и с бирюзой – подарок бывшего начальника, и вытащила из своего ящика блеснувший в камеру предмет. В плоском прямоугольнике я узнала клубную карту, которую отдала ей в первый учебный день.
Я подняла с пола в ванной Лилькины джинсы и собралась повесить их проветриться на лоджии, когда вспомнила о Клинченко. Ему не нужно видеть одежду, в которой я выйду из дома. Лилькин ноутбук, как обычно, лежал на кофейном столике, но батарея оказалось разряженной. С трудом отыскав зарядку в захламленной тумбочке, я ввела в поле для пароля дату рождения подруги. Компьютер пропел приветственную мелодию. Проделав то же самое с почтовым аккаунтом гугл, я получила доступ к контактам из Лилькиного телефона. Среди них нашелся номер московской сим-карты Зуйкова. Отлично! Пора напомнить медведю, в чей улей он засунул голову.
Вернувшись в ванную, я прочитала инструкцию на флаконе Лилькиного оттеночного шампуня и вымыла им голову. Потянулась по привычке за своим полотенцем, но взяла Лилькино, уже окрашенное в гранатовый цвет. Сполоснув ванну, высушила волосы феном. За неимением плойки и бигуди пришлось накрутиться выпрямителем. С распущенными волосами прическа выглядела красивой, но мало походила на Лилькину. Завязав хвост, я натянула джинсы и толстовку подруги. Матовым бронзером прошлась по подбородку и линии роста волос, чтобы скруглить лицо. Светлый корректор зрительно расширил кончик носа. Голубые тени и розовый блеск помогли окончательно преобразиться. Если поджать губы, сходство получится поразительное. Осталось затемнить коричневым карандашом слишком светлые брови. Теперь порядок.
Перед выходом я надела Лилькину куртку и ботинки на плоской подошве. Покрутилась у зеркала, подражая жестам подруги. Хорошо, что уже темнеет. При ярком освещении можно заметить искусственность макияжа, поэтому действовать лучше на улице. Пришлось вернуться в комнату, чтобы достать из полки под телевизором фотоаппарат. На обратном пути я рассовала по карманам деньги, ключи, прихватила телефон и Лилькину записку. На детской площадке, положив голову на руль игрушечного паровоза, дремал Клинченко. Услышав лязг закрывающейся двери, он приоткрыл глаза. Я не спеша прошла мимо участкового, наслаждаясь легкостью ходьбы в обуви без каблуков. Поворачивая за угол, краем глаза заметила, как Клинченко опустил голову обратно на руль. Думаю, если бы он видел во мне человека, а не сексуальный объект, ему бы удалось узнать меня в бесформенной одежде. Сейчас же ожидания зашорили его глаза.
Со двора я направилась маршрутом, которым когда-то по ошибке впервые добиралась до здания журфака на Моховой. В то летнее утро я видела, как с ночной смены в парке возвращались труженицы панели. Мой страшный сон. До сих пор не могу забыть паники, охватившей меня при мысли, что кто-то из них, так же, как и я, приехал поступать в московский университет. Даже отличные оценки не избавили от жуткого видения. Сегодня впервые воспоминание о встрече у входа в парк вместо страха вселило в меня надежду. Хоть бы в прохладное время года уличные путаны не переквалифицировались в салонных!
В парке оказалось светлее, чем я ожидала. В моем родном городе уличное освещение включали в пять часов вечера и гасили свет, как только сгущались сумерки. Наверно, боялись, что гуляющая вечером молодежь разобьет лампочки. Здесь же аллея, вдоль которой стояли лавочки, сияла дорожкой двуглавых фонарей. Я свернула на темную тропинку и не ошиблась. Подальше от лавок и электрического света, в тени голодранок-берез, нарядными пальмочками тут и там стояли девушки в цветных пуховиках и мини-юбках. Многие держались парами. Путаны оглядывались по сторонам в поисках клиентов, но стоило мне поймать их взгляд, тут же отворачивались. Я попыталась обратиться к девушке, щелкавшей семечки и как будто ничего не замечавшей вокруг. Услышав «Привет, я не лесбиянка, просто хочу спросить…», она покинула заплеванное шелухой место. Мой план провалился. Представительницы этой профессии слишком осторожны. Даже если мне удастся втереться в доверие к проститутке, она ни за какие деньги не согласится засветиться перед камерой. Я уже собралась уходить, когда чья-то рука вцепилась мне в плечо.
– Ты здесь что делаешь? – наехала на меня жирная тетка с начесом в стиле девяностых.
– Иду.
– А откуда ты такая идешь?
– Какая?
– Такая, – она дернула меня за торчащую из-под пуховика толстовку. – Откуда ты здесь взялась, я тебя спрашиваю?!
– Вы кто?
– Я тебя спрашиваю, ты откуда здесь взялась?
– Что вам нужно?
– А ничего! Ты откуда пришла, отвечай! В молчанку играешь? Ну играй, щас разберемся, – схватила меня за капюшон тетка и махнула стоящему поодаль громиле в кепке-уточке, – Саш, иди сюда! Забери ее.
Не дожидаясь, пока тот, переваливаясь с одной кривой ноги на другую, дотащит свою перекаченную тушу, я заехала тетке ботинком под колено. Она с воем присела на землю. Громила ускорил шаг. Я бросилась к ярко освещенной аллее. Даже не догадывалась, что способна так быстро бегать. Вот она, волшебная сила мотивации! В груди щипало от морозного воздуха, огоньки фонарей чертили в глазах иероглифы, а в ушах раздавался то ли топот преследователей, то ли стук моего сердца. Хорошо еще, Лилька носит удобную обувь. Оказавшись среди людей, я замедлила шаг и перевела дыхание.
Неторопливо прогуливаясь по парку, я изучала небольшие компании и пропускала целующиеся парочки. Первой мыслью было заручиться поддержкой местных гопников, но однажды я уже использовала это прием. На этот раз Зуйков будет готов к нападению. Хорошо бы нанести такой удар, на который он не сможет ответить силой. Тем более, мне нужно только слегка припугнуть следователя, а не покалечить. Если дело дойдет до суда, присяжные должны сочувствовать мне, а не ему. Надо выбрать ракурс, который покажет Зуйкова с неприглядной стороны.
Размышляя, я добралась до дальнего выхода. Собиралась поискать удачу в другом месте, но неожиданно мне вслед прилетел девичий смешок. Рядом никого не было. Я принялась огладываться по сторонам, а к смеху присоединился голос: «Ты глянь, что она напялила. Вот лохушка!» Наконец на дальней лавке, в тени накренившегося дерева, я заметила компанию из трех девчонок, на вид школьниц. Нащупав в кармане телефон, переключила вспышку в режим фонарика и навела на гоготуний. Девочки засуетились, не зная, что прятать – лица, или банки с коктейлями. Я выключила фонарь и положила телефон обратно в карман.
– Че надо?! – взвизгнула крашеная блондинка с отросшими на полголовы темными корнями. Судя по тому, как она сгорбилась и напустила на лицо стручки немытых волос, это был скорее крик защиты, чем нападения.
– Штуку заработать хочешь?
– Иди на хер, – ответила за нее низким, хрипловатым голосом толстуха в дешевых джинсах, облепленных стразами, – ничего нам от тебя не надо!
– А ты? – кивнула я сидящей рядом русоволосой девушке в хоть и потрепанном, но дорогом пальто нараспашку, из-под которого виднелись сетчатая водолазка и джинсы в обтяжку.
– Нашла смелую, – прыснула крашеная
– Смотря, что нужно сделать, – пожала узенькими плечами русоволосая.
– Сфотографироваться с одним мужиком.
– Да пошла ты! – снова подала голос толстуха.
– Подождешь на лавочке, – я принялась объяснять, глядя русоволосой в глаза, – он подойдет, сядет рядом. Ты протянешь к нему руки, как будто собираешься обнять. Потом встанешь и уйдешь. Все.
– Не, ну так и я могу, – опираясь на руки, наклонилась ко мне крашеная.
– А ты их снимешь, – я показала ей фотоаппарат.
– Кто этот мужик? Зачем мы его фоткаем?
– Мужик – мой отчим, – принялась сочинять я. – Пристает ко мне, скотина. Хочу, чтоб мамка увидела, как он девок лапает, и выгнала его из дома.
– Ладно, – пробасила толстуха. – За это две штуки. Каждой!
– Десять штук тебе не дать?! – возмутилась я, хотя проститутке собиралась предложить все оставшиеся сбережения.
– Не, а как мы деньги на троих поделим? – заверещала крашеная. – Давай хоть по тысяче.
– За что это тебе тысячу?! – повернулась к ней толстуха.
– Да подождите вы! – взмолилась русоволосая. – А если мужик разозлится? Он же не ожидает, что его фотографировать будут?
– Нет, конечно! – ответила за меня крашеная. – За что бы нам тогда бабки предлагали.
Я кивнула.
– Как сфотографируете – убегайте.
– А если он за нами погонится? – не унималась русоволосая.
– Разбегайтесь в разные стороны. Он, скорее всего, будет пьяный, за кем бежать – не сообразит. Вот вам штука рублей, – протянула я купюру русоволосой. – Когда сфотографируете, отдам еще две.
Толстуха довольно хмыкнула.
– А вдруг он меня схватит? – покрутила бумажку русоволосая.
– Отобьемся, не ссы, – сказала крашеная и протянула ко мне руку: – Фотик давай.
– Ага, щас. Он денег стоит. Оставь что-нибудь в залог.
– Тьфу! Развод это все, – она вытерла рот рукавом. – Мы тебе телефон оставим, или сумку, ты смоешься, а в чехле вместо фотика кусок мыла окажется.
Я вытащила Лилькин фотоаппарат.
– Он сто пудов нерабочий.
– Смотри сама, – я нажала на кнопку и показала ей фото. – Думаешь, кину – отдай то, что мне не нужно.
– Кусок говна? – заржала толстуха.
– Паспорт.
– Мне еще не выдали, – покачала головой крашеная.
– У меня днюха на следующей неделе, – сложила на груди руки толстуха.
– Пусть она даст, – кивнула я на русоволосую, которая до сих пор теребила тонкими пальцами тысячерублевую купюру.
– Паспорт не отдам, – покачала она головой. – Если я документы потеряю, меня родаки из дома не выпустят.
– Свет, кончай ломаться! – на этот раз протянула к ней руку крашеная. – Вернет она тебе паспорт. Фотик настоящий. Деньги как?
– Вроде не поддельные…
– Ну так давай!
Покопавшись в сумочке, Света протянула крашеной паспорт, а та обменяла его на фотоаппарат. По моему указанию, толстуха собрала у остальных сумки и отошла в сторону. Я объяснила, что буду ждать фотоаппарат возле киоска. Полдела сделано. Оставалось только надеяться, что Зуйков в состоянии добраться до парка.