Тёмный — страница 47 из 49

— Ловко я провела этих чурбанов, да? Следаки ленивы, да и все ленивы. Все люди — свиньи и тупые к тому же. Хватило-то всего нескольких штрихов, и вся картинка сложилась — вуаля — и у следствия уже тепленький подозреваемый. Женушка твоя тоже тупая, подружкой своей меня считала, велась на все, я не могу. И красненькую машинку я посоветовала прикупить. Как ты понимаешь, не зря. Ой, ну как она переживала, что ты будешь злиться, когда узнаешь. — Светлана хихикнула, вытянула губы и тоненьким голоском изобразила Марину: «Герман такой чувствительный и гордый, не хочет принимать никакой помощи от дяди».

Герман смотрел сквозь мутную пелену на скалящееся, ставшее звериным лицо Светланы. Голова кружилась, все тело намокло, словно покрылось утренней росой или вмерзло в глыбу льда. А она расходилась все пуще:

— А в тот вечер я как можно эффектнее зарулила во двор Константина, чтобы любопытные соседи, эти старики озабоченные, меня заметили. Им-то невдомек, что я не единственная гостья была. Твою мышку серую никто и не замечал, прошмыгивала в своем неприметном пальтишке в подъезд, а мне и на руку. Только я думала, что по-тихому получится прикончить его и уйти, а вышло шумновато, и Маринка ворвалась в комнату не вовремя. Но как все складно-то в итоге вышло, да? Мне даже с ней делать ничего не пришлось, она сама того, — и Светлана покрутила пальцем у виска, — а следакам этим тупым чего надо? Вот те труп, вот те единственный участник, он же свидетель, из ума выживший, он же и подозреваемый — делов-то!

Холодный пот стекал со лба, заливал глаза, размывал силуэт кривляющейся в победоносном триумфе женщины, отчего она казалась нереальной. Словно воплотившийся демон, который сейчас снова сбрасывает земную плоть, как шелуху, а из-под сползающей кожи уже выглядывают огненные глаза дьявола, змея Апопа[6] — называйте как хотите, сущность одна — адская, злобная, беспощадная.

Теперь вся мозаика из догадок сложилась в одну картину. И эти сумочки, и красная машина, и упаковка краски «Платиновый блонд» — конечно, это была она — Светлана. Отпадная подружка Олега, блондинка, ухоженная и дорого одетая. Та же блондинка, что зачастила к Константину. Как просто. Она же мастер перевоплощения, Герман сам в этом убедился не так давно.

— Но Константин умирал, а дар так и не переходил… — Ее лицо застыло, ожесточилось. Наносная вежливость и услужливость сошли, словно это лицо и вовсе их не знало. — Только на смертном одре, видишь ли, мой дорогой, можно его перенять. Как эстафета, да? И я намерена бежать далеко и быстро. За всеми призами сразу!

— Но зач-ч-чем Олега?

Дышать становилось тяжело. Герман урывками глотал воздух, пот сочился по всему телу, ручейками стекал по вискам, со лба, заливал глаза. Но все-таки Герман хотел понять:

— За что Олега?

— А-а-а, этого студентишку? Да чтоб не крутился под ногами. Он уже начал что-то понимать, привлек бы внимание. А на кой это мне? — Светлана артистично пожала плечами и приподняла брови.

Все тело обмякло, не было сил даже зажимать рану — ладонь упала на колени, пальцы склеились от густой, уже начавшей засыхать крови. Где-то там внутри, в глубине кровоточащей раны пульсировала боль. Хотелось пить, ужасно хотелось пить.

Но Германа охватила нечаянная радость: все, о чем он думал, — это как хорошо, что не Марина. Что здесь нет Марины. Где бы она ни была, хорошо, что здесь ее нет.

Он увидел ладью, светящуюся в закатных лучах солнца. Еще шаг, и она возьмет его в путешествие — извечное, повторяющееся в замкнутом цикле рождения и смерти.

— Так что давай, дорогуша. — И Светлана подалась к Герману.

Но как только она сделал шаг вперед, мужчина, который все это время стоял поодаль и терпеливо слушал восторженную речь победителя-психопатки, ступил ей навстречу, перегородив путь. Резким, но едва заметным движением снизу вверх он пырнул ей чем-то острым в грудь. Раздался глухой звук расслаивающейся плоти.

Светлана удивленно подняла брови, а на выдохе вырвалось:

— Какого… — Губы тут же окрасились в алый цвет, кровавые зубы мутно блеснули в приоткрытом рту.

Мужчина еще несколько раз ударил ножом в грудь, живот. Глаза женщины потухли, остекленели.

Так и остался на языке, не успев вырваться в этот мир, тот, кого сейчас она помянула, последний, чье имя хотела произнести.

— Вот и встретилась ты со своим чертом, — сухо подытожил мужчина, отходя от сползающей вниз Светланы.

Бесы встречали свою — демоницу с застывшем изумлением на лице, ушедшую в день своей победы, змея в женском обличии.

Уплывает за горизонт в сумрачные дали страны Дуат священная ладья миллионов лет. Уносит с собой раскаленный солнечный диск.

И снова повержен извечно нападающий на огненное светило Апоп. Пролилась кровь демона, окрасила небесную кромку в красно-багряный цвет. Зарумянился закат, прокатился по земле, спрятал ладью в дымке уходящего дня. Растеклись кровавые кляксы на светлой блузке, словно алые розы распустились, раскрыли свои бутоны, распушились в махрово-кровавые шапки, облепили влажно-липкими объятиями хрупкую грудь.

Герман смотрел на мертвенно-бледное лицо Светланы. Той, что еще минуту назад возвышалась в безумном величии, покорившая весь мир, поправшая все преграды. Холодные камешки глаз смотрели в черноту — во мрак, принявший ее, окутавший в своих мертвых объятиях. Потом, часто дыша, поднял изнемогающий взгляд на мужчину. Седина величественно раскрасила виски и затылок, орлиный нос придавал лицу твердость, подобно несгибаемому характеру Константина, и холодный взгляд пробирал до дрожи. Впрочем, Германа и так уже бил озноб, ноги потеряли чувствительность, кончики пальцев онемели.

Голубые глаза смотрели бесстрастно, легкая ухмылка застыла на лице, которое, судя по всему, не привыкло выказывать эмоции. Но Герман вспомнил, кого напоминает, если откинуть уродливые шрамы, эта неприступная и горделивая холодность, — Константина.

— Чрезмерная самонадеянность никогда ни к чему хорошему не приводила, так что для нее это вполне предсказуемый финал, — спокойным тоном пояснил мужчина.

Его голос даже не дрогнул, никакого напряжения. Казалось, он был полностью расслаблен, будто вовсе не его рука только что отправила на тот свет молодую женщину.

— К тому же эта сучка думала, что убила меня. Думала, что ловко избавилась. Она ведь настоящее исчадие ада. Ты подумай только, ведь она была еще ребенком, а так хладнокровно расправилась со мной.

Герман смотрел на мужчину, силился открыть рот, но, кроме глухого хрипа, ничего выдавить из себя не получилось.

— А в той очереди я был первым… Но ты не переживай, все будет красиво и выглядеть так, что вы порезали друг друга. Она тебя пырнула, а ты надавал ей по заслугам, а потом истек кровью. Согласись, вполне красивая смерть — в борьбе. По-мужски.

Мужчина потянулся к рукам Германа, схватил его правую ладонь. Глаза сверкнули. Схватил левую, снова отбросил. Герман упал грудью на свои колени, хрипя и кое-как поднимая голову, наблюдал за действиями незнакомца.

— Где кольцо? — заорал тот. Спокойствие испарилось, уверенность сменилась яростью: — Куда ты его дел? Говори!

Герман улыбнулся. Его губы, бледные, словно восковые, разъехались в немом смешке.

Мужчина тряс Германа за воротник. Боль отдавала в животе, снова и снова вонзалась в плоть острым клинком.

— Послушай, — перешел мужчина на заговорщический шепот. Он прижался своим лбом к холодному, покрытому испариной лбу Германа. — Тебя еще можно спасти. Я остановлю кровь, мы уедем за границу. Ты даже не представляешь, сколько перед тобой открывается возможностей. Я научу тебя всему. Ну! Ну же! Говори, где ты его спрятал?!

За стеной раздался женский звонкий смех, мужской голос что-то бубнил, видимо, травил анекдоты. А Герман неслышно хохотал, едва сотрясаясь в руках убийцы.

Ладья уже скрылась за горизонтом и сейчас плывет по темным водам ночного неба, сквозь сумрачный, призрачный мир мертвых, который отражался в помутневших глазах Германа.

— Ты дурак, — шипел мужчина, — ты не представляешь, какую силу собираешься похоронить.

Во рту пересохло, язык прилип к небу, как изжеванный, высушенный лист. Но сознание не уходило. Герман дерзко улыбался, насмехаясь словно с того света над незадачливым палачом.

За дверью заскрипели деревянные, пропитанные морилкой и лаком ступеньки, прогибаясь под тяжелыми ступнями. Топот приближался. На последнем вздохе, уходя, сознание Германа зацепило открытое окно, глухие, непроницаемые шлемы, широкие груди в жилетах и боты на толстой подошве. Автоматы, снова жилеты, шлем… И плавное течение реки.

49 главаРождение нового солнца

Новое дыхание приходит с востока, младенец, укачиваемый на ладье тихими водами золотисто-пурпурного рассвета, вскоре втянет полной грудью утреннюю свежесть и воплем, разрывающими мглу лучами, провозгласит на весь мир рождение новой жизни — нового дня. Повергнув хаос и преодолев смерть, ступает на небосвод молодое солнце — скарабей-Хепри. Умерев в мире профаном, прошел он сквозь сумрак сакрального мира и, озаренный истинным знанием, вновь обретает возрождение и запускает следующий жизненный цикл. Там, у восточных врат небес, лопочут на нетерпеливом ветерке бирюзовые ветви сикоморы — приветствуют священную ладью с молодым Светилом.

Изъеденная болезнью, высохшая, как ивовая ветвь, мать ведет изможденного сына под руку подальше от казенных дверей, за которыми навсегда останутся больничные запахи недуга.

Сергей медленно, шаркая, стирая носки кожаных ботинок, переставляет ноги. Его голова понуро болтается, кончиком носа устремленная под ноги. Но изредка вспыхивает во взгляде жизнь, выглядывает из-за влажно-глянцевых зрачков, тогда поднимает Сергей голову и оглядывается вокруг. Вдыхает весеннюю свежесть, пропитывается утренним воздухом. Смотрит на улыбающееся ему сверху солнце, поворачивается к матери, и легкую улыбку приносит ветерок на его осунувшееся лицо. А потом снова спускается жизнь куда-то глубоко, на глазное дно, и затягиваются зрачки непроницаемой, отражаемой этот мир, зеркальной пленкой.