– Ланни? Ты в порядке?
– Да. – Я вдруг понимаю, что разговариваю шепотом. – Я в порядке. Просто… – Сглатываю. – Я боюсь, что он вернется. – Тут до меня доходит нечто ужасное, и я встаю и оглядываюсь по сторонам. Очень внимательно. Никаких шкафов здесь нет. Никаких потайных уголков, где мог бы скрываться мой отец. – Папа говорил тебе, что встретится с тобой здесь?
– Нет, – отвечает Коннор с жалким видом. – Он должен был встретиться со мной возле того нашего дома у озера. Я не думал, что так случится, честное слово, я просто… – Он начинает плакать так, как будто у него разрывается сердце. – Он сказал, что любит меня.
Я не могу представить, что сейчас чувствует Коннор и насколько это для него тяжело. Просто хочу обнять своего брата и прижимать к себе, пока ему не станет лучше. Пока он снова не сделается моим Младшим Братом-Занудой.
Все это время он постоянно страдал, а я даже не знала об этом.
Коннор сглатывает слезы и просит:
– Пожалуйста, возвращайся. Прошу тебя. Ты должна вернуться.
Он отходит от камеры, Кеция подается ближе к экрану, и я вижу, как она бросает на Коннора встревоженный взгляд, прежде чем снова перенести все внимание на меня.
– Ланни, мне нужно, чтобы ты нашла место, где сможешь спрятаться. Если ты не сможешь найти его здесь, то уходи из хижины. Мы проводим триангуляцию сигнала и вышлем полицейский наряд, как только будем знать, куда ехать. Я останусь здесь и буду держать с тобой связь. Если можешь, возьми с собой ноутбук и продолжай разговаривать со мной.
Мне приходится держать крышку ноута откинутой, и это неудобно, но, когда я выхожу из кабины, мне резко становится легче. Однако это облегчение длится всего несколько секунд, а потом я начинаю гадать, где тот фургон. Может быть, он возвращается сюда. Из-за деревьев я ничего не вижу. И не слышу тоже.
Что, если он вернется пешком? Дубинку мне пришлось оставить в хижине.
– Здесь негде спрятаться, – жалобно говорю я Кеции. – Тут только домик и деревья вокруг. – Повожу камерой ноутбука из стороны в сторону.
– Стоп, – говорит вдруг Кеция. – Что это?
Я смотрю туда, куда только что была направлена камера.
– Мне кажется, это колодец. Ну, наверное… Ты хочешь, чтобы я его открыла?
– Посмотри, вдруг там есть что-то вроде погреба, – отвечает она. – Но не спускайся вниз. Просто посмотри.
Протягиваю руку и хватаюсь за металлическую крышку, потом сдвигаю ее в сторону. Я почти ничего не вижу внизу. По одной стороне колодца тянется шаткая железная лесенка, но я не могу сказать, глубок ли колодец и много ли на его дне места.
Выкручиваю яркость экрана на максимум, минимизирую окно программы и вывожу на монитор чистую страницу. Потом неуклюже склоняю ноутбук за край колодца и свечу вниз.
Тут не настолько глубоко, как мне казалось. Если это когда-то и был колодец для воды, то его потом частично засыпали. Примерно в пятнадцати футах от края лесенка упирается в бетонный пол.
На этом полу лежит груда белых палочек. Очень много палочек. Я не понимаю, что это, пока не вижу бледный изгиб чего-то похожего на…
…на череп.
Это кости.
Я едва не роняю ноутбук. В ушах у меня раздается высокое, гулкое шипение, и я отшатываюсь назад и поспешно сажусь на землю. Ноутбук падает рядом со мной, но крышка не закрывается. Всё вокруг выглядит странно зернистым, и мне кажется, что я парю в воздухе.
«Я теряю сознание», – думаю я, и это глупо. С чего мне падать в обморок? Сердце у меня колотится не быстрее обычного; наоборот, оно едва трепещет. Меня подташнивает, холодный пот струится по затылку, по лицу, по шее, стекает на грудь и в подмышки. Он едко пахнет.
Я не понимаю, что со мной происходит.
– Ланни!
Я моргаю. Кеция уже некоторое время зовет меня по имени. Поворачиваюсь к ноутбуку и наклоняю его так, чтобы камера захватывала мое лицо, потом разворачиваю окошко скайпа. Кеция так близко наклонилась к камере своего телефона, что почти полностью занимает экран.
– Там мертвецы, – говорю я ей. – В колодце. Мертвые люди.
Я слышу, как она сглатывает. Мне снова хочется заплакать, но сейчас всё как-то не так. Я не знаю, остались ли у меня еще слезы. И не чувствую ничего, кроме холода.
– Вы едете? – спрашиваю я. – Пожалуйста, приезжайте. Пожалуйста.
– Мы едем, – обещает Кеция. Она проливает слезы вместо меня. Я вижу, как они катятся по ее щекам. – Просто дыши, милая. Мы… – Она замолкает, прислушиваясь к тому, что выкрикивает кто-то на заднем плане. Делает глубокий, прерывистый вздох. – Хорошо, есть триангуляция твоего сигнала. Мы едем, Ланни. Мы уже едем. Я отправлю Коннора с детективом Престером, а сама останусь на связи с тобой. Я здесь. Я не оставлю тебя одну, понимаешь?
– Я в порядке, – машинально отвечаю. Я не в порядке, нет, но я рада, что она не завершает звонок. Не знаю, что сделаю, если никто не будет смотреть на меня. Наверное, закричу. Или просто… исчезну. От этого места исходит ощущение, как будто люди тут просто… пропадают.
Кеция продолжает твердить мне, что я в безопасности, но я совершенно не чувствую себя в безопасности.
Сижу и смотрю на зияющую яму, пока не слышу приближающийся вой сирен. Всё это время я считала, будто знаю, что такое зло. Мама действительно это знала. А я притворялась. Но теперь знаю: зло – это комната в этой хижине. Груда костей в колодце. Зло – это тихое место, где царит темнота.
Кеция спрашивает:
– Ты слышишь патрульные машины? Они едут вверх по дороге. Скоро наши будут у хижины. Не беспокойся насчет того человека в фургоне, его перехватили почти у основной дороги. Он уже арестован и не сможет причинить тебе вреда.
Я киваю и отвожу взгляд от ямы. Глядя на Кецию, спрашиваю:
– Он собирался привезти Коннора сюда, да?
Она ничего не отвечает. И я этому рада.
24Сэм
Мы с Майком Люстигом сидим в той же кофейне, где я забрал планшет; вместе с тусклым рассветом в заведении появляются немногочисленные посетители. Облачный покров начинает редеть. В новостях обещают, что лед растает к полудню, однако дорожные условия все еще будут сложными. Через час аэропорт начнет принимать и отправлять рейсы, а сейчас он до отказа набит раздраженными пассажирами.
Гвен исчезла. Мы потеряли все шансы в ту секунду, когда фургон перевалил через вершину холма и словно растаял в воздухе. Мне некуда выплеснуть свое горе, страх и ярость; остается загнать их внутрь и запечатать там. Эта печать удержит давление эмоций лишь некоторое время, но все, что мне нужно, – это чтобы она продержалась сейчас.
Мы должны найти способ добраться до Мэлвина Ройяла – способ, который он и его сообщники не смогут предвидеть.
Мы с Майком игнорируем все это медленное возобновление обычной жизни и сидим в углу, просматривая видео и пытаясь найти что-нибудь, что угодно, что мы упустили прежде. В планшете есть разъемы для двух пар наушников, и Майк вставляет во второй разъем свои. Когда мы доходим до конца видеозаписи в первый раз, Майк кивает и совершает круговое движение кистью руки. «Прокрути снова». Я включаю запись сначала. Мы смотрим ее снова и снова, и я теряю счет крикам, мольбам, вопросам и ответам. Я не вижу ничего, чего не видел бы прежде.
А потом внезапно вижу.
Это скорее вспышка воспоминаний, чем нечто увиденное на экране, и вызывает эту вспышку вид заляпанной грязью большегрузной фуры, проехавшей мимо окон кофейни. И от этой случайной картины точка зрения у меня смещается, и до меня доходит. Я знаю, почему все это случилось. Почему я чувствовал эту тень, эту тяжесть почти с самого начала.
Я хотел бы ощутить облегчение. Но не ощущаю его. Чувствую, как от невероятного ужаса мои внутренности скручиваются в узел. «Этого не может быть. Это не может быть правдой».
Майк видит, как я вынимаю наушники, и ставит запись на паузу посреди просмотра.
– Что такое? Что случилось?
– Мы всё поняли неправильно. Нет. Нет, это я всё понял неправильно с самого начала. – Мой голос звучит хрипло и прерывисто. «Это моя вина». Осознание этого зияет передо мной, словно черный, бездонный каньон вины. – Господи, Майк, это я виноват. Это…
– Эй, приятель, приди в себя. Что я упустил?
– Ты не упустил ничего, – отвечаю я. – Идем. Нам нужно немедленно выехать.
Я уже на ногах. Люстиг подхватывает со стола планшет и сует наушники в карман.
– Куда мы едем?
– В аэропорт.
– В аэропорт?! Только не говори мне, что купился на их приманку и собираешься лететь в Канзас, ты же не настолько дурак…
Тротуар густо посыпан каменной солью; она хрустит под моими ботинками, когда мы направляемся к «Джипу». Воздух кажется густым, он колет мои легкие острыми ледяными кристаллами, но солнце настойчиво пробивается сквозь тучи. Скоро облачный фронт рассеется. Я думаю об этом, потому что пытаюсь прикинуть в уме логистику. Логистика лучше, чем вина, потому что если я свалюсь в этот разлом, то уже не выберусь из него живым.
– Позволь задать тебе один вопрос, – говорю я Майку. – Название какой компании было на той фуре, которую мы обошли на подъездной дороге вчера ночью?
Майк останавливается и смотрит на меня поверх капота «Джипа».
– О чем ты говоришь, черт возьми?
– Прошлой ночью мы преследовали белый фургон. Он был примерно в полумиле впереди, когда опрокинулся тот пикап, помнишь? Перевалив через холм, мы увидели красный седан, еще один черный «Джип», едущий слишком быстро, полицейский внедорожник с мигалками. И фуру.
Теперь Майк хмурится, и я понимаю, что он думает, будто я совсем рехнулся. Может быть, и так. Может быть, безумный подход ко всему этому – единственный способ понять.
– И что фура?
– «Ривард-Люкс», – говорю я ему. – На боку той фуры на дороге был логотип компании «Ривард-Люкс». Майк, она достаточно большая, чтобы в нее поместился фургон.
Прикрыв глаза, я вижу это: причудливую золотистую надпись на грязном борту фуры – словно в воздухе передо мной висит голограмма. Самое яркое воспоминание, которое у меня когда-либо было. Я заметил эту надпись, но не обратил на нее внимания. Я был слишком сосредоточен на Гвен, на том фургоне – и не увидел того, что было у меня прямо под носом.