Врач покрутил Германа, осмотрел со всех сторон, постучал по ребрам, которые, к счастью, оказались все целы, пальпировал живот. Ничего страшного не нашел.
— Жить будете, — заключил он, — а вот губу придется зашивать.
От последних слов у Германа даже потемнело в глазах. Он, видимо, изменился в лице, раз доктор решил успокоить великовозрастного пациента.
— Ничего страшного нет, обычная процедура под местной анестезией. А иначе будете долго еще мучиться, и губа останется не в самом лучшем виде. А это все-таки лицо. Оно вам надо?
Герман молча согласился и поплелся послушной овечкой за доктором в процедурную.
А еще полчаса спустя он вышел с зашитой губой, аккуратным пластырем на лице. Омрачало настроение только то, что придется вернуться в это малоприятное место на снятие швов.
Светлана отвезла Германа домой. Работать в таком состоянии все равно не имело смысла. А вот поставить больного на ноги как можно быстрее было в ее же интересах. Поэтому, взяв над Германом шефство, она вовсю трудилась на кухне, против чего Герман совсем не возражал. У него появилось время спокойно обдумать свои дальнейшие действия. Надо все же пролить свет на темные места — ведь не просто так написал ему Олег это злосчастное письмо.
— Герман Петрович, — задорно окликнула его Светлана, — прошу к столу!
Герман вошел на кухню и обомлел. Аромат пряностей, душистых приправ, перца витал в воздухе, стол блестел красиво уложенными тарелочками, приборами — все расставлено так, словно это не простая кухня обычной городской квартиры, а ресторан. Салфетки красиво скручены и уложены возле тарелочек. Светлана нашла супницу из старого сервиза, которая давно стояла забытой в дальнем верхнем шкафчике. Они с Мариной не пользовались подобными приспособлениями, обычно на бегу разливали суп прямо из кастрюли. Так же на бегу ели и не устраивали из процесса поедания пищи церемоний.
При взгляде на забытый сервиз в душе Германа что-то встрепенулось, словно от брошенного камешка пошла рябью вода, круг за кругом, волна за волной накрывало сознание. Сервиз — тот самый, семейный, подаренный на свадьбу. Мысль, что руки посторонней женщины дотрагивались до этой частички их с Мариной былого счастья, причинила почти физическую боль — в груди защемило, а ладони сами по себе сжались в кулаки. Да и Герман весь напрягся, еле удерживая себя от того, чтобы не вскочить и не выхватить всю эту кухонную утварь у гостьи из рук.
Но непонятная ревность, что молнией вспыхнула внутри, так же скоропалительно угасла. Все-таки красиво сервированный стол с нарядной супницей в центре настраивал на совершенно другой лад. Захотелось достать бутылочку хорошего вина, степенно растягивать удовольствие под задушевные беседы. Неожиданно для себя Герман испытал теплое чувство к Светлане. Ему вдруг захотелось видеть ее тут всегда с этим самым сервизом. Она бы вписалась вся, какая есть — непредсказуемая, яркая, веселая, — и в эту кухню, и в эту квартиру, и, возможно, во всю его неприметную жизнь.
— Садитесь-садитесь, — суетилась Светлана, — я такой суп приготовила, мммм… Объедение. Харчо! Любите? Острый, наваристый. Мне почему-то нравится. Пробирает, уххх! Надеюсь, вам ничего, пойдет? Он же жиденький.
— Я съем все, что вы приготовите, — ответил Герман и уселся, не сводя глаз с преобразившегося стола, — если смогу, конечно…
Анестезия отходила, и ноющая боль набирала обороты. Герман предпочел бы остаться голодным, лишь бы не тревожить рану. Но как он мог отказать? С первой же попытки отправить ложку супа в рот аппетит и вовсе сошел на нет. И чтобы не обижать рачительную хозяйку, Герман цедил бульон, изо всех сил изображая довольный вид.
Светлана что-то задорно рассказывала, хохотала, обед прошел степенно, с задушевными беседами. Вот только от вина решили воздержаться, дабы не искушать судьбу — все-таки больной после анестезии.
Под вечер, провожая гостью, Герман замешкался. Вдруг появилось непреодолимое желание, чтобы она осталась. Он дотронулся до ее руки и оказался так близко, что ощущал легкий ветерок ее дыхания. Она остановилась, посмотрела ему в глаза. Если бы в это мгновение он притянул ее к себе, под любым вымышленным предлогом попросил не уходить, она бы поддалась, согласилась. В это мгновение… Но он не решился, отступил назад, выпустил ее руку. И что-то разрушилось, что-то необъяснимое, возникающее спонтанно и соединяющее людей. Исчезло, развеялось, и теплый огонек миндалевидных глаз померк — Светлана дежурно улыбнулась, пожелала скорейшего выздоровления и переступила порог.
Через несколько дней Герман уже не пугался своей физиономии в зеркале. Стараниями Светланы ранка заживала быстро. И, набравшись сил, Герман решил встретиться с матерью Олега. Он надеялся, что она уже немного отошла и сможет поговорить с ним более спокойно. Хотя… при мысли о похоронах, о ее воспаленных, безумных от горя глазах Герману делалось не по себе. Но кто, если не она, сможет рассказать об Олеге лучше?
Перед ним была обычная металлическая дверь, какие сейчас поголовно ставят — двухконтурные, трехконтурные, с разной степенью изоляции и прочее, прочее. Попробуй узнай, есть кто по ту сторону или нет. Он снова нажал на кнопку звонка и подержал на этот раз подольше. Может, не слышат, или мало ли чего…
На секунду ему показалось, что глазок ожил, мигнул. Теперь уже он чувствовал, что там, за дверью, кто-то есть и наблюдает за ним. Он еще позвонил, прислушался.
Начало доноситься шуршание, лязганье замком, и дверь открылась на узкую щелочку. Цепочка не давала распахнуться дальше, и взору Германа предстал маленький кусочек коридора со светло-бежевыми виниловыми обоями. Ничего выдающегося, но теплая цветовая гамма показалась приятной.
Из-за двери выглянула женщина. И хотя Герман видел только один глаз, часть носа и уголок губ, он признал в этом лице ту скорбящую незнакомку, что видел на похоронах. Да, это мать. Сомнений быть не могло.
— Что вам нужно? — с ноткой раздражения спросил женский, немного сиплый голос.
— Здравствуйте, — постарался он как можно мягче начать разговор, — я Герман Петрович, преподаватель Олега, помните?
— Я вас узнала.
— Я бы хотел поговорить…
— Мне не о чем с вами разговаривать, — сухо отрезала женщина и попыталась закрыть дверь.
Но Герман успел подставить ногу в приоткрытую дверь, так что захлопнуть ее не получилось.
— Подождите, — стал уговаривать Герман, — у меня совсем немного вопросов.
— Как вам хватает наглости? — возмутилась женщина. — Я все рассказала следователям.
Герман стоял и заглядывал в щелку в надежде встретиться с женщиной глазами, установить контакт.
— Я не понимаю, почему вы так злитесь на меня?
— Потому что из-за вас это все случилось. — Голос у нее дрогнул, словно лопнувшая струна. — Олежик все твердил про какие-то данные государственной важности, бюджеты… Говорил: «Герман Петрович — гений!» Гений-гений… А потом все, не стало Олежика…
— Ну почему вы думаете, что из-за…
Герман не успел договорить. Женщина треснула чем-то ему по коленке, и как только его нога ослабла и по рефлексу он притянул ее к себе, дверь молниеносно захлопнулась. Последнее, что услышал Герман:
— Уходите, или я вызову полицию!
27 главаВот где настоящая жизнь
Как только швы были сняты и внешнее сходство с фотографией на паспорте вернулось к Герману, решено было лететь в Москву. При одной только мысли о столице у Германа сосало под ложечкой. Заказчик в лице исполнительного директора огромного холдинга ожидал их для важного, можно сказать, судьбоносного для всего проекта разговора. А Герман раньше имел счастье общаться максимум с ректором своего университета — это самая большая по величине шишка, с которой приходилось иметь дело.
Но, глядя на энтузиазм Светланы, он не позволял себе раскисать, старался держаться бодрячком. А что еще оставалось?
Москва встретила огромным, словно стеклянный многоуровневый куб, аэропортом с вытянутыми и неимоверно длинными залами. Герман чувствовал себя шариком из игры-головоломки, которому нужно найти дорожку и выкатиться из запутанного лабиринта. Несмотря на то что везде висели указатели и вывески со всевозможными стрелочками, Герман совсем потерялся. Он никак не мог взять в толк, почему указатель туалета висит над лифтом? Потом уже обнаружил отличия в знаках, обозначающих столь разные по своей функции места.
Из Шереметьево они отправились в гостиницу — самолет прилетел рано утром, до встречи оставалось несколько часов, как раз чтобы хватило освежиться, привести себя в порядок и перекусить.
Светлана засияла, как только ступила на землю Златоглавой. Это словно была ее стихия — красивая жизнь, бешеный ритм, неисчерпаемые возможности.
— Вот где настоящая жизнь, — с оттенком сакрального благоговения прошептала она, выйдя на улицу и затянув полную грудь московского воздуха.
Деловая встреча прошла как в тумане. Герман никак не мог унять нервную дрожь. Отчего старался как можно меньше говорить, а руки сцепил в замок до онемения. Исполнительный директор столичного холдинга держался в своем кабинете свободно и непринужденно. Мужчина лет пятидесяти на вид, с выступающим вперед животом, обтянутым дорогой сорочкой, разговаривал не спеша, дышал ровно. Шелковый галстук переливался на солнце, а из-под рукавов пиджака выглядывали золотые запонки. И, судя по тому, как они сверкали, выстреливая по глазам меткими и ослепительными лучами, имели бриллиантовые вставки. Светлана с легкостью взяла в разговоре главенствующую роль. Герману оставалось наблюдать, как она без очевидного напора, деликатно подводит к наиболее выгодным для них условиям.
— Вы понимаете, Альберт Селиверстович, мы создали рабочую группу из самых лучших специалистов. Они уже несколько месяцев трудятся над концепцией. А учитывая, что для изучения и подробного описания бизнес-процессов нам нужно отправить на производство человека два минимум — это перелет плюс проживание, то тридцать процентов от суммы договора вполне обоснованно. К тому же я не думаю, что мы ограничимся двумя, предприятие у вас масштабное, а для достижения наилучшего эффекта пройтись по вершкам будет недостаточно. Вам нужна система, полностью адаптированная под ваши особенности, поэтому и вникать нам придется во все тонкости.