Через год у меня уже был английский. Потом два года у турков, потом уже была своя фирма. Своя строительная фирма. Свое кафе, «Аркадия». Два года в десятке самых состоятельных женщин города. Пока не рухнул бассейн.
Воскресенье, утро. Мы идем в церковь.
— Не беги, мам!
То еле шевелится, то третью космическую врубила.
Церковь недалеко. Ноги вялые. Нет уж, раз решили. Потом на рынок. Крыжовник. Мама яйца еще хочет, вот такие они тут, говорит, а цены — не поверишь.
— Служба уже началась, — опять понеслась галопом.
— Ну не по билетам же!
Церковь новая; мама сует мне платочек из сумки.
После обеда играли на берегу с Леником в родинки. Считали их друг на друге. Я победила, я вообще чемпион по родинкам. Лепс обиделся и ушел купаться. Специально далеко уплыл, чтобы я думала, что он утонул, и бегала по берегу, как в прошлый раз. А я и не думала бегать. Еще раз пересчитала родинки и пошла в корпус. Если он утонет, мне больше будет жалко маму, потому что она его очень любит, а я его еще сильней люблю. Пока шла и слезы вытирала, он меня догнал и пошел рядом мокрый, будто ничего и не было. И сланцы хлюпают.
«Лень… А ты веришь в вампиру?»
«В чего?»
«Ну, ввампиру эту, которую рассказывал?»
Он смотрит на меня.
Резко дергает меня за руку:
«Бежим!»
Несемся мимо шахмат, кино, клумбы, Орджоникидзе, чуть не сбиваем Альберта, через Храм Воздуха.
«Ты чего… Ты куда?» — пытаюсь вырвать руку.
Забегаем за забор, останавливается. Сердце стучит, темно и воняет чем-то.
«Ленька, ты че?»
Его лицо начинает меняться. Глаза делаются огромными.
«Я не Леня. Я…»
Я визжу.
Кусты раздвигаются, появляется физиономия Альберта.
«Дети, вы тут что делаете?»
Я машу на него, шепотом:
«Уходите, пожалуйста! Мы тут в инопланетяна играем!»
«А… Это который с другой планеты пришел?»
«Из другой вселенной! Ну, пожалуйста!»
«Скажи папе, Альберт сделал фотографию, пальчики оближешь, пусть заберет».
Уходит.
Стоим с Леником, смотрим друг на друга.
Мама взяла меня за локоть и подвела к нужному столику.
Я стала зажигать и ставить. От платочка чесалась голова.
Одна… Вторая…
Пятнадцать свечек. За тех самых.
Я не виновата. Не виновата. Господи, Ты же знаешь, две ночи сидели с Санычем, перепроверяли, две бутылки коньяка выдули, документы — не подкопаешься.
Двенадцать… Тринадцать.
Если меня посадят… Или что-то со мной сделают. Вас это уже не спасет, а у меня жизнь только начинается. Хорошо горят. Остаются еще две. Может, за Саныча? Он крещеный был, на похоронах молодой батюшка приходил, приятный такой.
Пока соображаю, окно распахивается.
Нет!
Я проснулась счастливой и взрослой.
Сегодня мне девять лет. Это целое событие в жизни.
Мама уже встала и куда-то сходила.
Я слышала, когда еще не совсем проснулась. Лежала с закрытыми глазами, а сама слушала, как они будут готовиться, хотя в туалет хотелось, а мама говорит, терпеть нельзя, прыщики будут.
Ну ладно, так и быть, открываю глаза. Солнце! Мама стоит в моем любимом платье и ставит в воду цветы. Это мне? Какое счастье!
«С днем рождения!»
И все меня целуют. И Леник. Я прижимаюсь к нему. Он краснеет, какой глупый.
«Подождите», — говорю строго. «Сейчас я должна обязательно умыться!»
«Умывайся! Только быстрее, завтрак прозеваем».
Нет, нет! Только не опоздать на завтрак! Только не опоздать!
В ванной никаких букетов и украшений нет, но все равно все какое-то праздни-чное, приподнятое: и мыло, и полотенце. Сажусь на унитаз, болтаю ногами. Потом смотрю на грудь. Кажется, немножко выросла. Или нет? Мама говорит, что…
«Ле-на!»
Ой, господи, еще зубы! Еще эти дурацкие зубы! А они там шепчутся, я же слышу! Быстро глотаю пасту и выбегаю из ванной:
«А вот и я!»
— Представляешь, все сразу погасли. Все свечки, которые ставила.
Лодка мягко отталкивается от берега.
Гена на веслах, рядом букет. Красиво, только обертка скрипит. Вода солнечная, зеленая. А меня все озноб. Не могу.
— Выбрось из головы.
— Понимаешь — все. Если бы хоть одна осталась. Ну хоть бы одна.
— Глотнешь?
— Давай… Гадость какая. Где ты его берешь?
— Вернемся, я у себя пиво приготовил, рыбку.
— Ген, я серьезно. Это не шиза, понимаешь. Всю колотит. Меня будут судить, понимаешь, как преступницу. Или грохнут до суда просто, как моего зама. Что ты молчишь? И еще…
— Что?
— Нет, ничего. Так… Что ты так странно смотришь?
Отворачиваюсь, чтобы не видеть его. Наверное, нервы, бессонная ночь. Утром рвало, вообще никуда не хотела плыть.
— Дай еще хлебнуть…
Проплываем островок Тайвань. Здесь всегда кто-то рыбачит, удочки торчат. А сегодня пусто.
Недостроенная вилла местного олигарха. Начал строить, и посадили. Башня торчит, собака лает. Дохлая рыба вверх животом плывет. Солнце греет, бренди в ушах шумит, глаза закрываются. Темнота. Распахивается окно, гаснут свечи.
Счастье продолжается!
Вначале мы всей семьей завтракали. Завтрак был вкуснее, наверное, это папа договорился. Компот — настоящий деликатес, даже пить жалко. И нельзя добавки попросить, или можно, пап?
Папа пошел добывать добавку. Я же именинница. А Леник сказал, что я обнаглела от своего дня рождения. Завидует. Вот уже папа гордо возвращается с компотом, и показываю Ленику язык, чтобы не воображал.
Леник смотрит на меня, потом вдруг берет нож.
Не обычный, столовский, которым ничего не разрежешь, а такой…
И смотрит, и лицо у него сразу другое. А мама с папой ничего не замечают, папа про футбол свой, мама сахар мешает. Мама! Мамочка! Не слышит. Шепчу: «Леник, миленький, не надо… Леник, ты же мой родной братик, не надо!..»
…Труп был найден в озере на вторые сутки вначале жертве были нанесены множественные ножевые раны женщина оказала сопротивление затем была утоплена ведется следствие.
— Ген…
Не знаю, сколько спала. Холодно, зубы стучат. И запах крови, не могу. Откуда?
Солнце ушло, все серое. Уже на середине озера.
Краем глаза замечаю, блеснуло что-то на дне лодки.
Нож!
Нож. Нож. Тот самый. Быстро смотрю на Генку. Чтобы он не заметил.
Молчит, смотрит.
Понятно. Господи, какая я дура! Поверила… Кому поверила?
До берега далеко, нет… Схватить нож, броситься на него? Пока не ждет.
Или ждет? Ждет. Главное, не смотреть на него. Не смотреть.
— Гена… Ген!
Молчит. Не смотреть. Только не смотреть.
— Гена, я все поняла. Слышишь, я все поняла.
Молчит.
— Сколько они тебе за меня… А? Говори. Гена, я не виновата. Ну не молчи… Ни в чем! Ни в чем, все пере… проверили. А у меня сын…
Молчит. Или в воду? Не доплыву. Время потянуть! Может лодка… хоть какая-нибудь, Господи!
Нет. Никого.
Чувствую спиной, как он наклоняется.
Все.
— Лен, гляди, какая чайка прикольная!
И наушники из ушей достает.
Улыбается. Один мне протягивает:
— Хочешь? Арс переписал, что ты отобрала. Классные такие… «Ты помнишь, плыли в вышине-е…» Ты, че с тобой? Лена! Лена, ты че?
— Бренди еще хочешь?
Накрыл меня курткой.
Помотала головой. Погладила его щеку:
— Хомяк…
Еще трясет.
Пристроился рядом. Небо в лицо.
— Спинку вот здесь погладь… Да. Нет, выше. Хорошо. Отпускает. Так там еще… в бутылке?
— Ну. Дать?
— Нет, не надо. Не злишься, что их выбросила?
— Наушники?.. Ладно. Старые уже были.
— Ген… Это уже не спинка…
Вода не холодная. Солнце. Пожарная вышка под водой. Все прозрачно, как мягкое стекло. Церковь, луковка в тине, крест, все шевелится. Мелкие рыбы.
Кажется, что внизу идут люди. Гена говорит, только раз в год здесь такая вода.
— Вода, — Генка вытирает меня, волосы, руки, — я читал, она как человек. Чувствует, соображает… Живое существо, короче.
Подгребаем к недостроенной вилле. Крыша в черепице. Окна пустые. По берегу носится овчарка.
— Это Герда, — говорит Гена. — Наши ее иногда подкармливают, а то сдохла бы.
— «Наши»?
— Ну. Серега, Саныч. Спасатели. Ты их тогда видела… Герда! Герда!
Швыряет на берег сверток. Вот откуда кровью воняло, из свертка. Собака бросается к нему, тощая, с отвисшими сосками.
— Подплывем к берегу?
Генка мотает головой:
— Не подпускает. Охраняет. Этот ее олигарх уже два года сидит. Жена, топ-модель местная, уже к другому, а эта сучка все ждет его.
Герда возится со свертком, мотает его по траве.
— А кувшинки при нем тут посадили. Нож дай.
Плеск воды. Плывет рядом, срезает.
— На, держи…
Мокрые желтые цветы. Мокрая рыжая шерсть на Генкиной груди.
— Ген, не надо желтые.
— Почему?
Кладет мне на колени еще порцию, с них капает.
— Потому что.
Притягиваю его мокрую голову к себе.
Леник стоит на берегу, губы сжаты.
«Ты где была?»
«На катамаране… Потом на речке.»
«Почему не предупредила?!»
«Потому что я сказала, что на озеро.»
«На озеро! Мы весь пляж уже…»
«Я не одна была, я со взрослыми, меня твой друг покатал, мы тебя тоже хотели взять, а тебя не было!»
«Пошли! Отцу это расскажешь.»
«Так нечестно! Тебя Данилов катал, а меня нельзя?»
«Пока ты там каталась, человек утонул! На моторке.»
«Не каталась я ни на какой моторке! Отпусти.»
«А нам сказали, что тебя там видели, там ребенок был!»
Мы идем по пляжу. На нас все смотрят. Вылезает из воды музорганизатор: «Нашли?».
«Видишь? Перед всеми нас опозорила.»
«Леник… Пожалуйста, скажи, что я сама нашлась! Что сама!»
В соснах белеет «скорая помощь». Вокруг нее люди. В машину затаскивают носилки. Мы останавливаемся.
Возле машины стоит Лира Михална и объясняет, как все случилось. Он закрутил руль и заснул посреди озера. Проснулся, забыл что закрутил, и включил мотор. Лодка начала крутиться, его выбросило, а потом еще и лодка по нему проехалась.