– Как можно искупить вину перед… – я чуть не сказала «мертвым». – Перед изнасилованной девочкой?
– Никак, – покачав головой, он поглядел в окно. – Нужно помогать другим. Приносить в мир добро, чтобы компенсировать вред, который причинил людям. Смотрю, тебя расстроила моя история успеха.
Я постаралась собрать съехавшее лицо в подобие улыбки.
– Нет, просто мне тоже есть что компенсировать, вот только я не знаю как…
– Это нормально, нельзя развиваться не ошибаясь. Бессмысленно изводить себя чувством вины. Тем более, ты уже на правильном пути.
Денис кивнул на бланк искового заявления, а я подумала, что до этого момента относилась к истории соседки скорее как к теме для репортажа. Теперь же я увидела возможность помочь реальному человеку. Совершить хороший поступок не для того, чтобы расположить к себе зрителей, а ради самой Натальи, ради памяти о папе. Раньше я думала только о том, что обязана вывернуться на изнанку, лишь бы папина смерть не оказалась напрасной. Сейчас увидела путь, двигаясь по которому смогу каждый день искупать вину, оправдывая собственное существование.
– Ну и не повторяй своих ошибок, – оторвал меня от размышлений голос Дениса. – Вот почему я защищаю только тех, на чьей стороне справедливость.
Забавно… В тот вечер, когда папа умер, мне казалось, что справедливость как раз на моей стороне.
– По каким критериям ты это определяешь? Опираешься на общественное мнение, или у тебя свои понятия добра и зла?
– Терпеть не могу, когда общественность навязывает морали, – на его скулах заиграли желваки. – Что для одного общества аморально, для другого – норма. Вспомни, хотя бы, исламский джихад. У меня есть внутренние планки, которые я сам для себя выставил и решил ни при каких обстоятельствах не переступать. Например, никогда не связываться с убийцами и насильниками. Это мой хребет, внутренняя опора, понимаешь? – посмотрел на меня с надеждой Денис, и я закивала, стараясь глядеть ему прямо в глаза. – Мне импонирует то, с каким напором ты идешь к цели, но и тебе нужны собственные принципы. Без них я бы остался слепым подражателем, а с ними…
– Человек, который сделал себя сам, – закончила я за Дениса.
– Все верно, – сказал он то ли о моем замечании, то ли о бумагах, которые взял со стола. – Поехали дальше.
Убедившись, что я выполнила все поручения, Денис отпустил меня домой. Наконец-то выдался свободный вечер. По дороге я размышляла, на что его стоит потратить: на учебу, или на монтаж отснятого видео. В лифте хотела было нажать кнопку с номером этажа Натальи, но передумала. Бумаги готовы, дальнейшая судьба соседской квартиры полностью в руках Дениса. До суда записи вряд ли понадобятся. Пора уделить время образованию. Выходя из кабины, я уже окончательно решила дочитать за вечер учебник по истории иностранной журналистики и лечь пораньше спать. В поисках ключей от квартиры я не заметила человека, поджидавшего меня на лестнице. Выпрыгнув на площадку, он схватил меня за шею. Воздух застрял в хрипящем горле. На глаза навернулись слезы. Я попыталась сглотнуть, но добилась только рвотного позыва. В ушах зашумело. Перед глазами проступили синие звезды.
– Что, папарацца херова, – как будто издалека донесся мужской голос, – доигралась?!
Рука на секунду ослабила хватку, и я смогла вдохнуть. Передо мной стоял Евгений, муж Натальи. Брызжа слюной мне в лицо, он орал:
– Еще раз я тебя возле своей двери увижу – никакая камера не поможет! Встречу в темном повороте, – он приподнял меня за горло, вдавив пальцы так, что заболели гланды, – сожму в кулаке, пока не хрустнешь, и забуду как звали. Поняла?!
Я прикрыла глаза в знак согласия, чувствуя, что сосед плохо контролирует силу. Он убрал руку, но ощущение кома в горле осталось. Дожидаясь, пока он поднимется на свой этаж, я потерла шею. От прикосновения пальцев кожа засаднила. Значит, остались красные следы, которые скоро превратятся в кровоподтеки. Не медля ни секунды, я отправилась в ближайший травмпункт, чтобы засвидетельствовать побои. Там меня снова чуть не вырвало, на этот раз от запаха перегара и вида крови, проступающей сквозь повязку на руке сидящего рядом алкаша. Хотелось встать, но голова раскручивала комнату с такой скоростью, что ноги не поспевали за полом. Травматолог, худощавый мужчина лет сорока, с сильно выделяющимся кадыком на тонкой шее, вышел из кабинета. Увидев меня, он закатил глаза и вернулся.
– Проходите! – донесся голос из кабинета.
Я вошла, держась за стену, и попыталась присесть на кушетку.
– Куда?! – прикрикнул он. – Садитесь на стул. Полис, паспорт у вас с собой?
Я села напротив и протянула документы.
– На что жалуетесь?
– На меня напали. Нужно снять побои.
– Где? – поднял брови врач.
– На шее, посмотрите.
– Ничего не вижу, – сощурившись, покачал головой он.
Я достала из сумочки зеркало, чтобы убедиться, что красные пятна, которые отлично просматривались в коридоре, не исчезли. Наоборот, следы стали ярче, за время ожидания к ним добавился отек.
– Красные пятна и припухлость, видите? – потянулась шеей к врачу я.
– Ничего там нет, – отмахнулся он. – Медицинская помощь вам не нужна. Зачем вы вообще пришли?
– На меня напали, пытались задушить.
– Идите в полицию!
– Из полиции меня отправят к вам, чтобы засвидетельствовать побои.
– Вот тогда и приходите.
– Но я уже здесь!
– Послушайте, девушка. Вы у меня сегодня восьмая по счету, вот глядите, – он протянул мне стопку заполненных бланков. – У каждой одна и та же песня. Вы думаете, вашего мужа в тюрьму посадят? Или он вам отступные заплатит? Ничего подобного! Максимум, что ему грозит – это административный штраф, который он выплатит из вашего же семейного бюджета.
– Во-первых, я не замужем.
– Нашли чем удивить! Муж, сожитель – какая разница?
– Во-вторых, на меня напал совершенно посторонний человек, – я выставила вперед руку, чтобы избавить себя от очередного язвительного комментария. – А в-третьих, кроме него я напишу заявление и на вас, если отправлюсь в полицию без медицинского освидетельствования. Я вам не безответная овца, которая позволит себя избивать, а потом еще стерпит унижения. Как ваша фамилия?
На этот раз врач промолчал.
– Не важно. Узнать, чья была смена, можно в любое время.
Я начала подниматься со стула, чувствуя, что последние силы истрачены на препирательства. Казалось, вся кровь прилила к голове, и она вот-вот могла перевесить тело. Травматолог достал бланк, а я смогла посидеть еще пару минут. Поглядывая через стол на мою шею, он заполнил под копирку бумаги и протянул мне один экземпляр. Вторая попытка подняться со стула оказалась удачной, но в коридоре, вдохнув наполненный перегаром воздух, я согнулась пополам. Еле сдержав тошноту, я выбралась на свежий воздух. Отдышавшись, почувствовала себя бестелесной. На ватных ногах, покачиваясь из стороны в сторону, я добралась до отделения полиции и с трудом отыскала кабинет участкового Клинченко.
– Владимир Сергеевич, – заглянула без стука. – Можно к вам?
– Входите, – покраснев при моем появлении, указал на ряд стульев возле стены он.
Я закрыла за собой дверь и, отпустив ручку, снова пошатнулась. Вскочив из-за стола, Клинченко подхватил меня под локоть.
– Что с вами? Вы выпили?
Я покачала головой.
– Почему, тогда, пахнете алкоголем?
– Надышали в травмпункте, – слабо улыбнулась я, опускаясь на стул.
– Что вы там делали? – наклонился он ко мне, по очереди заглядывая в оба глаза. – Вас что, машина сбила?
– Минуту, – я раскрыла сумочку и отыскала справку. – Вот.
– Следы удушения, кровоподтеки, – зачитал он, нахмурив брови. – Кто это вас?
– Евгений, сосед. При следующей встрече угрожал сломать шею.
– Гражданка Малы́ш, – опустил он бумажку и посмотрел на свои ботинки.
– Ма́лыш, – на автомате поправила я.
– Хорошо, Ма́лыш. По вашему делу мне поручено обращаться к начальству. Я должен оставить вас в кабинете одну. Если вам нехорошо…
– Все в порядке, я подожду.
Вот и не в порядке, сквозь шум в голове пронеслась мысль, но я не успела ее поймать.
– Я имею в виду, – продолжал он, не поднимая глаз, – если сейчас вы не готовы к разговору с моим начальством…
Клинченко умолк, а я заерзала на стуле. Что он пытается мне сказать? Предлагает сбежать, пока его не будет, или просто зайти в другой раз?
– Спасибо за сочувствие. Я могу разговаривать, правда.
– Как знаете, – кивнул он и вышел за дверь.
Шум начал стихать, мысли – доноситься до моего сознания. И все-таки чем дело Натальи могло заинтересовать шишек московской полиции? В ожидании участкового я успела прийти в себя, осмотреться, несколько раз перечитать надписи на задней крышке принтера и подсчитать количество ручек в настольном органайзере. В кабинете не было часов, поэтому я не могла узнать, сколько времени прошло на самом деле. Желание заглянуть в компьютер, появившееся уже минут через десять после ухода Клинченко, спустя примерно час превратилось в навязчивую идею. Несмотря на подозрения, что здесь могут быть установлены камеры, я уже поднялась со стула и шагнула к столу, когда дверь наконец-то распахнулась. В кабинет, размахивая короткими ручками, вошел низкорослый толстяк в форме синего цвета. Пиджак, с шестью пуговицами из бутафорского золота в два ряда, напоминающими застежки поддельной сумочки Шанель, собрался в складки на животе. Следом за ним в крошечной комнатушке появился еще один пузан, на этот раз в штатском. Мысль о том, что для самого участкового в кабинете места не осталось, перестала казаться забавной, когда я перевела взгляд с выпирающего живота на лицо штатского. Передо мной, ухмыляясь, стоял Зуйков. Клинченко все-таки втиснулся в кабинет и посмотрел на меня полным сожаления взглядом. Теперь мне стало ясно, о чем пытался предупредить участковый.
– Володя, прикрой дверь, – скомандовал толстяк в форме и обратился ко мне: – Прокурор Шумятин Виктор Николаевич.