть хоть какая-то зацепка. И вот ещё… Всеволод подобрал тевтонский меч и кусок срубленного плаща. Негусто, конечно, но тоже кое-что. Он вернулся к двери их с Эржебетт комнаты. Постучал. Всё тем же условным тройным и быстрым — тук-тук-тук! — сигналом.
Позвал:
— Я это, Эржебет! Открывай, не бойся. Всё уже кончилось.
Хотя что-то подсказывало: не кончилось, всё только начинается.
Дверь открылась не сразу. Не открылась даже — приоткрылось чуть-чуть. В тёмной щёлке мелькнули испуганные глаза немой девчонки. Всеволод сморгнул — в густой тени опять показалось, будто в зрачках Эржебет он отражается вверх ногами.
Сморгнул ещё. Нет… ничего. Просто показалось. После бессонной ночи, проведённой в ратных трудах, да после недавнего поединка и не такое причудится. Выкрутасы собственного зрения, рассказы о лидерке и тревожные слухи о замковом упыре его сейчас не волновали. Странный незнакомец в тевтонских латах — вот что не давало покоя. Вот где угроза была явной, не призрачной и не надуманной.
Правда, и непонятной тоже.
А дверь — уже настежь. А Эржебетт, уже крепко обнимает его, прильнув всем телом, пачкаясь о грязь, копоть и подсохшую, почти истаявшую уже на солнце упыриную кровь. Дрожит… Мычит что-то: то ли плачет, то ли жалуется.
— Постой, — не без усилия и без особой охоты Всеволод всё же высвободился из объятий девушки. — Погоди-ка миловаться.
Сейчас, в самом деле, не до утешений и не до любовных утех.