Де Пейн сумел скрыть удивление: он был совершенно уверен, что генуэзец сделал жест, быстрое движение пальцами, словно подавал Майелю знак. Востроглазый Парменио заметил обращенный на него взгляд де Пейна и усмехнулся.
— Я предупреждаю, чтобы он остерегался, — прошептал проводник; свет костра освещал его умное лицо. Кивком он указал на воинов. — Эти провансальцы вовсе не такие тупые ослы, какими прикидываются. Они прошли строгий отбор, языки знают куда лучше, чем нам кажется. Это все соглядатаи Тремеле.
— А ты, Парменио? — напрямик спросил де Пейн. — Ты тоже соглядатай? Ты не очень ловко сплел историю о том, что искупаешь свое нападение на меня…
Майель опустил голову и тихонько засмеялся. Парменио прищелкнул языком и какое-то время прислушивался к долетавшим из темноты звукам: шороху ночных зверьков, быстрому пересвисту носившихся вокруг летучих мышей. Надвигался настоящий ночной холод, нагревший за день камни солнечный жар давно ушел. Парменио подбросил в огонь сухих листьев.
— Эдмунд, я лекарь, торговец травами и отварами. Подобно тени, брожу я по белу свету. Собираю также всевозможные сведения и продаю их сильным мира сего. Верно, я и прежде работал на благо Ордена рыцарей Храма, и Тремеле об этом известно, но то, что произошло в Триполи, не имеет к этому отношения. Я видел, как наемники разбивали младенцам головы о камни, после того как насиловали и убивали их матерей. В тот день я очень разгневался. Однако, — он криво усмехнулся, — я восхищаюсь тем, что сделал ты. Узнал я и о том, что пытался убить не просто тамплиера, но отпрыска могущественной семьи де Пейн. Этого орден ни за что не простил бы мне. — Парменио развел руками. — Вот из этого я и исходил. А Тремеле лишь рад был воспользоваться моими услугами, особенно при нынешних обстоятельствах. — Словно желая сменить тему беседы, Парменио указал на слабо светящуюся в темноте точку — зажженную вдали лампу. — Вот интересно, — вздохнул он, — что Тремеле написал в тех грамотах? Что он готовит в Хедаде?
— Важнее другое. — Де Пейн поскреб заросший щетиной подбородок. — Чего нам ждать от этого Шейх аль-Джебеля? Тебе никогда не доводилось бывать в этих краях прежде, Парменио?
— И да и нет. Кое-что об ассасинах я узнал.
— Что именно? — требовательно спросил Майель.
— Последователи Пророка Мухаммеда делятся на тех, кто признает законными властителями потомков одного его зятя, Али, и тех, кто признает истинными лишь потомков другого зятя. После смерти Пророка этот раскол с течением времени только углубляется. Пока длились гражданские войны, возникли и расцвели и другие секты, в их числе низариты, они же хашашины, то есть «поедатели гашиша»; эту секту основал Хасан ибн Саббах. Он окружил себя фидаинами, то есть преданными.[53] Эта секта не только откололась от основной массы верующих, но даже объявила им всем войну. Низариты захватывают горные массивы и строят там свои крепости. Фидаины носят особую одежду: ослепительно белые халаты с кроваво-красными кушаками и такого же цвета башмаками. У каждого при себе два длинных кривых кинжала. Ходят легенды, будто питаются они лишь коноплей и гашишем, разведенным в вине. Уже несколько веков их посланцы отправляются по всему свету убивать своих врагов — иногда открыто, а то и замаскировавшись под погонщиков верблюдов, водоносов, нищих, дервишей.[54] Некоторые из встретившихся нам на пути, — Парменио протянул руки к огню, — вполне могли быть фидаинами.
— Но в безопасности ли мы? — Майель наклонился и погладил кожаную суму, в которой хранились доверенные им грамоты.
— Нам обещан беспрепятственный проезд, — заверил его Парменио и примолк, вслушиваясь в необычные завывания, шедшие откуда-то снизу; затем послышался визг какого-то зверька, попавшего в лапы хищника. Понемногу жуткий вой и визг удалились и стихли.
— Если уж Старец Горы либо его уполномоченный гарантирует тебе безопасность, — продолжил Парменио, — то можно быть совершенно спокойным. По правде говоря, они строго соблюдают законы гостеприимства по отношению к тем, кто ищет дорогу к ним. А вот во всех остальных Старец вселяет ужас. У ассасинов своеобразное чувство юмора — едкое и мрачное. Наметив очередную жертву, они нередко посылают ей кунжутную лепешку, прикрепив к ней медальон с изображением змеи — предупреждение о том, что должно последовать. Жертва пробуждается в своей постели и обнаруживает у ложа этот медальон, а рядом в землю воткнуты два кривых кинжала с красными лентами. За много лет влияние и власть Старца и его фидаинов сильно упрочились. Крепости в отдаленных горах позволяют им успешно обороняться. Такой замок, вытесанный из камня, с мощными отвесными стенами, может отстоять горстка воинов, пусть даже их осаждает армия из нескольких тысяч врагов.
— Это верно, — еле слышно откликнулся Майель. — Но как любая армия сумеет прокормиться в таких краях?
— Конечно же, — подхватил Парменио. — Так рождаются легенды. Все недовольные — от берегов Срединного моря до границ Самарканда — спешат присоединиться к тому, кто гордо носит титул Шейх аль-Джебель, Старец Горы. Самая главная их крепость находится на высокой горе Аламут, в Персии. Как гласит легенда, на вершине этой удивительной горы Старец создал рай — огражденный стенами сад, взращенный на самой плодородной почве и орошаемый подземными ключами. Самый настоящий Эдем. Там растут всевозможные деревья, в бассейнах прозрачная вода, в мраморных фонтанах струятся лучшие вина, на клумбах произрастают невиданные цветы с запахом нежным и удивительным. Среди этого великолепия стоят шатры и беседки, увитые снаружи цветами, а внутри выстланные коврами и занавешенные шелками. Дорожки в этом раю выложили лучшие мастера плитами радостного, яркого цвета. Из золотых клеток доносятся трели певчих птиц. В благословенной тени густой зелени разгуливают павлины, которые щеголяют своими хвостами, подобными тысячам глаз. Вход в рай — через врата из чистого золота, покрытого самоцветами. Фидаинов приводят туда, там они пьют вино с гашишем, а прислуживают им прекрасные соблазнительные девы… — Парменио умолк и смущенно рассмеялся, ибо у него самого слюнки потекли от одного лишь этого пересказа.
Де Пейн метнул взгляд на Майеля, который отодвинулся подальше от костра, в тень, так что теперь видны были лишь его борода и нижняя часть изборожденного морщинами насмешливого лица. Эдмунда пробрал холод, он протянул руки к огню. Рассказ Парменио пробудил в нем потаенные грешные мечтания о закутанных в покрывала красавицах, каких он видел на улицах, на рынках, а еще он вспомнил о той молодой женщине, которую захватил во время нападения на стоянку кочевников. Она прижималась к нему, шептала, что готова на все, лишь бы остаться в живых…
— Продолжай, — еле слышно проговорил он.
— А над воротами сада, — снова зашептал Парменио, — висит серебряная табличка со множеством вправленных в нее алмазов. — Рассказчик помолчал. — На ней написано: «Повелено Аллахом, Господом миров, освободить всех от цепей, да будет благословенно имя Его». Как бы то ни было, — Парменио пожал плечами, — фидаины пробуждаются от навеянного зельем сна свежими, полными сил. Они твердо уверены: испытанное ими только что будет длиться целую вечность, если исполнять повеления их владыки. А правда ли это все? — Парменио скривил губы. — Может быть, легенда, слухи, может, чей-то досужий вымысел, да только ассасины и вправду существуют. Подобно коршунам, они гнездятся на высоких скалах и сверху высматривают себе добычу, что бродит в долинах. Одна лишь тень их крыльев наводит ужас.
— А теперь наш Великий магистр захотел, чтобы мы вели с ними дела? — задумчиво произнес де Пейн.
— А почему бы и нет? — насмешливо отозвался Парменио. — Люди говорят, что у тамплиеров и ассасинов много общего.
— Быть такого не может!
— Эдмунд, но у вас действительно много общего: свой устав, беспрекословное повиновение владыке, государство в государстве, воинственность, особый взгляд на мир. Ладно, — Парменио глубоко вздохнул и поднялся на ноги. — Уверен, завтра мы с ними повстречаемся.
Утром они покинули пещеру и начали восхождение на гору Хедад. Пришлось спешиться и вести в поводу и боевых коней, и вьючных лошадок. Поначалу холод стоял такой, что де Пейну показалось: вот-вот скалы начнут трескаться. Сгустился туман, будто путников окружила целая армия духов; в нем глохли все звуки, ничего нельзя было расслышать. Время от времени раздавался громкий крик какой-то птицы — резкий, пронзительный. Один из провансальцев заподозрил, что это не птица кричит, а часовой подает сигнал своим. Другой предположил, что это какая-нибудь неприкаянная душа. Но вскоре солнце поднялось выше, рассеяло туман и ярко осветило голые скалы, поросшие лишайником, и чахлые деревца. Путники свернули за выступ скалы и остановились. На огромном валуне у самой тропы были аккуратно разложены, будто на просушку, пропитанные кровью одежды. Немного дальше к скале был накрепко привязан веревками труп, совершенно голый. Этого человека, турка, убили стрелами. Тело уже начало разлагаться, и вокруг него хлопотали стервятники. Не обращая внимания даже на идущих мимо тамплиеров, коршуны и канюки слетались к скале, взмахивая запятнанными кровью крыльями, — спешили продолжить свой пир.
— Это предупреждение, — шепотом сказал Парменио.
Пришлось им повидать и другие ужасы: черепа и кожу, брошенные в расселины скал, где теперь устроили свои гнезда птицы и ящерицы; снова и снова окровавленные одежды и тела повешенных. Они достигли входа в теснину, по обе стороны которой вздымались неприступные скалы, и через нее выбрались на зеленое, поросшее мхами плато, простиравшееся до отвесной вершины Хедада с замком ассасинов. Коварными оказались каменщики Старца: на широком карнизе у самой вершины возвели они крепость — длинную линию стен со множеством бойниц, с высокими мощными башнями и малыми башенками. Любая армия, затеявшая осаду, скоро обнаружила бы, что взять крепость невозможно. На голом, продуваемом всеми ветрами плато не много найдешь пищи людям и корма лошадям, а скала, на которой высился замок, была неприступной с любой стороны. Укрепленные главные ворота крепости отделялись от плато глубоким провалом — трещиной, прорезавшей скалы,