И это не пытка, совершаемая из чистого садизма. Это допрос.
Я практически не слышу вопросов: звук записался ужасно, с искажением и эхом, и это означает – я быстро заношу в блокнот это наблюдение, – что допрос происходит в каком-то обширном помещении с металлическим покрытием, быть может, в том самом складе, который мы вычислили. Я не могу разобрать и ответов этого человека – к ним примешиваются крики, от которых зашкаливает чувствительность микрофонной мембраны, стоны, кашель и кровавое бульканье. Закрываю глаза и перематываю видео к началу, запуская снова. Слушаю вопросы и ответы.
И наконец-то кое-что разбираю.
«Как давно ты выслеживал нас?»
«Несколько месяцев».
«Ты действительно думал, что мы тебя не поймаем?»
«Прошу вас, хватит, ради бога…»
«На кого ты работаешь?»
Открываю глаза. Я наконец-то разбираю его последний ответ. Всего одно слово. Имя. Записываю его, откидываюсь на спинку кресла и смотрю на это имя.
Потом беру телефон и звоню Майку Люстигу. Уже поздно – почти два часа ночи, – но я знаю, что он ответит. И Майк отвечает со второго гудка. Его голос звучит вполне бодро.
– Ты знаешь, сколько сейчас времени, человече? – спрашивает он, но это его обычная манера здороваться. Я не отвечаю на этот риторический вопрос.
– Тебе знакомо имя Ривард?
Следует долгая, долгая пауза, прежде чем Майк отвечает:
– Их могут быть тысячи, но сейчас мне на ум приходит лишь один: Баллантайн Ривард, владелец «Ривард-Люкс». Был звездой таблоидов в течение… скольких лет? Кажется, сорока́. Заправила эксклюзивной розничной торговли. Пожизненный член клуба миллиардеров вместе с Баффетом, Гейтсом, Трампом… Сейчас уже не первый год сидит, запершись в своей башне.
– Это не может быть кто-нибудь еще?
– Зависит от контекста, но это достаточно редкая фамилия.
– Контекст таков: человек, которого пытают на том видео, вынесенном нами из хижины, сказал, что его нанял некто по имени Ривард. Мы уже знаем, что «Авессалом» специализируется на шантаже. Кто-то столь богатый может стать шикарной целью.
– Может, – соглашается Майк. – И лучше б тебе как следует удостовериться в этом, прежде чем мы отправимся за этим белым китом. Ты уверен, что хочешь и дальше привлекать к делу ее?
– Уверен. – «Ее» означает Гвен. Майк отнюдь не убежден в ее невиновности. Как и большинство людей, он не может понять, каким образом она могла ничего не знать, если Мэлвин притаскивал своих жертв в гараж, находящийся всего-то через стену от ее кухни.
В этом мы расходимся. Я слишком втянулся в то, что происходило в Интернете. Я попал под влияние взаимно подпитывавших друг друга единомышленников, привыкших считать Джину Ройял виновной, – и заглотил эту идею словно наживку. Я был ослеплен собственной ненавистью до того, что продумывал, как именно буду убивать Джину Ройял. Эта смерть не должна была быть милосердной. Эта женщина должна была пережить всю боль и страдания, которые испытала Кэлли. Моя давно потерянная сестра, с которой я так и не встретился, если не считать звонков по скайпу – мы обменивались ими, пока я был в Афганистане. А потом она умерла. Была убита.
Я получил безжалостный, жестокий урок того, как легко можно сбиться с пути, потеряться в лабиринтах собственной ярости и заблуждений других людей. Я понял, каким образом Джина Ройял могла быть настолько слепа к ужасам, творимым ее мужем. Она была невинна. Слишком невинна, чтобы понять всю глубину зла, вершащегося по другую сторону той стены.
Но я знаю, что Майк не поймет этого. Пока еще не поймет.
– Ты все еще на связи, сынок? – спрашивает Люстиг. Он употребляет это обращение там, где другие люди сказали бы «братан». Мы почти ровесники, хотя можно счесть, что он намного старше. – Ты мешаешь мне вернуться в мою уютную кроватку.
– А не к твоей жене?
Он смеется:
– Вивьен спит без задних ног. За все те годы, пока я был полевым агентом, она научилась не просыпаться даже от взрыва бомбы. Но это не значит, что я готов вот так подскочить и всю ночь развлекаться беседой с тобой. – Он быстро становится серьезным. – Не подпускай эту женщину слишком близко к себе, Сэм. Она – твое уязвимое место.
– Знаю, – говорю я. – Увидимся утром.
– Ну да, а как же… А теперь иди спать.
Он вешает трубку.
Я выключаю компьютер, вынимаю флешку, потом, после недолгого раздумья, кладу ее в застегивающийся на молнию карман моего рюкзака. Забираю рюкзак в свою спальню, потом запираю дверь.
Я не хочу, чтобы Гвен встала и сделала то, что сделал я. Я предпочту избавить ее от этого, пусть даже она возненавидит меня за это.
Пусть эти картины стоят перед глазами только у одного из нас. Из всей этой боли я вынес то, что имеет огромное значение.
Баллантайн Ривард. Богатый эксцентричный старик, который несколько лет назад оставил основанную им компанию «Ривард-Люкс» – и с тех пор никто не видел этого человека за пределами его башни-крепости. До того как позвонить Майку Люстигу, я не нашел в Сети ни одного некролога, посвященного этому человеку. Ривард до сих пор жив.
Завтра мы должны найти его и спросить, почему он нанял человека, пытавшегося проникнуть в «Авессалом».
И что ему известно о Мэлвине Ройяле.
Мы с Гвен пьем кофе из тяжелых теплых кружек в столовой на первом этаже отеля. Еще слишком рано для того, чтобы завтрак был готов, но мы доедаем остатки вчерашних черничных сконов, которые хоть и остыли, но по-прежнему вкусны. Хозяйка отеля уже проснулась; она отдает нам нашу выстиранную и тщательно сложенную одежду, которую мы упаковываем в рюкзаки. Уезжаем еще до того, как первые лучи рассвета окрашивают горизонт. Когда «Морнингсайд-Хаус» скрывается позади нас, я питаю надежду, что у этих людей все будет хорошо, как они того заслуживают. Быть может, когда-нибудь мы вернемся сюда, чтобы по-настоящему отдохнуть на выходных – после того как весь этот ужас останется позади.
Поездка до Атланты проходит без проблем, и мы уже въезжаем в пределы города, когда Майк Люстиг наконец звонит нам. Он дает указания, как проехать к кофейне в деловом районе города; в этих указаниях постоянно попадаются разные сочетания со словом «Пичтри»[11]. Когда мы находим кофейню, уже почти ровно десять часов утра.
Майк спокойно сидит за столиком в этом многолюдном заведении, перед ним стоит огромный бумажный стакан с кофе, а сам он смотрит на экран своего телефона, как, впрочем, и два десятка других посетителей. Сейчас почти ничего не выдает в нем фэбээровца; он одет в спортивную куртку, черные брюки, на шее повязан темно-золотистый галстук. Куртка почти скрывает пистолет, который Люстиг носит в кобуре на боку. Однако у всех копов, не важно, местные они или из федеральных служб, есть одинаковый обычай сканировать помещение взглядом, словно лазером, выискивая непорядок. Этот взгляд падает на нас, задерживается, и Майк кивает мне.
– Привет, – говорит он. – Сами берите себе, что будете пить. Мне и на себя-то не хватает.
Я решаю рискнуть – оставляю Гвен за столиком вместе с ним и становлюсь в очередь за кофе; заказываю самый простой вариант и одновременно поглядываю на столик. Для любых посторонних глаз Майк и Гвен ведут между собой обычный разговор.
Но посторонние глаза легко ввести в заблуждение.
Возвращаюсь с кофе, ставлю один стакан перед Гвен и вижу яростный блеск в ее глазах. Мне знаком этот взгляд и то, как она упрямо вскидывает подбородок. Они молча смотрят друг на друга. Я опускаюсь на стул, довершая образованный нами треугольник, и говорю:
– Вижу, вы поладили.
– О да, – отвечает мне Майк небрежным тоном, который, как я знаю по опыту, не значит ничего. – Мисс Проктор как раз в подробностях описывала мне, почему я не знаю, как справиться с ее бывшим мужем. Продолжайте, мэм, расскажите мне, как я должен делать свою чертову работу.
Я не могу понять, действительно ли Майк зол – или же просто притворяется. Он довел до стадии искусства умение отделять то, что выражает его лицо, от того, что он испытывает на самом деле. Некогда в пустыне Майк мог ухмыляться во весь рот и пить с парнями целую ночь напролет, а потом, когда мы ковыляли домой, говорил мне, что всю эту ночь ему хотелось заорать и вырвать себе глаза. Я никогда не умел так хорошо притворяться.
– Давайте не будем, – возражаю я и делаю слишком большой и поспешный глоток горячего кофе. Язык обжигает, потом его охватывает милосердное онемение. – У тебя есть какие-нибудь сведения о том складе?
– Да, – отвечает он. – А ты не хочешь сказать мне, каким боком во все это вписывается Баллантайн Ривард?
– Погодите, – вмешивается Гвен, – вы имеете в виду того самого Баллантайна Риварда?
Майк бросает на меня вопросительный взгляд:
– Ты привез мне то видео?
– Ага. Но я не стал бы смотреть его здесь, – отвечаю я. Майк явно гадает, что я сказал Гвен. По пути я признался ей, что смотрел запись на флешке, и мы, как можно было ожидать, поспорили по этому поводу. Гвен ясно дала понять: она недовольна моим решением оградить ее от этого, но понимает, почему я так поступил. – Она знает, что я его смотрел.
– Угу…
Майк несколько секунд постукивает пальцем по экрану телефона, потом поворачивает его к нам, демонстрируя фотографию белого мужчины преклонных лет; редкие волосы обрамляют лысину, водянистые карие глаза смотрят из-за очков в черной оправе. Лицо старика напоминает морду бассет-хаунда, но при этом каким-то образом несет отпечаток недюжинного ума. Быть может, причиной тому сосредоточенный взгляд, направленный на кого-то за пределами кадра. Старик одет в темно-синий шелковый костюм с галстуком. Возможно, индивидуального пошива. Вид у этого человека невероятно стильный, несмотря на то что он сидит в инвалидном кресле с мотором.
– Когда-нибудь видели его лично? – спрашивает Майк у Гвен, и она сразу же качает головой:
– Я знаю только его имя. Я не хожу за покупками в «Ривард-Люкс».