Дурной знак…
Всеволод торопился, но вымотавшиеся кони не могли скакать быстро по каменистой неровной дороге.
У подножия замковой горы встретились с возвращавшимся передовым отрядом тевтонов. Рыцарей и кнехтов вёл Бернгард. Магистр был без шлема, в испачканном плаще.
К досаде Всеволода (ненужная задержка!) Бернгард подогнал коня ближе и завёл разговор…
— Ну что, русич, получил ли ты от озера ответы на свои вопросы? — на губах тевтона — кривая усмешка, взгляд — внимательный, цепкий.
— На некоторые, — уклончиво ответил Всеволод и перевёл разговор на другое — Как ваша вылазка? Всё хорошо?
— Плохо, — отрезал Бернгард.
— Потери? — Всеволод попытался подпустить сочувствия в голос, кляня про себя магистра, так не вовремя навязавшего ему эту беседу.
— Потерь нет, но и толку — мало, — вздохнул магистр. — Всего с полсотни нахтцереров уничтожили. А ведь иной раз, бывало и за три, и за четыре сотни перехлёстывало. Наверное, не там искали. Да и рано пришлось возвращаться. Тучи, видишь, какие нагоняет. Сегодня быстро стемнеет. Надо готовиться к штурму. В общем, напрасная вылазка. А у вас?
— У нас…
«У нас — не напрасная, хоть и нет ни одного упыря на счету»
— Конрад расскажет, как у нас. А я спешу, извини.
— Куда? — прищурился тевтон.
Вот ведь прицепился, как лист банный!
— Поговорить нужно. Кое с кем.
— Уж, не за оруженосцем ли соскучился? С Эржебетт побеседовать хочешь, что ли?
Догадливый тевтон! Всеволод на миг натянул поводья и остановил коня. Зло глянул на собеседника.
— Ну, хоть бы с Эржебетт…
У которой глаза — как Мёртвое озеро.
— … и что? Ты что-то имеешь против, Бернгард?
— Да нет вообще-то, — магистр тоже придержал коня. — Странно мне просто. У девчонки ведь, вроде бы, дар речи отнялся. А ты — поговорить с ней хочешь.
— Ничего… — процедил Всеволод, — Уж как-нибудь пообщаемся.
На этот раз он заставит её отвечать на свои вопросы. А если не получится, значит, утром девчонка отправится с ним к Мёртвому озеру. Не захочет ехать сама — он притащит её силой. Поставит на берегу и снова взбаламутит воду серебром. Посмотрит на отражение Эржебетт рядом со своим отражением. Чтобы понять, наконец.
«Так тоже можно отличить нечеловека от человека», — говорил Бранко.
— Могу ли я поинтересоваться, о чём будет ваша беседа? — спросил Бернгард.
— Нет, — отрезал Всеволод.
Пока — нет. Сначала он должен во всём разобраться сам.
— Что ж, ладно, не буду лезть в ваши дела, — пожал плечами Бернгард, — но и ты, русич, не задерживайся там с Эржебетт. В крепости полно дел, а времени остаётся мало.
Бернгард снова озабоченно глянул на тучи, почти закрывшие уже солнце.
Всеволод тронул коня, поддал шпорами и вырвался вперёд. Сзади послышался дробный стук копыт: догоняли дружинники.
Небольшой гарнизон, остававшийся в замке под началом брата Томаса, за время их отсутствия потрудился на славу. Крепость была почти готова к новому ночному бою. Склоны замковой горы очищены от трупов, мёртвая нечисть сброшена в пропасть. Частокол и осиновые рогатки на дальних подступах поправлены. Потревоженная и расшатанная упыриными когтями каменная кладка починена, и даже раствор уже затвердел. Разбросанное вокруг серебро собрано до последнего арбалетного болта. Дров и хвороста во рву наложено хоть и не так много, как обычно, но всё же достаточно, чтобы на время прикрыть замок огнём, а на дровяных завалах виднеются тёмные маслянистые потёки, отдающие резким алхимическим запахом.
Ворота открылись сразу: на этот раз на посту никто не спал. Бросив повод подбежавшему Илье, Всеволод коротко спросил:
— Как?
— Тихо, — ответил тот. И доложил подробнее: — В замке идут обычные работы. Кастелян и прочие тевтоны ничего подозрительного не предпринимали. И рыцари, и кнехты пашут до седьмого пота. Наши — помогают. Немцы, уехавшие с Бернгардом, из вылазки не возвращались. Охрана Эржебетт тревоги не поднимала. Дозорный тоже молчит. Спокойно, вроде всё, воевода.
Вроде… И сигнального рога, действительно, слышно не было. Но почему тогда так тревожно и муторно на душе?
Всеволод вошёл в приоткрытые ворота внутренней цитадели. Никого. Гулкое эхо шагов в пустых залах, переходах и галереях. И невесть откуда взявшееся нехорошее предчувствие — всё сильнее. Всеволод ускорил шаг.
Дурное предчувствие не обмануло.
Дружинники, выставленные охранять Эржебетт, лежали на каменных плитах. Мёртвые. Все пятеро.
На ком-то вспорота кольчуга, у кого-то сброшен шлем и изгрызено горло. У двоих на шее, под откинутой бармицей, зияют страшные рваные раны. Судя по всему, эти двое пали первыми. Их атаковали сзади, а уже после — занялись остальными.
Стражей убивали быстро. И нападали внезапно. Оттуда, откуда нападения никто не ждал.
Взгляд Всеволода скользнул по обнажённым клинкам с серебряной насечкой. Дружинники всё же успели схватиться за оружие, но в этот раз сталь с белым металлом им не помогла. Почему? На искажённых лицах мертвецов застыло смешанное выражение ненависти, страха, ярости и боли. Страха — меньше. Ненависти — больше.
Все лица — бледные. Ни кровинки. И — ни капли крови на телах. На полу её, впрочем, тоже нет. Всю пролитую кровь здесь слизали. А не вытекшую — высосали. Да, крови не было. Были обескровленные, испитые трупы.
А Эржебетт?
Всеволод толкнул дверь своей комнаты. Толстые дубовые доски поддались. Дверь была не заперта и легко распахнулась.
И за дверью…
Пусто за дверью! Развороченная кровать Эржебетт (Неподъёмный сундук — на месте. Лавка — перевёрнута), скинутые на пол медвежьи шкуры. И — никого.
Он всё же позвал зачем-то:
— Эржебетт!
Тишина в ответ.
Спрятаться в аскетической полумонашеской полукелье — негде. Ну, почти негде.
Под узкими полатями?
Нет.
Под столом?
Нет.
За сундуком и опрокинуто лавкой?
Нет.
В сундуке?
Никого.
Нигде.
Нет.
Только тела верных дружинников лежат у порога. Тела славных бойцов, павших не в честном бою, а…
От чего, по чьей злой воле? Ответ был очевиден.
— Никак упырь, воевода!
Всеволод обернулся.
У двери стоит Илья. Смотрит округлившимися глазами. Кулаки сжаты. Правая щека чуть подёргивается.
— Упырь, — простонал в ответ Всеволод.
Или упырица…
Что уж скорей всего. Что уж куда как вернее!
Упырица в человечьем обличье, невесть как обличье это принявшая и сохранявшая столь долго. И всё это время дурачившая его. А иначе — как? Иначе почему Эржебетт не лежит вместе со всеми сухой обескровленной куклой. Почему её здесь нет? Почему дверь, всегда запираемая изнутри, открыта? Почему засов не взломан?
По-че-му?!
Илья поднял, было, глаза на Всеволода. И тут же опустил. Не выдержал горящего взгляда. Промолвил тихо:
— Прости. Не доглядел, воевода…
«Не доглядел, воевода»?! Эх, Илья, Илья! Нет тут твоей вины. И не так бы тебе нужно говорить сейчас. «Воевода не доглядел!» — вот как. Не говорить — кричать об этом надо. Орать в голос. Воевода твой неразумный во всём виновен. Только он.
Десятник отступил в сторону, пропуская Всеволода.
В коридоре стояли ещё несколько дружинников с обнажёнными головами. Шлемы и шапки — в руках. Взгляды — в сторону. Ратники молча расступились. Всеволод молча прошёл мимо.
Он смотрел прямо перед собой, стараясь не встречаться взглядами с воинами. Ни с живыми ещё, ни, тем более, с уже мёртвыми.
Погубил! Это он их погубил! Всех пятерых! Ни за что! Он, Всеволод! Ослеплённый страстью, не желавший прислушиваться к советам тевтонского старца-воеводы, не распознавший явной опасности.
Погубил! Полдесятка своих бойцов отдал на поживу коварной нечисти, прикидывавшейся… Э-э-э, да чего уж там! Всё ведь ясно как Божий день. Дружинники несли стражу. Как положено — спиной к двери, лицом к коридору. И кто мог знать, что запертая дверца вдруг тихонько откроется, и что на стражей… и что из-за той открытой двери…
А что — на стражей? Что — из-за двери?
Что явилось оттуда?
Кем же ты была? Кто ты есть на самом деле, проклятая Эржебетт? Тёмная тварь с лицом безобидной юницы и с глазами цвета мёртвых вод, в которых можно увидеть своё отражение перевёрнутым вверх ногами?
И как ты одна, с незажившей раной в ноге одолела пятерых хорошо обученных и вооружённых ратников? Как могла так долго — и днём и ночью — скрывать свою истинную суть? Как одолевала неодолимую жажду крови? Как терпела солнце над собою и жгучее серебро доспеха на себе?
Да, много тут ещё оставалось непонятного.
Но главное-то уже ясно.
Всеволод вновь шагал по переходам, коридорам и лестницам, внутреннего замка. Бежал, царапая шпорами каменные ступени и плиты зал. Да только от себя-то не убежишь!
Эх, Эржебетт, Эржебетт! Величайшим счастьем для тебя будет, если не попадёшься сейчас, под горячую руку. Да и после…
— Найду! — зло цедил Всеволод сквозь зубы. — Убью! Пять раз убью тёмное отродье! По разу — за каждого испитого дружинника. Нет — десять раз по пять! Сто!..
Глава 37
На замковом дворе к нему подскочил обеспокоенный кастелян.
— Что-то случилось, русич? На тебе лица нет!
Всеволод зыркнул на него исподлобья. Тевтон осёкся, отшатнулся.
— Кто-нибудь входил в главную башню, Томас?
Однорукий рыцарь энергично замотал головой:
— Никого не было. Все снаружи работали. Только ваши воины, которые…
«Охраняли упырицу…»
— А кто-нибудь, выходил? — перебил, не дослушав, Всеволод.
— Откуда? — не понял тевтон.
— Из башни! Из внутреннего детинца!
— Нет, — растерянно захлопал глазами рыцарь.
— Кто-нибудь вообще покидал замок, пока нас не было?
— Ну… кто за стенами трудился — тот и покидал. Ещё кнехты падаль вывозили. Ещё за дровами для рва в лес ездили.
— А дозоры? Дозоры на стенах были?
— На стенах — нет. Только на наблюдательной площадке донжона. Да ваш же боец там и стоит. Ещё один дозорный — над воротами. Никто бы не смог пройти через них незамеченным.