ю скрывала его лицо. Я смутно вижу, как мимо движутся ржавые железные перила. Ледяная корка на асфальте толстая и скользкая от еще не замерзшей воды поверх нее. В этот раз мы с Сэмом взяли комнаты на первом этаже, и сразу по другую сторону ограждения тянется парковка, полная неподвижных, безмолвных, обледеневших автомобилей. В одной или двух комнатах я вижу свет. Пытаюсь собраться с силами. «Кричи!» – приказываю себе, но не могу. Я едва в состоянии даже сфокусировать взгляд. Мое тело сейчас – словно запертая клетка.
Чувствую, как мой похититель слегка поскальзывается на льду, когда загружает меня в кузов фургона, и надеюсь, что он упадет, но он успевает ухватиться за открытую дверцу. Затем залезает внутрь, тащит меня вперед и делает что-то, чего я не вижу, но я чувствую, как он тянет меня за безвольные скованные руки, а потом слышу щелчок. Я лежу на потрепанном ковре, но под ним холодный металл.
Я испытываю дурацкое чувство признательности, когда он берет толстое флисовое одеяло и набрасывает на меня. По крайней мере, я не замерзну до смерти.
Хотя это могло бы быть гораздо лучше того, что ждет меня теперь. У меня нет телефона. Сэм далеко.
Никто никогда не узнает, куда я делась. Разве что полиция просмотрит камеры наблюдения, если тут таковые вообще есть; впрочем, все могут счесть, что я просто уехала куда-то по собственной инициативе.
Мой похититель заканчивает устраивать меня, и я слышу, как с гулким ударом захлопывается дверь кузова. В фургоне пахнет ржавчиной, маслом, к этому примешивается застарелый запах жареной еды. Ко мне начинает возвращаться ощущение собственного тела, и это тело всё сплошь болит, однако это пустяки по сравнению со страхом, душащим меня. «Я одна. Я одна, и Сэм никогда не узнает, куда я пропала».
Новая мысль закрадывается мне в голову, и вместе с ней приходит смертельное, душераздирающее отчаяние. Странный голос Сэма по телефону. Его колебания. Что он хотел сказать мне? Что они идут за мной?
Причастен ли к этому Сэм?
Я гоню эту мысль прочь, потому что такое неприкрытое предательство – слишком больно, чтобы я могла выдержать. Стараюсь не думать о том, что будет со мной, но не могу отделаться от этого. Я знаю. Я видела результаты развлечений Мэлвина. Слезы текут из моих горящих глаз, и я понимаю, что плачу не о себе. Я плачу о своих детях, которые никогда не узнают, как сильно я их люблю. Я просто исчезну во мраке, превращусь в кучку костей на дне озера, и меня никогда не найдут.
«Пожалуйста, – молю я Господа, не уверенная в том, слышит ли он меня. – Пожалуйста, не допусти, чтобы они думали, будто я бросила их. Делай со мной все, что угодно, но избавь их от этой боли. Дай им знать, что я сражалась за них. Пожалуйста».
Слышу, как мой похититель влезает на водительское место, а потом машина рывком трогается с места, и мы едем в ледяную ночь, и я даже не знаю, куда мы направляемся. Ужас и потрясение начинают слегка отступать – достаточно, чтобы я могла дышать. Чтобы я могла думать о том, что мне делать.
«Это именно то, чего ты хотела, – говорю я себе. – Ты хотела, чтобы Мэлвин пришел за тобой. Теперь тебе нужно лишь прожить достаточно долго, чтобы это оказалось полезным для твоих детей. Выживи».
Теперь я не могу полагаться на Сэма. Я не могу полагаться ни на кого, кроме себя. Вся моя жизнь свелась к этому.
Хотела бы я больше не испытывать такого страха…
20Сэм
– Спокойно, – говорит мне Майк. – Следи внимательно.
Я слежу, сидя в холодном салоне его черного «Джипа». Мы припарковались в дальнем углу стоянки, под прожектором, который не освещает нас, зато ослепляет любого, кто посмотрит в эту сторону. Почему-то я не был удивлен, обнаружив, что Майк вернулся в Ноксвилл; он знал, куда мы направляемся после Уичито, и я решил, что он выслеживает Гвен, выжидая, пока ФБР добудет свидетельства, которые позволят ему получить федеральный ордер на ее арест.
Но вместо этого Майк сидит вместе со мной в этой холодной ледяной ночи и наблюдает, как похищают Гвен.
Он прав, что осаживает меня, потому что мне требуется вся моя выдержка, чтобы не вытащить пистолет и не пристрелить этого типа в резиновой маске Мэлвина Ройяла. Мне хочется всадить в него все пули, которые есть в магазине, а потом выпустить ему кишки. Тошнотворная ярость пульсирует у меня в голове, готовая разорвать череп изнутри.
И не только потому, что он избил Гвен настолько, что она сейчас кулем свисает с его плеча, но и потому, что для этого надел такую маску. Это какая-то запредельная жестокость, и я не могу не представлять, каково было Гвен, когда она увидела это.
«Я сделал это с ней». Я ненавижу себя так же сильно, как ублюдка, который ее избил и похитил.
– Под маской все-таки может быть он сам, – говорю я Майку. Слова кажутся мне тяжелыми и шершавыми, но я все равно выталкиваю их из горла, чтобы показать, что я не сошел с ума. – Мэлвин мог решить, что это забавно.
– Может быть, и так. Но, скорее всего, нет. Просто держись. С ней всё в порядке. Она нужна им живой. – Майк на миг переводит взгляд на меня. Я знаю, что он видит мою ярость. – Мы сможем остановить их в любой момент, Сэм. В любой.
Я жалею о том, что уже не сделал этого. Я готов был взять назад свое согласие с того самого момента, как сказал «да». Я никогда не намеревался действительно отдать Гвен «Авессалому», но для того, чтобы все сработало, они должны были считать, что я выполняю свою часть сделки. В абстракции это стоило бы нам только нервов.
На практике же я смотрю, как женщину, которая мне до сих пор небезразлична, тащат прочь, обмякшую и окровавленную. Тащат туда, где ее, несомненно, ждет смерть, и это не кажется мне выигрышной развязкой. Мне кажется, что я стал соучастником ее убийства. «Если он ускользнет…»
– Он никуда не денется, – говорит Майк. Голос у него спокойный и ровный, и это помогает усмирить мою адреналиновую дрожь. – Из-за льда он будет ехать медленно и плавно. Мы сможем взять его, когда захотим. Ты это знаешь. Так не испорти ничего сейчас. Они еще не прислали тебе инфу?
Снова проверяю планшет, который забрал в кофейне. Заряд батареи по-прежнему 80 процентов. Он ловит сотовый сигнал, однако новых сообщений нет. Пока нет. Как только узна́ем местонахождение Мэлвина, мы выдвинемся. Господи, как же тяжело смотреть, как ее увозят! Это будит во мне воспоминания о моей сестре, и они пытаются захлестнуть меня с головой.
Я знаю, что Гвен хотела рискнуть собой. Она сама сказала мне это. Она смотрела мне в глаза и говорила: «Дай мне это сделать». Она говорила, что добраться до Мэлвина – первый и единственный приоритет, который у нас должен быть.
Но это не так, и понимание этого разбивает оболочку сомнений, в которую я заключил свои чувства к ней. Разбивает на мелкие осколки. Не важно, что она сделала. Важно, кто она и что я чувствую к ней.
«Ну же, ублюдки. Присылайте свое сообщение!» Воздух ледяной, но я рад этому; у меня такое чувство, будто моя кожа горит, страх за Гвен тлеет в моей груди, словно фосфор. Каждая секунда задержки – это секунда, которая увлекает ее все глубже в пучину опасности.
– Мы должны ехать, – говорю я Майку. – Если потеряем ее…
– Мы ее не потеряем, – возражает Майк. – Мне не нравится использовать ее как приманку, но она либо самая чертовски отважная женщина, которую я встречал в жизни, либо маньячка, и в любом случае это самый лучший ход, какой мы можем сделать. Пусть «Авессалом» думает, что заполучил ее, они выдадут нам Мэлвина Ройяла, и мы заберем ее.
Хотел бы я, чтобы это была официальная операция ФБР, с автомобилями перехвата и наблюдением с воздуха при помощи беспилотников. Однако мы решились взяться за это, не имея таких полномочий. Майк и так уже ходит по грани, учитывая, как он задействовал нас в Уичито, не говоря уже о хижине в Джорджии. Если он получит результат, все будет прощено и забыто, но пока что привлекать федеральные ресурсы – или даже местные – он не может.
И еще одно действует мне на нервы: уверенность Майка. Он хорошо умеет скрывать свои истинные чувства.
– Пока еще нет, – говорю я ему.
Планшет ничего мне не сообщает. Мы смотрим, как человек в жуткой маске Мэлвина Ройяла осторожно идет к белому автофургону и едва не падает, когда забрасывает Гвен в кузов. Она валится, как мешок с песком, не сделав попытки сгруппироваться, и мне кажется, будто меня ударили в солнечное сплетение. «Жива ли она?» Боже, а если он убил ее там, в комнате? Эта мысль едва не заставляет меня рвануться к фургону, но я с усилием обретаю контроль над собой. Она нужна «Авессалому» для чего-то особенного. Они не станут убивать ее прежде времени.
Даже мысленно это звучит как отчаяние. Я мог полностью ошибиться в своих расчетах. Я мог допустить… поспособствовать тому, чтобы Гвен убили.
Поскользнувшись, мужчина лишь наполовину затолкал Гвен в фургон, и сейчас я вижу, как она дергается, ее нога медленно смещается, словно пытаясь нащупать опору.
– С ней всё в порядке, – говорит Майк. – Она шевелится. С ней всё хорошо.
Нет, не в порядке. Я знаю Гвен. Если б она была в состоянии, то сражалась бы с этим слизняком до последнего. Мы смотрим, как человек в маске Мэлвина Ройяла забирается в кузов фургона и скрывается из глаз, и мне опять кажется, что меня ударили в живот, только на этот раз сильнее. Какого хрена он делает?
Слабо шевелящиеся ноги Гвен исчезают в темноте, и в течение нескольких долгих, удушливых секунд мы не видим, что происходит. Я слышу, как Майк приказывает:
– Стой, подожди, – еще до того, как я хватаюсь за ручку двери. Он сгребает в кулак ткань моей куртки и дергает меня к себе. – Жди.
– Ждать чего? Ты же знаешь, с какими людьми мы имеем дело!
Если она почти не может двигаться, значит, вероятно, не может и кричать. Эта мысль заставляет меня стряхнуть руку Майка и достать пистолет, и Люстиг медленно поднимает ладонь, давая понять, что сдается.
Но когда я снова поворачиваюсь в сторону фургона, то вижу, что тот ублюдок снова вылезает наружу. Я едва-едва различаю подошвы теплых носков Гвен, призрачно белеющие в отраженном свете.