Не зная, во сколько у директора телеканала обед, я пришла к часу. Охранник проводил меня до двери кабинета. Внутри, за столом шириной в человеческий рост, с миниатюрной чашечкой в руке, сидел Дронченко. Зеленый свитер, надетый поверх фиолетовой рубашки, подчеркивал цвет глаз, с интересом следящих за моим появлением. Курчавые волосы лежали в беспорядке, как будто их только что взъерошила женская рука. Весь его вид говорил о расслабленности и уязвимости.
– Алиса Малы́ш!
Дронченко снова сделал ударение на второй слог. На этот раз я не стала его поправлять. Улыбаясь одними уголками губ, я ответила:
– Здравствуйте, Михаил Ильич.
– Попрошу запомнить, – поднял он брови, – в этом кабинете никто не называет меня Михаилом Ильичом. В нашей телекомпании царит демократия, а отчество Ильич отдает душком социализма.
– Хорошо, Михаил.
– Присядь, – указал он на кресло напротив. – Будешь кофе?
– Спасибо, – покачала я головой, ощущая на подсознании, что слово «нет» лучше не произносить.
– Зря, элитный сорт, Ямайка Блю Маунтин. Перечные нотки специй и сдержанная кислинка, – он поднес чашечку ко рту и сделал глоток. – Ммм…
Значит, он гурман. Вот и хорошо. Мне есть, что предложить на десерт. Тем временем Дронченко достал из ящика стола папку и обложился со всех сторон документами. То и дело поднося ко рту полупустую чашку, он водил пальцем по бумаге. Его глаза бегали по строчкам, не отрываясь от документов. Выждав минут пятнадцать, я решила напомнить о себе:
– Михаил Ильич!
Продолжая изучать бумаги, Дронченко нахмурил брови.
– То есть, Михаил.
– Да, Алиса? – наконец посмотрел на меня он.
– Сегодня суббота, скоро закончится рабочий день…
– Не волнуйся, вечером в студии начинается все самое интересное.
Он снова погрузился в чтение. Не зная, как на этот раз привлечь к себе внимание, я протянула руку и, слегка коснувшись папки, спросила:
– Важные дела?
– Бухгалтерские отчеты, – проследив за движением руки, поднял на меня взгляд Дронченко. – Не трогай документы, пожалуйста.
– Не буду, если вы проведете для меня экскурсию.
– Я же обещал, значит, проведу.
– Когда? – глядя ему в глаза, снова коснулась папки я.
– Позже. Алиса, будь терпеливой.
– Позже.
Я пододвинула к себе папку. Дронченко откинулся на спинку кресла и скрестил на груди руки. Следующий ход был за мной. Подняв со стола папку, я принялась листать бумаги.
– Бандитка, положи папку! В ней важные документы.
– Отведите меня на экскурсию, тогда положу.
– Решила меня шантажировать?!
Дронченко поднялся из-за стола и подошел ко мне.
– Дай сюда, – потянул он за край папки.
Я подалась ему на встречу вместе с документами. Он запустил свободную руку мне в волосы и притянул к себе. Его губы оказались мягкими и влажными, поцелуй – жадным. Язык так глубоко проник мне в рот, что захотелось отстраниться. Вместо этого, я дождалась, пока Дронченко сам от меня оторвется. Он прижался своим лбом к моему и, глядя мне в глаза, прошептал:
– Алиса, что мы делаем? Ты моя студентка, а я преподаватель, женатый человек.
– Вы правы, – выдохнула я, отстраняясь. – Мы должны остановиться.
– К черту, – притянул меня обратно он.
В этот день, плавно перетекший в вечер, мне пригодилось не только кружевное белье, но и все навыки, приобретенные прошлой весной с Лешей. Интересно, как он? Мы не виделись с того вечера, когда я попросила избить следователя. Зуйков не объявлялся до самого отъезда, значит, Леша выполнил просьбу, как и остальные возложенные на него обязанности. Дронченко наслаждался мной как элитным сортом кофе. Судя по страсти, с которой он отдавался занятию любовью, одной чашечкой напитка в день Михаил не ограничивался. Со своей стороны, я делала все, чтобы процесс ему не наскучил: ласкала, дразнила, кусала, доводила до исступления, расслабляя и напрягая интимные мышцы, крутила бедрами и изворачивалась. В один из перерывов он, целуя мою грудь, сказал:
– Не сочти за оскорбление, но ты настолько хороша, что можешь требовать любую плату, какую только пожелаешь.
– За что? – прикинулась дурочкой я.
– За красоту, – провел рукой по моим волосам он. – За нежность. Любой мужчина отдаст что угодно только за то, чтобы тобой любоваться.
– Правда?
Он прикрыл глаза и медленно кивнул.
– Тогда, возьми меня на работу и сможешь любоваться хоть каждый вечер.
– С удовольствием! Чего ты хочешь? Квартиру? Машину? Я сделаю так, что тебе не придется работать.
– Я как раз хочу работать. Здесь.
– Здесь?! – его глаза округлились. – Зачем?
– Чтобы всегда быть рядом, – провела кончиком языка по его верхней губе я. – Не нужно квартир и машин. Оформи меня на полставки, плати зарплату, а я всегда буду рядом.
– У меня уже есть секретарша. Если я ее уволю, жена начнет подозревать…
– Миша, твоя жена ни о чем не узнает, обещаю. Я же учусь в МГУ, возьми меня журналистом.
– Возьму! – поднялся он на руках. – Прямо сейчас тебя возьму!
С этого момента все пошло так, как я планировала. Наконец-то появился тот прогресс, которого мне не хватало в первом семестре. Я семимильными шагами приближалась к своей передаче. Дело оставалось за малым – найти историю для первого репортажа. Чтобы попасть в формат телеканала, мне нужна была социальная проблема. В ее поисках я отправилась на сайты бесплатной юридической онлайн-консультации. Перечитав миллионы вопросов о наследстве и разводах, остановилась на кардинально отличающейся от них ситуации: у молодой семьи родилось двое детей, первый из которых появился на свет мертвым. После рождения второго ребенка, семья подала заявление на материнский капитал. В скором времени они получили отказ. Власти посчитали, что в семье всего один ребенок, несмотря на то, что факт существования первенца доказывало свидетельство о рождении. Поискав информацию на эту тему, я узнала о двух похожих делах, которые рассматривались в судах той же области. Одно из дел родители выиграли, другое – проиграли. Обзвонив все три семьи, я собрала достаточно информации для репортажа. Оставалось только договориться об интервью, но не снимать же его на телефон?
Несмотря на то, что Дронченко нравилось каждый вечер видеть меня в офисе телекомпании, способствовать моему продвижению по карьерной лестнице он не спешил. Я выкладывалась по полной, но, кроме пота, ничего не получала взамен. Любые намеки оставались незамеченными, а серьезные разговоры он сводил в шутку. Пришлось, как обычно, включить фантазию. Чтобы на день заполучить оператора, мне потребовались сапоги на двадцатисантиметровом каблуке. Дронченко был готов подписать любую бумагу, когда эротический эксперимент начал угрожать его мужскому достоинству. Благодаря отходчивому характеру, он простил мне выходку сразу же, как удовлетворил страсть.
Звонить героям репортажа было уже поздно. К тому же хотелось расслабиться после напряженного дня. Почерпнуть энергию из источника, который так скоро у меня отнимут. Переступая порог ставшей родным домом квартиры, я сняла защитную оболочку, как сбрасывают куртку, входя в теплое помещение. Неподготовленная к нападению, пропустила удар под дых. В кухонной зоне, на моем любимом стуле, за столом, под гирляндой ламп – там, где я провела девять счастливейших месяцев, сидел следователь Зуйков. Перед ним, с электрическим чайником в руках, замерла Лилька. Как ступени эскалатора во время первого спуска в метро, пол чуть не выехал у меня из-под ног. Я оперлась о стену.
– Налей своему гостю чаю, – обратилась к подруге, вешая куртку, – не залипай. И бутерброды предложи, он, наверно, голодный. До Москвы путь неблизкий.
– Вообще-то, я к тебе, – ответил за Лильку Зуйков.
– Я пойду, приму ванну, – бросив чайник на подставку, она сорвалась с места.
Почему Лилька так нервничает? Причина в антидепрессантах, во внезапном появлении следователя, или в чувстве вины? Надеюсь, Зуйков пробыл здесь недолго. Иначе, кто знает, о чем они успели поговорить до моего прихода.
– Вот, значит, куда ты сбежала, – развел руками следователь.
– Не сбежала, а уехала учиться.
– Квартирку сняла, одежку прикупила.
Я автоматически оглядела платье, в котором ходила на работу, и заметила, что забыла переодеть сапоги.
– Во на какие ходули забралась. Теперь так носят?
– Да, высокие каблуки в тренде.
– Тренди… Раньше я от тебя таких словечек не слышал. При бате ты в валенках бегала, а теперь былки свои…
– Валенки я не надевала с детского сада, – перебила Зуйкова, не собираясь выслушивать оскорбления. – Так зачем вы приехали?
– А что, Москва теперь твоя? Дяде Валере в столицу приехать нельзя?
– В столицу можно, ко мне домой зачем приехали?
– Быстро ты забыла. Папка год назад умер, а ты к нему даже на помин не пришла.
– Меня в университете не отпустили. Дома помянула.
– Дома, говоришь? А кто тебе этот дом оплатил?
– Не ваше дело.
– Не мое, да я знаю! – заорал он. – Батькины деньги все растранжирила?! Он их потом и кровью зарабатывал, и тут на тебе, нашлась королева. Сколько твоя учеба покойному папке обошлась?
– Я на бюджете.
– Сколько на бюджет поступить стоит?
– Столько ни вы, ни папа за всю жизнь не заработали!
– Что думаешь, – игнорировал мои ответы Зуйков, – платьишко фирменное нацепила и выше других стала? Как была ссыкухой, так ссыкухой и осталась! Зубы всем заговорила, жопой с кулак покрутила, считаешь, отвертелась? Со мной такие фокусы не пройдут.
– О чем вы вообще! Кого я заговаривала? Перед кем крутила?
– Думаешь, я не знаю, как ты порядочного человека оклеветала? Юрка мне все про тот вечер рассказал: и как Генка его в гости пригласил, и как ты скандал закатила.
– А про то, как изнасиловать меня пытался, порядочный человек вам не доложил?
– Тебя? – скривился Зуйков. – Ты и так всем давала.
Не успев сообразить, что собираюсь сделать, я набрала слюны и плюнула в его мерзкую рожу.