ывали вязкой горючей смесью снаряды для катапульт. Готовили зажигательные стрелы. Чистили оружие.
А после — хоронили павших.
Погибших было много. Около трёх десятков тевтонов. Неполный — без одного — десяток русичей. Полдюжины татарских стрелков, которым тоже пришлось в эту ночь драться на стенах врукопашную. Ещё шекелисы. Все. Кроме Золтана и Раду.
Большая половина трупов были обескровлены.
— Такое случалось прежде? — спросил Всеволод у Конрада.
— Что именно?
— Чтобы столько погибших?
Сакс не ответил. Ни да, ни нет. Лишь неопределённо мотнул головой. Сказал невпопад:
— Нам повезло, что ночью не было дождя.
— Дождя? — не понял Всеволод.
— Ров, — пояснил тевтон. — Греческий огонь воды не боится, но вот дрова… Если намокнут — могут и не заняться. А без огненного рва — трудно. Без него замок не спасла бы даже твоя вылазка.
Что ж, очень может быть… Всеволод не спорил.
Глава 28
Своих покойников тевтоны отпевали в замковой часовне. Оттуда благородных рыцарей унесли в замковые подземелья — сначала в алхимическую лабораторию на бальзамирование. Потом — в склеп, где с погибшими орденскими братьями наедине прощался мастер Бернгард.
Всех прочих мертвецов на скрипучих повозках спустили к погосту у подножия замковой горы. Кладбище было не большим и не маленьким, но, в общем-то, приличных уже размеров. Всеволод обратил внимание на то, чего не замечал прежде: над каждым могильным холмиком здесь возвышалось не по одному, а по два-три креста, сбитых из осины. От нечисти, похоже…
Чтобы оберегать покой павших.
Впрочем, ненадёжным оказался такой оберег. Вон, на одной из свежих могил осиновые кресты повалены, а сам холмик — разворошён. Словно падальщик какой постарался. Да только ведь не зверь-трупоед это. Другое совсем…
Авангард траурной процессии остановился.
— Нахтцереры! — с ненавистью процедил Конрад, глядя на потревоженное погребение.
— Упыри? — повернулся к рыцарю Всеволод.
Конрад кивнул:
— Иногда они прячутся в могилах. Если не успевают найти более подходящего убежища. Когти у тёмных тварей крепкие, а рыхлая земля — податлива. Могильной землёй тоже ведь можно укрыться от солнца.
Всеволод вздохнул. Проклятый край! Нечисть здесь даже мёртвым не даёт покоя.
— Нахтцереры зарываются не очень глубоко, — неожиданно добавил Конрад. По губам рыцаря скользнула плотоядная улыбка.
А к поруганной могиле уже направляется Бернгард. А в руках у магистра — рыцарский меч. Длинный, прямой, острый, в серебре. Обнажённый…
Всеволод молча наблюдал за происходящим.
Бернгард дважды обошёл разрушенный холмик, присматриваясь и примеряясь к чему-то. Остановился у изголовья могилы. Расставил ноги пошире. Поднял меч, удерживая оружие обоими руками, остриём вниз — к могиле. Левая ладонь Бернгарда крепко обхватывает рукоять, правая — лежит на округлом навершии эфеса, готовая вонзить клинок в землю у ног магистра.
Тевтонский старец-воевода на миг замер над могилой, словно над поверженным противником, которого нужно и должно добить.
А после…
Шумный выдох. Сильный колющий удар. Сверху — вниз. По прямой. Отвесно. Бернгард наваливается на своё оружие всем телом, приседая, сгибаясь и глубоко вгоняя меч в могильный холм.
Заточенная сталь с густой серебряной насечкой легко вошла в изрытую землю. Клинок утонул в ней по самую рукоять. Даже широкое перекрестие большого — и на одну, и на две руки рассчитанного — эфеса впечаталось в рыхлую почву.
И — сразу…
И — тут же…
Приглушённый рык-стон, донёсшийся откуда-то из-под земли.
Влажные комья и куски дёрна, взлетевшие в воздух.
Могила взорвалась, будто в неё заложили сосуд с громовым сарацинским порошком и запалённым фитилём.
Могила ожила. Словно погребённый в ней пожелал не восстать даже — вскочить.
Только дело-то — не в погребённом. Дело в том, кто влез в чужое погребение.
Рука… Длинная, бледная, когтистая, перепачканная жирной грязью мелькнула над могильным холмом.
Рука судорожно схватила воздух. Упала издыхающей змеёй. Дёрнулась на солнце раз, другой… Попыталась втянуться обратно.
Застыла. Замерла. Умерла.
Бернгард вырвал погружённый в землю меч.
Вслед за клинком взметнулся чёрный фонтан упыриной крови. Высоко, сильно, густо, обильно. Фонтан ударил прямо из могильного холма, оросив соседние погребения.
Впрочем, он бил недолго.
Злосчастную могилу окутала смрадная туманная дымка. Кровь нечисти истаивала и испарялась на солнце почти мгновенно. Торчавшая из земли бледная безжизненная рука тоже начинала темнеть. На грязной коже вспухали первые волдыри, которым вскоре надлежало обратиться язвами, а после — исчезнуть вовсе, вместе с плотью нездешнего обиталища.
— Вытащить падаль, — распорядился Бернгард. — Поправить могилу. Поставить кресты на место.
Магистр отошёл. Засуетились кнехты. Раскапывать могилу не стали. Поступили проще. Кто-то подвёл лошадь с привязанной к седлу верёвкой. Другим концом обмотали руку тёмной твари. Лошадка поднатужилась…
Словно старую корягу, присыпанную землёй, из-под порушенного холмика выдрали труп нечисти. Конрад был прав: кровопийца закопался не очень неглубоко.
Когда упыря волокли мимо, Всеволод разглядел оскаленную пасть, забитую землёй, вытаращенные и запорошенные глаза, зияющую в груди рану. Бернгард хоть и бил вслепую, но ударил точно. Видимо, сказывался богатый опыт дневных вылазок.
Рана ещё кровоточила — за упырём тянулся жирный чёрный след. Но солнце быстро обесцвечивало и стирало его. Мёртвую тварь бросили где-то за кладбищем, предоставив светилу довершать начатое.
Всеволод заглянул в осквернённую могилу. Там, на дне ямы, виднелись куски савана. Останки неведомого защитника замка лежал в земле ненамного глубже упыря.
Развороченную могилку молча прикопали заново. Поправили холмик. Снова поставили сбитую в кресты осину. Да, конечно, ненадёжная защита, но хоть что-то…
Тевтонов происшедшее, похоже, нисколько не ужаснуло и даже не взволновало особо. Не в первой, наверное, выковыривать пришлых тварей из людских могил. Орденский священник — тот, что во время ночного боя размахивал на стене крестом и предрекал нечисти гибель в геенне огненной — наскоро пробубнил молитву над потревоженным захоронением.
И — всё.
И — забыли.
И — занялись новыми покойниками.
Вырыли новые могилы.
Прочли новые молитвы.
Простых кнехтов и хоронили по-простому. Наспех, без домовин, без серебрённых лат, в грубых саванах, в неглубоких ямах. Под теми же осиновыми крестами.
Что ж, кнехты — кнехтами. Может у тевтонов, привыкших с смерти соратников, так и принято, но русские дружинники достойны иного погребения.
Всеволод настоял, чтобы его бойцов закопали поглубже. И чтобы каждого русича упокоили в боевой броне. Небось, бились-то они не хуже тевтонских рыцарей и раз уж для союзников не отведено места в замковом склепе, пусть хоть так, что ли… Серебрёный доспех худо-бедно защищавший при жизни, пусть послужит и теперь, после смерти.
И без гроба — тоже не годиться. Не собак всё ж закапывали — верных соратников.
Под неодобрительным взглядом рачительного однорукого кастеляна из ценных осиновых (осина нынче — самая ценная порода) досок русичи сбили домовины. И для своих павших, и для шекелисов.
Всеволод решил: воинов Золтана тоже надлежало схоронить с честью. Покуда есть такая возможность…
Каждый гроб снаружи обложили посеребрёнными наконечниками стрел. Над каждой крышкой зарыли обнажённое оружие погибшего. С серебряной насечкой, да остриём вверх. Если сунется тёмная тварь — пусть отведает серебра.
Вот и всё, что можно было сделать. И — прощайте, други!
Татары поступили проще. В стороне от погоста — на вершине небольшого каменистого холма кочевники сложили погребальный костёр. Запалили. И потом заунывными напевами родных степей долго провожали души павших соплеменников, отлетавшие вместе с тяжёлыми клубами густого чёрного дыма.
К вечеру управились. Все. Со всем. Удалось даже выкроить пару часов для ужина и отдыха.
После заката воды Мёртвого озера расступились снова. Опять открылся Проклятый Проход. Над безжизненным плато заклубился светящийся зеленоватый туман. А на наблюдательной площадке замкового донжона всполошно и гулко взревел сигнальный рог.
Глава 29
… Всеволод худо-бедно, а всё же привыкал и приспосабливался к новой жизни. К особой жизни, когда днём спишь. Немного. И много работаешь. А ночью — сражаешься. Ещё больше.
Эржебетт теперь не отходила от него ни на шаг. Девчонка всегда была рядом, как и положено хорошему оруженосцу, за какового её и принимали ещё тевтоны. По крайней мере, делали вид, что принимают.
Днём Эржебетт трудилась вместе со всеми, не гнушаясь самой грязной работы. Ночью — пережидала штурм, где-нибудь в укромном уголке под тем участком стены, который обороняли русичи. В сече девчонка, конечно, не участвовала, но помогала, в меру сил. Подавала стрелы, подносила огонь, воду, оттаскивала раненых. Тоже опасно, конечно, но после того визита рыцаря с серебряной водой в перчатке что-то подсказывало Всеволоду: оставлять девчонку в пустующем донжоне одну — ещё опаснее. Тайный враг он ведь завсегда страшнее явного. В общем, уж лучше так: в бою, но под присмотром.
В тевтонской кузне ему выковали новый меч взамен сломанного. Аккурат по руке — не хуже прежнего. Добрый клинок толкового мастера. И сталь хороша. И серебра на сталь положили не скупясь: воюй, русич!
Всеволод воевал…
Штурм следовал за штурмом. Таких яростных атак, как в первую ночь их пребывания в тевтонском замке, правда, пока не было. Нападения нечисти защитники замка отбивали, не впуская врага за стены. Порой — даже не поджигая рва. И потери были не столь велики.
Но люди всё-таки гибли. И ряды редели.
И всё настойчивее лезли в голову мысли: что дальше? Что будет потом, когда защитников Закатной Сторожи станет меньше, чем нужно для обороны внешних стен крепости? Отойти во внутреннюю цитадель? Хорошо, а потом? Запереться в донжоне? А после? Когда уже не хватит сил защищать главную башню замка? Куда уходить тогда? Где запираться? Откуда продолжать бой?