22
Кто будет долго сомневаться и раздумывать, когда в кармане водятся деньги, а в голове – грандиозные планы? Открываешь рекламный буклет, и взгляд сам падает на лучшее (самое дорогое) оборудование: станки для подсосных свиноматок, вентиляционные системы, кормушки, аппараты для переработки отходов, полы с подогревом. Последние пять лет Тай строил планы по увеличению поголовья свиней минимум в два раза (с пятисот до тысячи готовых откормленных особей в год) и мечтал о собственном небольшом племенном хозяйстве – «Бутике хряков», как он сам его называл. И даже единомышленника себе нашел: Лорен Кларк изучал в колледже животноводство и живо всем этим интересовался. Они с Таем то и дело обменивались какими-то статьями в фермерских журналах.
Когда через неделю после подписания документов о передаче фермы мы принялись изучать рекламные буклеты по производству откормочных свиней на убой, тут же выяснилось, что тысяча голов в год – это мало. Оптимальный вариант – четыре тысячи (сто – сто двадцать продуктивных свиноматок, три опороса в год). Амбициозно, конечно, но выполнимо. Это цифра, слыша которую соседи начинают уважительно качать головами, которую одобряет Марв Карсон, которую настойчиво рекомендует торговый представитель, которая то и дело звучит в городском кафе. Цифра, к которой примериваются и о которой мечтают другие фермеры, потому что она считается «оптимальной»: не слишком большой для одной семьи, но и достаточной, чтобы не сидеть без дела и без денег. Мы и сами не заметили, как она стала нашим планом и Марв Карсон открыл нам кредитную линию на триста тысяч долларов.
Было решено переделать старый коровник, чтобы увеличить участок опороса и доращивания, построить отдельные корпуса для супоросных свиней, для молодняка и для заключительного периода откорма, поставить резервуар для сбора навозной жижи и две небольшие силосные башни для заготовки кормов. Разместить все это планировалось вдоль Кэбот-стрит, к западу от нашего дома, потому что, во-первых, именно там стоял старый коровник, а во-вторых, Кэбот-стрит была не такая разбитая, как 686-я.
Тай – не новичок в фермерском деле. Он прекрасно знал, что на ферме соображения удобства и практичности, а также известная доля случайности предшествуют любым заботам о внешней красоте, но все же, подозреваю, смаковал в своем воображении, как живописно раскинутся новые постройки вдоль дороги, и, возможно даже, вопреки очевидной плоскости окружающего ландшафта, представлял их гордо возвышающимися над бескрайними равнинами. Всякий раз, садясь за стол, он выуживал несколько буклетов из стопки, скопившейся рядом с телефоном, и вдумчиво пролистывал их или рассматривал чертеж, сделанный торговым представителем, где были обозначены наш дом и сарай, отмечены новые подъездные пути, ответвляющиеся от основной дороги, аккуратно циркулем нарисован круг, обозначающий резервуар для навоза, и еще два круга поменьше рядом с корпусом для супоросных свиней – будущие силосные башни. Он смотрел и качал головой, будто сам себе не верил, и восхищенно бормотал: «Это что-то!»
С папой становилось все труднее, но Тай был уверен, что ситуация исправится, как только мы запустим новое производство: новые корпуса, новые чудесные силосные башни, новый резервуар, куда будет стекать весь навоз и где он будет герметично перепревать, пока не придет пора вносить его в землю – никаких протечек и никакой вони. Сплошная выгода и полное самообеспечение. Тай пытался подсовывать отцу рекламные буклеты, но тот даже не открывал их, правда, Тай не терял оптимизма и считал, что отец воспрянет духом, увидев все это великолепие в реальности. А крошечные поросята? Перед ними вообще нельзя устоять: они такие розовенькие, такие милые, толкаются, залезают на маму, сосут титьку, визжат, играют и смотрят, смотрят, смотрят через прутья загонов черными любопытными глазенками. Даже если отец не оттает, пока будет идти стройка, то уж когда закипит настоящая работа, он наверняка перестанет быть букой и превратится в довольного пенсионера.
Поле рядом со старым коровником было засажено кукурузой: в начале посевной никто и подумать не мог, что все так повернется. Поэтому, когда субботним утром к нам нагрянул Марв Карсон с подписанными документами (президент банка оказался свояком окружного строительного инспектора, поэтому Марв все так быстро провернул и даже не поленился заехать в выходной), Таю пришлось срочно выгонять плуг и запахивать двадцать акров прилично подросшей кукурузы. Отец с Питом в это время чистили и смазывали комбайн, как обычно готовя его к страде загодя. На воскресную службу на следующий день никто не пошел: время дорого. Чтобы не пропустить следующий цикл опороса и не стопорить выделенные деньги, следовало немедленно приниматься за дело. Утром в воскресенье у нас на пороге уже стояли прораб из Канзаса (у тамошней фирмы мы заказали корпуса), представитель фирмы, выпускающей резервуары, из Миннесоты, и главный подрядчик из Мейсон-Сити. Вместе с Таем и Питом они весь день проводили замеры, чтобы приступить к работам на следующее же утро. В понедельник ни свет ни заря подъехала бетономешалка, так что Таю пришлось пожертвовать сном и в половине шестого он уже был на площадке.
Мне в тот день предстояло отвезти отца в Пайк к мануальному терапевту.
– Заедь с ним в магазин, – посоветовала Роуз, – может, ему носки нужны или еще что-нибудь. Не торопитесь назад.
– Пообедать можно в кафе, – кивнула я.
– Точно. А завтра им с Питом еще комбайн надо до ума довести. Там работы на несколько дней. Надо же чем-то его занимать.
Я кивнула. Мы стояли у нас на заднем крыльце, и тут за спиной сестры я заметила Джесса Кларка. Он совершал свою обычную утреннюю пробежку и остановился, чтобы посмотреть на развернувшееся строительство. Роуз обернулась, увидела его, посмотрела на меня и едва заметно ухмыльнулась. Неужели я себя выдала?
– А у тебя на сегодня какие планы? – спросила я как можно беззаботнее.
– Линда купила ткань на спортивный костюм, я обещала ей помочь с выкройкой. Ну ты же понимаешь, чем все это кончится?
– Ругань и слезы.
– Точно. В супермаркете в Мейсон-Сити можно купить за двадцать пять баксов очень милый костюмчик. Но ей, видите ли, не нужен костюм из обычного супермаркета. Твоя швейная машинка берет трикотаж?
– Вроде да. Если хотите, можете шить у меня.
– Посмотрим.
Она отвернулась и стала разглядывать стройку, а потом спросила:
– Можно последнюю просьбу?
– Конечно.
– Пусть хоть врач скажет ему, что нужно делать зарядку. Все его проблемы из-за сидячего образа жизни, а не из-за аварии.
– Как скажешь.
– Вот увидишь… – протянула она с нескрываемой иронией.
Я рассмеялась и пошла к машине.
Отец ждал меня на подъездной дорожке у кухонных шкафчиков. Я заметила, что он переоделся, снял рабочий комбинезон и нарядился в чистые коричневые брюки и синюю рубашку. Садясь в машину, он не проронил ни слова, а когда мы проезжали стройку, прилип к окну и смотрел, пока очертания домов и техники не растворились в пыльном мареве.
В присутствии отца я всегда чувствовала внутреннее напряжение. Так было и сейчас, правда, когда он отвернулся от окна и выпрямился, меня словно отпустило и мысли вернулись в привычное русло – к Джессу Кларку. С момента нашего свидания на свалке прошло пять дней: два дня лили дожди, два были забиты домашними делами и семейными обязанностями, сегодня началась стройка. Теперь в ближайшие несколько недель и думать нечего о встрече. Игры по вечерам прекратились, Джесс заходил не часто, так что у меня не осталось даже щекочущего нервы удовольствия видеть его при свидетелях, боясь выдать себя, подавая ему чашку кофе или задавая праздные вопросы о Гарольде.
Я убеждала себя, что меня все устраивает и подобная дистанция – нормальный или даже единственно возможный вариант, потому что все прочие варианты, которые то и дело подбрасывало воображение, казались совершенно фантастическими. Когда я мечтала, как мы живем вместе где-то далеко отсюда, на западном побережье например, приходилось представлять не нас, а кого-то другого, потому что иначе разрывалась связь, ведь по сути у нас не было ничего общего, кроме прошлого и этой земли. Но о жизни здесь было даже страшно мечтать, тогда бы пришлось представить столкновения, взрывы и тектонические сдвиги, выбивающие почву из-под ног. Или что все разом умерли. И я представляла, подавляя страх, по своей обычной привычке воображать худшее. Иногда мне хотелось, чтобы Джесса вообще не было, но для этого пришлось бы представить, что он так и не вернулся (но он вернулся, и порой это вызывало у меня настойчивое сожаление) или что я умерла. Когда же я заставляла себя представлять, как он уезжает отсюда, возвращается в Сиэтл, женится и заводит детей, казалось, что лучше умереть, чем вернуться к прежней жизни до его возвращения.
– Хорошее место, – неожиданно сказал отец.
Я обернулась вправо, туда, куда он смотрел, но мы уже проехали.
– Ферма Ворда Ласалля? – спросила я.
Ворд был троюродным братом Кена Ласалля.
– Поля чистые.
– Я смотрю, ты снял повязку с щеки. Хорошо заживает.
– Пусть дышит.
– Сегодня, да. Но завтра, надеюсь, ты не полезешь в комбайн с открытой раной? У тебя есть антибактериальная мазь?
Молчание.
– Можно сегодня купить.
Глупо думать, что Джесс не найдет себе жену. Меньше всего он хочет быть как Лорен.
– Да что с тобой?
Я вздрогнула:
– Что?
– Что, черт побери, с тобой такое? Проехала фура, и ты чуть из шкуры не выпрыгнула.
Я не заметила никакой фуры.
Прошло всего пять дней, а меня и не узнать. Я отчетливо помнила то состояние силы, в котором покидала Джесса. Я хотела уйти. Я насытилась, наполнилась им, но при этом не ощущала ни бурлящего счастья, ни восторга, а лишь удовлетворение от доведенного до конца дела. Мы ничего друг другу не обещали, не говорили о будущем – та встреча казалась кульминацией нашего общего прошлого. Только кульминацией прошлого. И больше ничем.