— Да вы не переживайте, нарушать мы ничего не будем!
Как только посетитель перевел дыхание и кивнул в знак согласия, молодой следователь приступил к беседе уже с большим интересом:
— Вы были дипломным руководителем Мартынова, так?
— Да.
— Вы догадываетесь, наверно, в связи с какими обстоятельствами я вас пригласил? — Следователь выждал паузу и после того, как Герман кивнул, продолжил: — Расскажите, пожалуйста, что вам известно о случившемся?
Герман смотрел, как солнечный зайчик играет на светлых, коротко стриженных волосах следователя. Как переливаются те под лучами. И думал, как дико выглядит эта почти киношная, лощеная внешность в казенных стенах. Как свисающая паутинкой побелка на потолке вот-вот спланирует на эти широкие плечи, которым впору примерить костюм бэтмена, нежели оседающую многолетнюю пыль.
— Я вас слушаю, Герман Петрович, — поторопил Гришин.
— Да, собственно, почти ничего, — растерянно заговорил Герман, — то же, что и всем в университете. Пришел в тот день утром на работу, а мне и сообщили, что он покончил с собой.
— Кто сообщил?
— Аспирантка, Ольга Семенова. А потом и от заведующего кафедрой узнал.
— Вы читали лекции на курсе, где учился Мартынов?
— Да.
— Нареканий к студенту не было?
— Нет.
Герман чувствовал себя роботом, который может только и отвечать односложными «да» и «нет». Вся ситуация казалась абсурдной. Он вжался в стул, будто мысленно вернулся в те дни, когда, будучи студентом, отвечал на экзамене так же коротко, чтоб, не дай бог, не уйти в какие-нибудь неизвестные дебри и не быть пойманным тут же преподом на малоизученном вопросе. Лучше отвечать четко и по существу — шаг вправо, шаг влево — расстрел!
В воздухе раздавался размеренный стук по клавиатуре. Набирал следователь не так быстро, поэтому пауза немного затянулась. Затем еще пара дежурных вопросов увенчалась такими же дежурными ответами. Гришин оторвался от компьютера, подпер руками подбородок и пристально посмотрел в глаза Герману.
— Как близко вы знали Мартынова?
Хлопнули двери соседнего кабинета, за стенкой забухали два мужских голоса, перекидываясь короткими репликами. А в глаза бил солнечный луч сквозь незашторенное окно. Герману хотелось отвернуться, укрыться то ли от ослепляющего света, то ли от сверлящего взгляда следователя.
— Почти так же, как и других студентов.
— Насколько плотно вы работали с Мартыновым?
— Да… Нормально. Плотно, но не так чтобы, — Герман поймал себя на мысли, что не так-то и легко ответить на простой, казалось бы, вопрос. Он и не задумывался раньше над тем, кому и сколько времени уделяет. Ученики все разные, с кем-то приятно работать, что уж тут скрывать: от человеческих симпатий никуда не денешься. Да и некоторые нерадивые студенты показывались только на «процентовках» и защите. Без особой надобности в университете их днем с огнем не сыщешь. Олег — дело другое. Он горел интересом, постоянно приходил с новыми вопросами и идеями.
— Ваши коллеги утверждают, что вы занимались им гораздо плотнее, чем остальными студентами, — возразил следователь, глядя Герману в глаза.
— Ну почему же? — Герман, сам того не замечая, оттянул рукава свитера так, что руки полностью скрылись, словно в вязаном чулке, а в кулаках жамкалось по приличному шерстяному кому. — Дипломников у меня несколько. Просто Олег идет… в смысле, шел на красный, вот и приходилось чуть больше времени уделять. А так… у меня ведь каждый год дипломники — все разные, и способных бывает много.
— Угу. — Гришин с задумчивым видом, не сводя глаз с посетителя, откинулся на спинку кресла.
Плечи следователя при этом расправились, и перед Германом предстала во всей красе крепкая, пышущая здоровьем и силой грудь, в меру обхваченная трикотажным джемпером. Под натиском молодости Герман ссутулился еще больше. На фоне спортивного, статного Гришина он с новой силой ощутил ущербность своей тщедушной, словно вытянутой вверх жевательной конфетой, кисельной фигуры.
— Какого рода отношения между вами были?
— Обычные… какого рода могут быть отношения у преподавателя и ученика?
— В наше время — самые разные, — парировал Гришин и выжидающе смотрел на Германа.
— Кхм-кхм… я что-то не совсем понимаю, в каком смысле?
— Да в самом прямом, Герман Петрович. Не маленький вы уже, чтоб вам такие вещи разъяснять. В интимных отношениях состояли с Мартыновым?
— Н-нет.
— Предлагали? Или, может, он предлагал?
— Да нет же! Что вы такое говорите? — вспылил Герман.
— Ну спокойнее, Герман Петрович, — с равнодушным видом ответил Гришин, — у нас следствие, тут не до приличий. Понимаете, мы должны выяснить все обстоятельства, рассмотреть все варианты. Я просто обязан задать вам подобные вопросы. Тем более что…
Гришин не договорил, лишь поднял густые, четко очерченные брови и глянул на Германа так, словно тот и сам все понимает.
— Что? — переспросил Герман. — Что тем более?
— Имеются такие опасения, — коротко ответил Гришин и тут же задал новый вопрос: — А поведение Мартынова в последнее время какое было?
— Нормальное, как всегда.
— Он рассказывал о своей девушке?
Герман махнул головой, но в памяти всплыл сумбур серого промозглого дня похорон, и добавил:
— Он не рассказывал, но вот на похоронах одна студентка обронила, что появилась какая-то подружка у него.
— И вы не видели ее?
— Да нет, говорю же, не видел, и не рассказывал он. Да и зачем ему рассказывать мне о своих подружках? Я же дипломный руководитель, а не приятель все-таки.
— То есть вы утверждаете, что общались вы только по учебе.
— Конечно! — поддакнул Герман. — Ну, мог он и шутку какую вставить или о фильме рассказать… но личные дела не обсуждал со мной, нет.
Герман замолчал и, как завороженный, наблюдал за бегающими по клавишам пальцами следователя, которые то замирали, то снова пускались в пляс. Правда, работал следователь исключительно указательными пальцами, изредка помогая себе средним на правой руке. А остальные поджимал, словно держал кулачки. Гришин отвлекся от записей и обратился к посетителю:
— Продолжайте-продолжайте! Я слушаю.
— Что продолжать? Я вроде бы ответил.
— Так вы говорите, что ничего особенного в поведении не замечали?
— Не замечал. Абсолютно нормальный парень, умный, старательный.
— Герман Петрович, а на какую тему Мартынов писал диплом?
— Хм… Так это… оценка эффективности инвестиционного проекта на предприятии.
— На каком предприятии? — уточнил следователь, не отводя глаз от монитора.
— Да… — Герман пожал плечами и, словно извиняясь, пробубнил: — Предприятие выдуманное. Так уж получается, что не все студенты могут на реально действующем практику проходить, а уж данные и подавно… дают им неохотно. Сами знаете, сейчас каждый чих — коммерческая тайна.
— А что за инвестиционный проект?
Герман не понимал, какое отношение имеет тема дипломной работы к печальному событию. Интерес следователя ему показался странным. А уж углубляться во все подробности ему и вовсе не хотелось.
— Производство нового продукта — тоже совершенно выдуманного…
В этот миг Герман осознал, будто пелена спала, что именно в одну из бессонных ночей под диктовку ненавистного шепота родилась идея этого инновационного изобретения. Откуда вдруг такая мысль — Герман не знал. Сейчас он всем существом надеялся, что следователя устроит столь лаконичный ответ. И как только последовал следующий вопрос, не связанный с дипломом, от сердца отлегло. Но ненадолго…
— Скажите, пожалуйста, Герман Петрович, а что вам Мартынов написал в последнем письме?
Герман не сразу осознал, про какое письмо толкует следователь. А как только понимание начало постепенно приходить, желудок свело и заныло под ложечкой.
— Каком письме?
— В электронном, — спокойно пояснил Гришин, — видите ли, с электронного адреса Мартынова в день смерти ушло письмо…
— А, да-да, вспомнил, — забормотал Герман, — д-да… знаете, я как-то и сам ничего не понял…
— И все-таки содержание письма можете пересказать? — и Гришин испытующе посмотрел на допрашиваемого.
Герман втянул голову в плечи и уставил глаза на сдержанное, со слегка нахмуренными бровями, лицо следователя. Герман представил, какой, должно быть, нелепый имеет сейчас вид — как пощипанный птенец или кот, пойманный за воровством колбасы. И правда, все это выглядело совсем не в пользу Германа: загадочное письмо, адресованное именно ему, последующее самоубийство, еще какие-то нелепые подозрения. Вспомнился разговор с Проскуровым. Постепенно Герман осознавал всю неудобность и нелепость положения, в которое попал. Усугубляло ситуацию еще и то, что Герман в самом деле понятия не имел, что же хотел сказать Олег в этом злосчастном письме.
— Да… Боже мой! Что-то он нашел такое в моих цифрах, встретиться хотел. Цифры… Обычные цифры, которые я взял с потолка, простое практическое задание для студентов, — оживился Герман, — я и сам не понимаю, что имел в виду Олег. Странное письмо… Я и увидел-то его не сразу — только недавно вот прочитал. Черт знает что такое!
— Ну что ж… — Гришин вздохнул и добавил: — Думаю, на сегодня пока все. Читайте, проверяйте. Если возражений нет — подписывайте.
Герман взял в руки распечатанные листы, начал бегло читать, но глаза скользили по строчкам, совершенно не улавливая смысл. Голова гудела, а сердце колотилось, словно рвалось наружу. Герман чувствовал, что темные тучи затянули клочок неба и скоро нешуточная гроза разыграется над его головой. Какой-то нелепый узелок затягивался все туже и туже, захватывая Германа в перипетии случайных событий.
— А это вы забрали компьютер Олега? — соскочил с языка вопрос.
Гришин посмотрел на Германа и ответил:
— Компьютер изъяли в ходе производства следственных действий.
— Ясно, — ответил Герман, пожалев о своем некстати проснувшемся любопытстве.
Герман молча наблюдал, как следователь забирает подписанный протокол, подкалывает какую-то бумажку и складывает все в толстую темно-фиолетовую папку с завязочками, выделяющуюся среди остальных, пыльным грузом покоящихся на сером столе.