— Здравствуйте! — растерянно произнес Герман. — А по какому поводу?
— Может, все-таки разрешите войти? — пристально глядя в глаза, повторил просьбу мужчина.
— Да, конечно! Входите! — опомнился Герман и растворил шире дверь, пропуская гостя. Прочитать мелкие буквы не удалось, но зато вполне хорошо получилось рассмотреть фотографию на удостоверении — строгий взгляд в полицейской форме, — что немного успокоило.
— Вы — Темный Герман Петрович? — спросил мужчина.
— Да!
— Проживаете по этому адресу с супругой Темной Мариной Владимировной?
— Да. А что, собственно, случилось?
— Вы позволите, я присяду?
— Разумеется. А может, чашку кофе? — опомнился Герман. — Я сам еще не завтракал. Работал всю ночь.
— Нет, спасибо! Я, так сказать, с ночи самой на ногах, уже литр кофе выпил. Даже мутит. Но вы наливайте себе, а я присяду, бумаги достану.
Мужчина прошел, не разуваясь. Осмотрел помещение и устроился на стуле аккурат лицом к двери. Такое положение позволяло ему следить за каждым действием хозяина, не теряя его из виду ни на минуту.
Герман поставил на стол чашку с насыпанным на дно коричневым порошком, сахарницу и стал наливать кипяток. Кравцов молча наблюдал. Сквозь поднимающийся горячий пар его лицо казалось хмурым и отстраненным. Потертая джинсовка, небрежно накинутая на растянутый свитер неброского серого цвета, и абсолютно безликие черные джинсы, которые можно увидеть на улицах в любую эпоху, что сейчас, что десятилетие тому назад, — помогали своему хозяину слиться с окружающим даже на этой кухне, став частью интерьера.
— Куревом злоупотребляете? — неожиданно спросил гость.
Герман застыл в недоумении, но вслед за взглядом мужчины его внимание переключилось на руки. От потрясения он едва не выронил чайник — мутно-желтые ногти уродовали тонкие, длинные пальцы. На мгновение Германа замутило, но, справившись с собой, он зачем-то соврал:
— Да… Есть такое.
И только нездоровая бледность разрушала маску спокойствия и уверенности. Герман никогда не курил, чем сильно удивил при знакомстве Марину. Она же любила иной раз побаловать себя сигареткой, но не часто — в основном по праздникам и только когда выпьет. Такая странная особенность. Герман задавался вопросом: зачем курить, когда и так хорошо? Но Марина, видимо, хотела усилить эффект, выжать из приятного вечера все. И раз уж алкоголь, который тоже сам по себе продукт не совсем полезный, пошел в ход, то можно и подымить немного. А тут ответ сам напросился — естественно и правдоподобно. Тем более что объяснить вдруг изменившийся цвет собственных ногтей Герман не мог.
— Эх, я и сам грешен, — сказал Кравцов.
Трясущиеся руки, нездоровая зелено-желтая бледность допрашиваемого — все, как в описи к бандероли, запротоколировал опытный взгляд бывалого опера.
— Так что случилось? — спросил Герман.
— Ну хорошо. Давайте к делу, — спокойно ответил Кравцов и полез за какими-то записями в черную папку, — так, значит, вы проживаете в квартире Папа… кхм… Папандреудиса Константина Харлампиевича?
— Да.
— И как давно?
— Да, наверно, второй год уже.
— Арендуете?
— Нет. Константин — родной дядя жены. Он просто помогает нам. Вот и в квартире своей разрешил пожить, пока мы на ноги не встанем…
— А чем он занимался, знаете?
— Да вроде у него бизнес какой-то был. Я в подробности не вникал. Мне не очень-то интересно. — Герман немного помялся, и, словно извиняясь, добавил: — Я совсем в этих делах ничего не смыслю.
— Ну понятно. А общие дела какие-нибудь были у вас?
— Да нет. Погодите, а почему вы спрашиваете?
— Сегодня ночью поступил срочный вызов. В квартире по адресу… так, где это? Ладно, потом найду. В общем, был обнаружен труп, скорее всего, хозяина квартиры. Но это только предварительно, еще экспертам предстоит поработать.
— Труп? — изумился Герман.
Он ожидал чего угодно. Мог поверить даже в то, что Константин вел какие-то нечистые делишки, но чтобы труп…
— Да… В квартире также была женщина, по документам — Темная Марина Владимировна.
Германа словно обдало свинцовым душем, намертво пригвоздив к стулу. Он не мог пошевелиться. Марина, его Марина…
— Тоже труп? — едва слышно спросил он.
— Нет-нет. Живая. Ее определили в диспансер, с вами свяжутся. Кстати, когда вы ее видели последний раз?
— Да дня три-четыре назад. Понимаете, мы поссорились слегка, и она ушла…
Герман немного ожил. От души отлегло — его Марина жива!
— Поссорились? — задумчиво произнес опер. — Причина?
Смутившись, Герман пожал плечами, замялся и пробурчал еле слышно:
— Да так… мелочи.
Кравцов уставил на собеседника невыспавшиеся глаза и строго спросил:
— Мелочи? Из-за каких таких мелочей можно уйти на три-четыре дня?
Герман втянул голову в плечи. Он и вовсе бы свернулся в клубок, сложился, залез в свою импровизированную раковину и запечатался там — подальше от всего мира.
— Это личное, только наше с ней дело, — пробубнил он.
Не мог Герман вот так — совсем незнакомому, первому встречному — выложить то, что касается только их с Мариной. Словно от чужого грубого взора, праздного любопытства рассыплется, растрескается и разлетится по ветру так долго выстраиваемый для двоих хрустальный замок.
— Подождите, я ничего не понимаю, а кто тогда вызвал вас? И что вообще произошло? Отчего он умер? — словно опомнившись, выпалил Герман.
— Это мы и пытаемся выяснить, — спокойно ответил Кравцов. — Где вы были этой ночью, предположительно с двадцати четырех часов до трех ночи?
— Я? — растерянно переспросил Герман. — Дома. Работал.
— А кто может подтвердить?
— Никто, наверно. Я один был. — И, чуть, подумав, добавил: — Можно у консьержки спросить. Она всех знает.
— Это мы обязательно сделаем, — кивнул мужчина. — А какие отношения были у вашей жены с убитым?
— Да нормальные. Теплые. Он помогал нам часто.
— Как помогал?
— Да по мелочам и… вот в квартире разрешил пожить. Да что случилось-то? Что с Мариной? Она ранена?
Сердце бешено заколотилось. Герман судорожно пытался разгадать — что же произошло?
Гость молча смотрел на Германа и не торопился отвечать на посыпавшиеся вопросы.
— Ваша жена не ранена, она в больнице. Больше я ничего не знаю. Думаю, с вами скоро свяжутся.
После непродолжительной паузы Кравцов продолжил:
— Так из-за чего, говорите, ссора у вас произошла?
— Да потому что она… — Герман хотел было выпалить наболевшую обиду, но тут же осекся и замолчал.
— Ну-ну, продолжайте. Что она?
— Да какая разница? — Герман вдруг вспылил. — Какое это имеет отношение к случившемуся?
— Позвольте это нам решать. К тому же, если это не имеет никакого отношения, тем более нечего скрывать.
— Скрывать? — переспросил Герман.
Мужчина смотрел ему в глаза и ждал. А Герман подумал, что, должно быть, выглядит сейчас неимоверно странно, увиливая от вопросов. Не хотелось бы, чего доброго, чтобы еще его заподозрили бог весть в чем.
— Да ничего я не скрываю, — начал оправдываться Герман, — просто ссора и ссора. Кому она может быть интересна?
Но, ощутив на себе пристальный взгляд оперативника, он все-таки продолжил:
— Марина не сказала мне, что брала дни без содержания.
Мужчина покачал головой и что-то начеркал на бумаге.
— Когда брала?
— Да вот на днях.
— А вы как узнали?
— Совершенно случайно — зашел к ней на работу, мне и сказали.
— Угу, — хмыкнул мужчина и в задумчивости потер подбородок.
Последовавшая череда вопросов совсем сбила Германа с толку. Гость интересовался всем: и где Марина работала, и как они познакомились, и что сказала в тот вечер, и какими-то мелочами вплоть до того, правша она или левша.
— И у кого она жила эти дни? — наконец спросил оперативник.
— Не знаю, — пожал плечами Герман.
— Вы не пытались ее отыскать?
Герман чувствовал себя глупо, словно он не преподаватель серьезного учебного заведения, а неопытный мальчишка, которого сейчас будут отчитывать за какую-то шалость.
— Нет, — промямлил Герман.
— Ну а с Папандреудисом они насколько были близки?
— В каком смысле? — не понял Герман.
Полицейский испытующе посмотрел на Германа. В его взгляде читалось не то удивление чистой наивности допрашиваемого, не то тень недоверия.
— В прямом. Может, вы что-то замечали необычное в их отношениях?
— Необычное? Да нет… Они близки, конечно, были. Константин же дядя. Он, как отец, все время ей помогал, опекал ее.
— Опекал, говорите? — Мужчина задал этот вопрос будто для себя, как мысли вслух, не ожидая ответа. И тут же что-то написал на листке.
Герману стало неловко, неуютно от того, что пришлось выложить столь личное незнакомому человеку. Да и будто искусственно сведенные вместе в разговоре проблемы — вранье Марины и забота Константина — приобрели какой-то нехороший оттенок. Раньше в голове Германа эти вещи существовали как бы отдельно — злосчастные два дня без содержания сами по себе, Константин с его навязанной помощью — сам по себе. А теперь настойчивые расспросы оперативника заставили подумать об этих явлениях в жизни Германа под иным углом, столкнув их лбами.
А еще это ночное побоище…
— Вам надо явиться на опознание. Адрес я оставлю. И будут еще допросы. Надеюсь, вы окажете помощь следствию?
Гость еще что-то говорил. А пред внутренним взором Германа вырисовывалась жуткая картина: изрезанное, все в крови, тело Константина с выколотыми глазами, а рядом его Марина…
Герман машинально подписал бумаги, которые протянул ему Кравцов. Еще какие-то листки зажал в руках, убедительно кивал и даже что-то отвечал. И уже у порога опер вдруг спросил:
— А вы всегда дома так ходите?
Герман только сейчас обратил внимание, что не переоделся со вчерашнего дня.
— Да нет… — растерянно пробормотал он.
Кравцов пристально посмотрел на него, кивнул и развернулся к выходу.