Константин хохотал, сотрясая стены. Герман судорожно нащупывал рану. Неужели это мое… мое сердце? Вдруг пальцы натолкнулись на что-то твердое. Герман вытащил из своей груди керамический сосуд — вытянутый кувшин с двумя ручками по бокам. Удивленно рассматривал его в каком-то странном оцепенении. Только сейчас он вдруг подумал, что совсем не чувствует боли. «Может быть, я уже мертв?»
На сосуде раскинул лапки плоский черный жук. Над головой он удерживал красный круг. «Скарабей», — всплыло в памяти у Германа. Да, точно такой же… Такой же жук на головке кинжала. Но что все это значит?
Герман хотел заглянуть внутрь сосуда, но не успел поднести его к лицу, как глиняный кувшин рассыпался в прах и песчаной метелью унесся в глубь темной комнаты. Фигура Константина медленно распалась и также песчаной змейкой уползла в черноту.
Очнулся Герман у себя в кабинете, на том самом кресле. Солнце вовсю сияло, заполняя комнату ослепительным светом. Герман ощупал грудь — никаких следов. Рубаха сухая, без единого пятнышка, и руки — руки чистые. Он вздохнул — привиделось, это просто сон. А ломать голову над тем, как он очутился в кабинете, даже не хотелось. Забыть! Забыть и жить дальше.
Но все-таки странное ощущение, что с тем унесенным вихрем сосудом Герман потерял что-то важное… Необъяснимое чувство не оставляло, подавало слабый голос, еле различимый среди окрепших амбиций и надежд на красивую жизнь.
21 главаРазговор с тещей
Звонок разрывался. Трезвонил и трезвонил. Герман выскочил из ванной, наспех накинув банный халат. Замешкавшись пару минут в коридоре в попытках попасть на ходу в тапок, он подбежал к двери и прильнул к глазку.
«Не дышать, стоять тихо, и она уйдет, — Герман притаился, — нет дома. Никого нет дома, чего так трезвонить?»
Но звонок не унимался, уже изрядно действовал на нервы.
За дверью раздался знакомый женский голос:
— Герман, я знаю, что ты дома. Консьержка сказала, что ты никуда не выходил.
Герман набрал в легкие воздуха и повернул щеколду замка.
— Здравствуйте, Анна Борисовна! Что ж вы такая нетерпеливая? Я в душе был и не слышал. Вот чуть шею себе не сломал, пока домчался.
Женщина зашла в квартиру, окинула Германа взглядом и, похоже, вполне удовлетворилась таким ответом. Герман стоял, прикрываясь халатом, который не успел даже перетянуть пояском, волосы сосульками липли к лицу, и по ним стекали маленькие ручейки.
— Иди уж, вытрись как следует, а то еще простынешь, — уже более мягким и ровным тоном произнесла теща. — А я тебя на кухне подожду. Соображу пока что-нибудь. Поди, голодным сидишь?
Герман не стал спорить, молча пошел в ванную и тщательно приводил себя в порядок. Во-первых, негоже перед тещей в таком виде расхаживать. А, во-вторых, потянуть как можно дольше времени тоже хотелось. Ведь к гадалке не ходи — разговор предстоит не из приятных. Иначе не стала бы она так настойчиво ломиться в дверь.
Анна Борисовна тем временем развела на кухне бурную деятельность. На сковородке шкворчала и плевалась маслом глазунья. Вызывающий обильное слюноотделение аромат закинул свои удочки в каждый уголок квартиры. Гостья явно чувствовала себя как дома. С деловым видом нарезала тоненькими ломтиками колбасу, прозрачными пластинками сыр. Все, что завалялось в холодильнике, пошло в дело. И хотя запасы были весьма скромными, но, как говорят, настоящая хозяйка всегда из ничего сможет сделать отменный салат и сварить суп. До супа дело не дошло, но вот яичница, горячие бутерброды и кофе уже стояли на столе к приходу Германа.
Зять предстал перед ней в дорогой рубашке кремового цвета, брюки светились новизной, и по последней моде подчеркивала отделочная строчка идеально ровные стрелки. Хоть Анна Борисовна никогда не видела Германа при таком параде, виду не подала. Но про себя отметила, что раньше любимый зять не баловал себя статусной одеждой и вообще имел скорее схожий со своими студентами стиль небрежной неряшливости.
— Готово уже все, садись, — деловито распорядилась теща и налила себе чашечку кофе.
Для поддержания марки Герман поднес к носу горячий напиток и с театральной важностью произнес:
— Растворимый? Мама, я давно уже не пью растворимый кофе, есть же нормальный. Зачем вы травите себя этой гадостью? — и выплеснул содержимое кружки в раковину.
Анна Борисовна удивленно приподняла брови, посмотрела на свою чашку и уже с меньшей деловитостью ответила:
— Меня и такой устроит… А ты изменился.
— Ну многое изменилось, знаете ли…
— Нда…
И оба замолчали, видимо, в поисках новой темы для разговора.
Герман приступил к поеданию яичницы и с видом заботливого зятя поинтересовался:
— А вы что же? Не будете?
— Да ешь, — махнула рукой теща, — я не голодная.
Герман с аппетитом жевал, стараясь не смотреть в сторону Анны Борисовны. Конечно, он понимал, что тянуть с разговором вечно не получится. Но коли не он ворвался в чужую квартиру, так и начинать не ему.
— На работе у тебя как? — начала Анна Борисовна с дежурного вопроса.
«Издалека подходит, — подумал Герман, — совсем не работа ее беспокоит».
— Все нормально, — отделался Герман кратким ответом и с аппетитом откусил приличный кусок от горячего бутерброда. Расплавленный сыр потянулся тоненькими ниточками, так что Герману пришлось воспользоваться салфеткой. Но он был и рад отвлечься на что угодно, лишь бы не вдаваться в подробности, о которых и вспоминать не больно-то хотелось.
Анна Борисовна поправила рукой и без того идеально уложенную прическу в форме ракушки, что всегда неизменно украшала ее голову. В сочетании с приятным пепельным цветом волос, отдававшим когда-то в молодости рыжиной, такой элегантный завиток придавал Анне Борисовне некоторую благородность и шарм. Серые глаза смотрелись маленькими на круглом, с пухлыми щечками, лице. В девичестве она была простой русской девчонкой с типичной славянской внешностью. В пятьдесят один год Анна Борисовна сумела сохранить свежесть и энергичность. В силу природной пышности она имела аппетитные округлые формы, что играло даже в плюс. Ведь морщинок у таких пухленьких дам намного меньше, а лица всегда светятся молодостью и каким-то внутренним радушием.
Герман всегда хорошо относился к теще. Никаких проблем и разногласий между ними не возникало, и уживались они довольно дружно. Но в свете последних событий общаться с ней было тяжело.
— Ты был у нее? — с видимым напряжением выговорила гостья.
«Ну вот, наконец-то, ближе к делу», — подумал Герман, но облегчения не наступило. Наоборот.
— Да, — коротко бросил он и сделал вид, что полностью поглощен поеданием бутерброда.
Женщина вздохнула. Было видно, что это обрадовало ее, напряжение немного отступило, и она уже смотрела на Германа потеплевшим, материнским взглядом.
— Она тебя очень любила… кхм. — Она поперхнулась, откашлялась и исправила оговорку: — Любит. Конечно, любит.
— Анна Борисовна, давайте не будем об этом, — резко остановил ее Герман, — я уже сделал выводы, мне все ясно. И обсуждать это я не хочу! Ни с кем! А с вами особенно!
Герман резко встал из-за стола, показывая, что тема себя исчерпала, а гостье пора и честь знать.
Но Анна Борисовна не собиралась так легко сдаваться. Она схватила Германа за рукав и умоляюще простонала:
— Герман, постой, нам надо поговорить.
Герман снова сел на стул и уставил на тещу глаза.
— Я пришла сюда не просто так, я должна кое-что тебе сказать. И не уйду, пока ты не выслушаешь.
— Хорошо, Анна Борисовна, я вас слушаю, — стиснув зубы, процедил он.
Она немного успокоилась, ослабила хватку и перевела дух.
— Ты ведь знаешь, отец Марины давно пропал, — начала Анна Борисовна, — он был безумно красивым, статным. — Она закрыла глаза.
Герман понял, что вспоминать женщине своего бывшего и единственного мужа тяжело. Она пересилила себя и продолжила:
— И со взрывоопасным характером, он добивался всего, чего хотел, а если что-то не получалось, то это была катастрофа. — Анна Борисовна отпила немного кофе. — Константин совсем был другим, хотя упорства в нем тоже хватало. Ну, ты знаешь.
— Да уж, — сухо ответил Герман.
— Он ведь не просто пропал. — Женщина сделала паузу и посмотрела на Германа.
— В каком смысле? — поинтересовался он.
Марина рассказывала ему эту историю в общих чертах. Да и что она могла знать? Его жена тогда была совсем ребенком, так что помнила какие-то бессвязные обрывки, которые оценить и осмыслить по прошествии стольких лет просто невозможно. Подробности знала исключительно со слов матери. Пропал отец без вести в Крыму, во время летнего отпуска. Будто сгинул, как в землю провалился.
— Они с Константином были погодки, Вова на год старше… И все время соперничали. Но все равно любили друг друга, как я думала…
Анна Борисовна замолчала. Она словно ушла на какое-то мгновение внутрь себя. Будто вспоминала те далекие дни и хотела убедиться, что ее ощущения остались такими же верными и по сей день.
— А тут им вдруг приспичило поехать в Крым, мол, посмотреть на родные места, где жили их предки, историческую родину, так сказать, — продолжила она, — и это Константин подбил Вову. Ведь столько поколений уже тут жили, а чего-то же потянуло их туда… Вот и поехали мы всей семьей. Вова там и пропал, — голос у женщины дрогнул, но она быстро взяла себя в руки, — даже тело не нашли, ничего…
— Мне жаль, — выразил сочувствие Герман, — но такое случается, люди пропадают, что в этом странного?
Анна Борисовна бросила короткий взгляд на Германа, потом отвела глаза в сторону и тихим, с хрипотцой, голосом продолжила:
— Дело в том, что… — Она снова замолчала, а потом, как бы опомнившись, уже другим тоном, более бойким, продолжила: — Когда мой муж пропал, мы остались совсем одни. Марина еще малышкой была. Константин заменил ей отца. Можно сказать, он воспитал ее. И она была к нему привязана. Понимаешь? Как к отцу…