«Это батальон Т. карабинерного полка», – подумал я.
Но навстречу нашим спасителям летели густо выстрелы из-за завалов.
– Вторая, пли! – скомандовал Квашников.
И выстрел снова грянул.
– Третья, пли! Четвертая, пли! Первая пли!
И наша только что поставленная батарея начала посылать одно ядро вслед за другим не переставая.
– Ага, черти! Начали прятаться! Боитесь ядер! – И он самодовольно обратился ко мне и в промежутках между оглушительными выстрелами начал объяснять, что ядро не так опасно, как картечь, но когда летит оно, то наводит невольный страх. – Оно, знаете ли, как баба: немного натворит, да крепко нашумит. Летит, знаете ли, с этаким свистом, гулом… А картечью нельзя теперь… картечью своих перестреляешь…
Но я не слушал его и весь был поглощен тем, что совершалось впереди нас.
L
При тусклом свете пасмурного дня медленно подвигались к нам наши защитники. Но мне казалось, что скорее мы их защищаем, чем они нас.
Это была горстка, какая-нибудь сотня солдат. Впереди несли знамя, и шел хромая окровавленный барабанщик. Вокруг довольно стройно сгруппировалась маленькая колонка.
Иногда горцы выскакивали с бешенством из-за завалов и бросались с обнаженными шашками на эту горстку, но тогда она быстро строилась в каре, и солдатики молча выставляли штыки, на которые (странное дело!) не осмеливались бросаться фанатизированные дикари.
А Квашников между тем усердно посылал ядро за ядром.
– Знаете ли, господа! – сказал он. – Теперь не худо бы сделать маленькую вылазку и взять хоть бы два завалика.
И я в качестве ординарца побежал доложить об этом полковнику.
Через полчаса рота 60-го К… полка под начальством Боровикова выстроилась под крепостью, и он стройно повел их в атаку.
Не дойдя 20 шагов до завалов, с криками «ура!» они бросились в штыки, и через несколько минута завалы были взяты, и Е-цы с торжеством вели в крепость наших спасителей.
Мы встретили их со знаменами, с торжеством. Все офицерство, даже сам Анфилатыч, вышли им навстречу, целовались, обнимались, кричали им «ура!» – одним словом, вполне обрадовались и успокоились.
Но вся эта радость нисколько не передалась нашим спасителям.
Во-первых, они шли всю ночь напролет.
Во-вторых, под Агушей они встретили первую засаду (это показывает только, как далеко шли подготовления к нападению на нашу крепость и как предусмотрительно и расчетливо они были сделаны). Горцы с бешеной отвагой кинулись на отряд, совершенно не подготовленный к этому сюрпризу, и искрошили почти целую треть людей.
И затем начался для них длинный ряд бедствий.
– Мы шли точно мертвой дорогой, – рассказывал один офицер Серджаков. – Только что успеем пройти версты две-три, и снова захлопают из какого-нибудь леска, и снова падают люди.
Но главное бедствие встретило их здесь, около нашей крепости.
– Когда это он перебил нас здорово, – рассказывал унтер-офицер Свырдыченко, – так уж мы ровно очумели, а тут вдруг завалы, направо завалы, налево завалы… Отсюда бьют и оттуда бьют без передышки. Идем в ногу, точно сквозь строй… Идем, идем, валимся, как чурки… И вдруг: Стой! Стройсь! И лезут на нас эти черти… Под конец, кажись, все бы мы пали… если бы вы не зачали палить в него. Стали уже подходить к крепости. «Смотри, – говорит Герасимов, – вон уж и крепость». А я ничего не чую… Словно слепни вошли мы в крепость…
И это была совершенная правда. Не слепни, а одичалые от страха пришли к нам наши мнимые защитники.
LI
– Что же, господа! Теперь, я думаю, нам можно и отдохнуть? – предложил полковник Буюков, начальник крепостных войск. И так целую ночь продежурили на стенах.
– Нет, ваше превосходительство (хотя он и был только полковником, но офицерство, для большей важности, звали его «ваше превосходительство»). Нет, ваше превосходительство, – возразил Квашников. – У нас теперь есть еще работа. – Мы должны уничтожить ядро, из которого может образоваться новое скопище, – и он указал на форштадт.
– Разве там есть неприятель?
– Да как же! Там, можно сказать, почти все теперь немирные.
– Ну, после настоящего поражения!
– Да там, ваше превосходительство, абреки, на которых не действуют никакие поражения.
– Ну, как хотите! Берите людей, если найдутся охотники, и действуйте, а большинству того… надо отдохнуть.
И он повернул свою толстую спину, над которой высился седой стриженый затылок в кивере ведром, и медленно, точно допотопный мастодонт, удалился.
Квашников тотчас же принялся за дело. Он при помощи ротных командиров собрал все войско и кликнул охотников. Охотников вышло чуть не полгарнизона. Он выбрал только пятьдесят. Я был в их числе.
– Ведь вы ранены? Вы бы остались! – сказал Квашников.
– Да это что же за рана! – возразил я. (Хотя рана начала сильно болеть.) – Нет, уж вы позвольте мне следовать.
– Следуйте на здоровье. Не мешаю.
И мы отправились. Пять офицеров: Боровиков, Красковский, Лештуков, Винкель и Семов, – шутя и смеясь пошли вместе с нами.
Одним словом, мы шли точно на потеху или на облаву.
При выходе из крепости стоял Глушков в полной парадной форме и с ним две пушки четырехфунтовика.
– Мне также позвольте присоединиться к вашей экспедиции, – сказал он, прикладывая руку к киверу.
– Очень будем рады, ваше высокородие, – сказал любезно Квашников.
– Ха! ха! ха! – захохотал Ленштуков. – Всю ночь проспал, а теперь прослышал об экспедиции… Ха! ха! ха!
LII
Наш маленький отряд с полною осторожностью подошел к форштадту. Но опасения оказались напрасными. Жители встретили нас миролюбиво, хотя и смотрели грозно из-под папах и высоких грузинских шапок.
Только из одной сакли неожиданно раздался залп, и трое солдат из нашего маленького отряда упало.
Тотчас же поручик Ленштуков скомандовал: «Марш! Марш!» Мы бросились бегом на двор сакли и через несколько минут перекололи засевших в ней черкесов.
Но когда мы подходили к площади, на которой была церковь, то такие же засады стали встречаться чаще и чаще. Когда с одного залпа, который вылетел из низенькой сакли, у нас повалилось разом пятеро, то Квашников не выдержал. Вместо того чтобы броситься вслед за отрядом, который побежал в саклю колоть абреков, он обернулся назад и схватил за шиворот первого подвернувшегося черкеса.
– Ты мирный?
– Мырнаай.
– Ступай сейчас! Скажи им, скотам, если они сейчас все не уберутся к черту, то я весь фурштадт разобью. Видишь, с нами пушки! Я начну катать вдоль и поперек и разнесу всех, и мирных, и немирных.
Черкес обратился к толпе, которая шла за нами, и начались переговоры с криками, бранью и выхватываньем кинжалов. Наконец порядочная кучка отделилась от толпы и пошла к саклям. Один из подошедших обернулся к Квашникову и сказал:
– Дожидай манэнько! Идем калякать с немирными. И все они исчезли в домах.
Переговоры продолжались более часу. Мы успели отправить в крепость раненых и убитых и в ожидании расположились на площади, на камнях.
Порой переговоры переходили в крик и брань, раздавались выстрелы в нашу сторону, но пули никого не задевали.
Наконец наступило затишье, и мы увидали издали, как черкесы шли и бежали прямо к церкви.
– Зачем они бегут в церковь? – спросил Квашников одного старого чеченца, который стоял подле него.
– Не знай! Не знай! Чаво… Не знай!
В это время поодиночке начали приходить к нам наши парламентеры. Все они единогласно докладывали, что абреки не сдаются и уходить не хотят, что все они заперлись в церкви и будут там ждать.
– Да чего же ждать-то, черт их возьми? – вскричал Квашников.
Один старикашка с рыжей бородкой подошел к нему и начал толковать, перебирая пальцами.
– Сидел, ждал… ждал, сидел… русак бежит… его палит… «баталык» будет.
Это значило, что им нужно было во что бы то ни стало отмстить за убитых.
– Ну! Так идемте же, ребята! Вот мы им покажем, какой «баталык» бывает! – вскричал Квашников и поднялся с места.
Но в это время откуда-то из-за саклей, слева, громко хлопнул выстрел, и поручик Ленштуков быстро повернулся и грохнулся на землю.
Мы подскочили к нему. Пуля ударила в левый глаз и сделала глубокую рану, из которой кровь бежала по лицу.
– Смертельная рана! – тихо сказал Глушков, нагнувшись к убитому. Несколько солдат подбежало с носилками.
– Идемте, господа! – вскричал Квашников и быстро зашагал к церкви. – Мы их разтак-этак, мы им покажем, какой «баталык» бывает!
И мы все быстро двинулись за ним.
«Разве мы тоже идем не за тем же баталыком!» – подумал я невольно.
LIV
Глушков бойко шагал вслед за своей артиллерией.
– Теперь, если они засели… – соображал он, подойдя к Вишнякову, – то непременно надо артиллерией.
– Ну что-ж! Чем-нибудь, да только бы донять. – Шагов на сотню от церкви мы остановились.
Глушков со своей артиллерией выдвинулся вперед, встал на позиции и скомандовал заряжать.
Зарядили картечью. Выпалили из одной пушки, выпалили из другой, и вслед за тем раздалось несколько выстрелов из окон церкви, которые были довольно высоко от земли. Но пули прожужжали мимо и никого не ранили точно так же, как наша картечь попортила только церковные стены.
– Господа! – вскричал Квашников. – Приступим вплотную и разобьем двери.
– Какой разобьем, – сказал один из мирных, которые следовали за нами. – Куда разобьешь! Он камня таскал… еще вечер… третий день таскал… Камень не разобьешь.
Но мы все-таки не поверили, подошли к тяжелым массивным дверям и пробовали разбить их прикладами. Но приклады глухо звенели. За дверьми, очевидно, не было пустоты. Да и разбить массивные двери была не легкая работа.
– Знаете ли, – посоветовал Глушков, – запалить бы. Во время военных действий это дозволяется…
Квашников замахал руками.
– Куда вы! Что мы за варвары… будем жечь живых людей. Вот что! Эй! Кудимыч!