— В зелёной, разумеется, — ответил папа. — Другой краски у военных не бывает.
— А вот бывает, — обиделась тётя Тамара. — У военных все краски есть. Корабли синие, самолёты серебристые, плащ-палатки чёрные. Военные — очень романтичные люди. И красивые.
— А голубой цвет у военных бывает? — спросила мама. — Или розовый?
Тётя стала думать. Как ни напрягала мозги, как лоб ни морщила, ничего про эти цвета вспомнить не могла. Неожиданно в окно постучали. Это были военные пенсионеры, и Иванов-оглы прекратил дозволенные речи.
— А что дальше было? — шёпотом спросил у него Шарик.
— Вечером дорасскажу, — шёпотом ответил оглы.
Военных пенсионеров было пятеро. Правильно предвидели папа и мама. Они были очень романтичные, с ружьями, с патронташами и очень здоровые. На них можно было не только воду, ртуть можно было возить. Они ещё были очень весёлые и добродушные, хотя и пожилые.
Они обнялись с тётей Тамарой, дали дяде Фёдору стреляные гильзы, Иванову-оглы подарили шарф и пошли на почту размещаться. Потому что у дяди Фёдора места уже совсем не было.
По дороге почтальон Печкин спросил:
— А почему вы без собак? На охоту же с собаками ходят.
— Нам собака ни к чему, — говорят военные пенсионеры. — С нами Никитич приехал. Он лучше любой собаки следы читает. Он нам запросто и кабана, и лося обнаружит. Мы его завтра с утра следы читать пустим. К обеду он всех зверей выследит.
— Он тоже военный? — спросил Печкин.
— Нет, он гражданский, из общества охотников. Вон он в кабине машины сидит.
И точно. Там сидел гражданский дядя. Такой сухощавый весь, охотничий, со стальными глазами.
Видно, что он очень опытный охотник был. Потому что ружьё у него было самое старое. Да и одежда у него поношенная была, вся в заплатках.
Военные пенсионеры быстро стол накрыли. Выпили водки, закусили варёной картошкой. Печкина угостили.
Он им потом весь вечер песни пел про то, как он на почте служил ямщиком. Иванов-оглы тоже хотел на почте остаться, но за ним Шарик прибежал и позвал дальше историю про собачек размером с лошадей и кабана с тормозным парашютом рассказывать.
— Значит, так, — продолжил Иванов. — Кабан с тормозным парашютом выскочил. А на нём ведь кастрюля новая, валенки казённые и фонари на клыках. Это же вернуть надо. Другой бы на нашем месте испугался. Но не товарищ полковник. Она за парашют рукой ухватилась и как на водных лыжах за кабаном поехала!
Все с уважением посмотрели на тётю Тамару.
— А что? — сказала мама. — Мы в детстве на реке жили. И Тамарочка чемпионом по водным лыжам была.
— И не только по водным лыжам, — сказала тётя Тамара, — но и по бегу на коньках. И по математике.
— Да, — подтвердила мама, — вся школа Тамарочкой гордилась!
— А что с кабаном было? — спросил Шарик.
— Вот что, — ответил Иванов-оглы. — Тамара Семёновна за ним ехала, пока с него всё не попадало. А скоро и собачки прибежали. Главный военный так на них ругался. Он говорил: «Надо бы их в чистое поле вывести и к стенке приставить». А что дальше было, я потом расскажу. Нас с Тамарой Семёновной к столу ждут.
— А там и дальше было? — спросил папа.
— Ой, там так много дальше было, закачаешься! — ответил оглы. — Тамару Семёновну наградили значком «Спасибо» первой степени. Я потом, вечером, дорасскажу.
Они с Тамарой Семёновной ушли на почту к Печкину с военными пенсионерами праздновать. А дядя Фёдор с Шариком и Матроскиным совещание устроили.
— Хоть наш кабан и противный, — говорит Шарик, — а мне всё равно не хочется, чтобы его застрелили.
— А я, — говорит Матроскин, — не хочу, чтобы и лося подбили. Давайте меры принимать.
— Меры, значит, будут такими, — говорит дядя Фёдор. — Ты, Шарик, с утра побежишь кабана предупреждать, чтобы в леса уходил подальше. Туда, к Троицкому. Ясно?
— Ясно, — говорит Шарик.
— И чтоб там лежал тише воды, ниже травы. Пока охотники не уедут.
— Понял, — слушается Шарик.
— Потом ты к Матроскину вернёшься, — продолжает дядя Фёдор. — Раненько утром вы сядете верхом на Гаврюшу и такую путаницу из следов сделаете, чтобы у их Никитича глаза на лоб повылезали.
— Я на Гаврюшу сесть не могу, — возражает Матроскин. — Он как бешеный носится. Я на Мурку сяду. Мы с ней душа в душу живём. Пусть Шарик на Гаврюшу усаживается. Они спелись.
— Хорошо, — соглашается дядя Фёдор. — Ты на Мурку садись, а Шарик — на Гаврюшу, пусть как бешеный носится. Охотники и подумают, что здесь целое стадо лосей прошло. Ясно тебе?
— Что ж тут неясного, — отвечает Матроскин.
— С собой вы возьмите все ботинки, какие в доме найдутся. И все кеды и калоши.
— Это зачем ещё?! — удивляется Матроскин.
— Вот зачем. Вы Мурку и Гаврюшу в глубину леса заведёте. Они по первому снегу следы «лосёвые» оставят. В лесу вы их остановите и на ноги им кроссовки привяжете и другую обувь. Дальше они в кроссовках пойдут. Следопыт увидит, что в лес следы «лосёвые» пришли, а из леса не выходят. Значит, лоси остались в лесу спать. Они этот лес окружат и будут пустой лес до ночи караулить. К ночи они намёрзнутся и ни с чем уедут. И наши лоси целы останутся.
Этот план коту и Шарику очень понравился. Так они и решили с утра действовать.
Мама и папа в это время на сеновале мёрзли. Мама говорит:
— Ты знаешь, Дима, я как-то себе жизнь в Простоквашине по-другому представляла. Я теперь поняла, что мне на работе больше нравится. Я там душой отдыхаю, когда мы товар в нашем магазине по прилавкам раскладываем.
— Да и я, — отвечает папа, — больше люблю в нашем гараже тормозные колодки менять, чем здесь на этой холодрыге педагогикой заниматься.
— Давай удерём, — предлагает мама. — Ребёнок наш в хороших руках останется. Тамара за ним приглядит.
— Если он от неё не скроется, — соглашается папа.
— Ну а если скроется, — говорит мама, — он всё равно не пропадёт. У него такой кот есть, до которого тебе расти и расти. Он всё умеет: и температуру мерить, и кашу варить. Если такой кот есть, — пошутила мама, — никакого мужа не надо.
— Что верно, то верно, — согласился папа. — Был бы у меня такой кот, я бы, может, и не женился никогда.
К этому времени фонарь во дворе замерцал. Так здорово колпачок белого света над снегом двигался. И в него то одна нога входила, то другая. Это Иванов-оглы вернулся дальше историю про охотничий случай рассказывать. Все вокруг него собрались.
И Шарик, и Матроскин, и дядя Фёдор. И папа с мамой с сеновала подтянулись.
— Ну и что дальше там было с собачками? — спросил папа.
— Вот что. Через два месяца одна собачка, самая шустрая, четырёх щенят родила. А кто её просил? Ей склад охранять надо, а она со щенятами. Мы и решили щенят у неё отнять и под окотившуюся козу подложить. У козы молока много — выкормит.
— А нельзя разве было щенят раздать населению? — спросил папа.
— Конечно, нельзя, — ответил оглы, — это же государственное имущество. Так можно и танки раздать.
— И что коза, выкормила? — спросил Матроскин.
— Ещё как! Такие собачки получились — загляденье. Крепкие, активные! Пришла пора их на службу ставить.
— В армию призывать, — сказал папа.
— Не надо их призывать, — объяснил Иванов-оглы. — Они и так в армии. Мы с товарищем полковником вызвали инструктора-дрессировщика. Приехал специалист с помощником, стал их к сторожевой службе готовить. День готовит, два готовит, потом приходит весь в слезах. «Уберите от меня этих собак! — говорит. — Это служебный брак». Мы спрашиваем: «Почему брак?» Он говорит: «Смотрите».
Иванов-оглы рванул стакан воды от волнения и продолжал:
— Вывел он собак на площадку и говорит: «Сидеть!» Они сели. Он говорит: «Голос!» Они все как заблеют: «Ме-е-е-е-е!» Он им показал: «Гав! Гав! Гав!» Они ему: «Ме-ме-ме!» Он им опять намекает: «Гав! Гав!» Они как бросятся на помощника и давай его бодать! Он аж зелёный от злости стал. «Всё, — говорит, — списывайте их к чёртовой матери! Это не собаки, это — козлы глупые! Вы бы их ещё в курятник поместили, чтобы они у вас кукарекали по утрам!» Плюнул на землю и уехал.
А что дальше было, я вам потом расскажу.
— А там и дальше было? — теперь уже удивилась мама. — Какая-то тысяча и одна ночь.
— Было-было, — ответил оглы. — Это долгая история. Мы с товарищем полковником не привыкли отступать в хозяйственных вопросах. Мы этих собачек к делу приспособили, и ещё как!
Он ушёл на почту ночевать, и все заснули.
Глава одиннадцатаяОхота
Утром Шарик чуть не проспал. Хорошо, что дядя Фёдор будильник завёл на четыре утра.
Вокруг дома ещё темень была, но какая-то светлая. Всё — и деревья, и сараи — хорошо было видно. Потому что снег был чистый-чистый.
Шарик сразу схватил фонарь в лапы и к кабаньему оврагу отправился.
Бежит он и себе под нос бормочет:
— Этот танк лохматый два раза меня на столб загонял, а я его спасать должен.
Бормотал он так, бормотал и вдруг на что-то твёрдое налетел. Это и был «танк лохматый».
Шарик ему говорит:
— Слушай, кореш! Тебе бежать надо. На тебя охотиться идут. Понял?
Кабан встал на передние ноги и сделался огромный, как самосвал. Но никуда не побежал. Шарик ему растолковывает:
— Кабаша, тебе уходить надо. В леса. Там охотники приехали с ружьями. Хотят тебя добыть. Их пятеро. Понял, кореш?
Кореш, конечно, понял. Он медленно так стал разворачиваться. Только совсем не в ту сторону, чтобы от охотников бежать. А совсем в другую сторону, в сторону Шарика.
Шарик ему кричит:
— Эй, эй! Ты куда поворачиваешься! Ты что, Кабаша!!!
А Кабаша ничего и слышать не желает. Он так медленно на Шарика развернулся и побежал. Сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее. Шарик кричит:
— Эй ты, свинина, что ты делаешь? Ты что — совсем?
Только что со свинины возьмёшь? Кабан себе паровозом за Шариком летит. А клыки у него острые, и каждый размером с хороший кавказский кинжал. Видит Шарик — погибель его приближается. Кабаша ему уже в хвост дышит. Сейчас его н