Точно, я осталась тогда в нашей старой комнате, с желтыми обоями, а Роуз перешла в бывшую гостевую, с розовыми. Не помню, чтобы мне хотелось отъединиться от сестры, и сам процесс переезда не помню. Странно. Я сказала:
– Конечно, помню, что у нас были собственные комнаты, но только не помню почему.
– Он стал ходить к тебе по ночам.
– Зачем?! Я не помню!
– Как ты можешь не помнить? Тебе было пятнадцать лет!
– Значит, я спала. Дедушка Кук тоже всех обходил. Это как свиней на ночь проверить.
– Папа не проверял.
– О чем ты говоришь, Роуз?
– Сама знаешь.
– Клянусь, нет!
Я и правда не знала, но внезапно почувствовала страх. Ее взгляд гипнотизировал меня, я не могла отвести глаз.
Роуз глубоко вдохнула, задержала дыхание и четко произнесла:
– Он занимался с тобой сексом.
– Нет!
– Я видела, как он входил! И оставался долго!
– Ночью всегда кажется, что время течет медленно, – попыталась урезонить я сестру. – Может, он окна закрывал или еще что-то.
– Я засекала время, – выпалила Роуз, вспыхнув.
– Прошло больше двадцати лет! Ты что, просыпалась среди ночи, ждала, когда придет отец, и следила по часам? Поверить не могу! Но как это доказывает, что он… – запнулась я, не в силах произнеси страшную фразу, но взгляд не отвела, а потом добавила с сомнением: – Конечно, он пил и бил нас, но он же ходит в церковь…
– Я говорю правду, – отчеканила Роуз.
Ее слова озадачили и встревожили меня.
– Хорошо, предположим, это правда, – немного погодя решилась я. – Почему же тогда я молчала?
– Он тебя запугал.
– Как? У меня не могло быть от тебя секретов!
– Сказал, что если ты мне расскажешь, то я начну ревновать и перестану тебя любить. И ты поверила.
– Это я тебе рассказала?
– Нет, ты молчала.
– Вот как?
Я откинулась на спинку дивана и сумела наконец отвести взгляд, надо было взять себя в руки, в конце концов, я же старшая. Глядя прямо перед собой, чтобы не смотреть на сестру, я спросила:
– Зачем ты это рассказываешь?
– Когда мы разговаривали у папы в гостиной, я поняла, что ты ничего не помнишь.
– Но ведь ничего и не было! – крикнула я, поперхнувшись от негодования.
– Было.
– Почему же я ничего не помню? Думаешь, вру?!
– Со мной было то же самое, – произнесла она абсолютно ровным голосом, будто рассказывала, как мариновать огурцы. Мне показалось, я не расслышала.
– Что?
– Когда он перестал ходить к тебе, он начал делать это со мной. И запугивал точно так же. Да, мы занимались сексом в моей кровати.
– Тебе было тринадцать!
– И четырнадцать, и пятнадцать, и шестнадцать.
– Нет! Я не верю!
Она посмотрела на меня, будто издалека.
– Я думала, ты знала. Все эти годы я считала, что это наша общая боль, которой мы связаны. Думала, что раз после всего, что он сделал, ты способна нормально к нему относиться, значит, и мне надо оставить это в прошлом.
– А Кэролайн? – прошептала я, не сводя глаз с сестры.
Помолчав, она ответила:
– Не знаю. Он говорил, что если я буду хорошей девочкой, то не пойдет к ней. Преподносил все это как биологический факт, естественный порядок вещей. Думаю, она избежала нашей участи, и все потому, что была совсем другой, не такой, как мы: что чувствовала, то и делала. Смешила его, жалела. Он не сломил ее, как нас.
– Он и тебя не сломил. Ты всегда давала ему отпор!
– Имеешь в виду, когда я сбегала на вечеринки и свидания в старших классах? Ему нравилась эта борьба. Она его заводила.
– Звучит, будто ты делала это специально!
– Так и есть. Я боялась за Кэролайн, ей тогда и десяти не исполнилось. Но еще… Еще мне льстило его внимание. Я думала, он выбрал меня – меня! – из всех нас, не тебя, не ее. Тогда мне казалось, что это нормально – он же сам так сказал, а он был главным. Он не насиловал меня, Джинни. Он меня соблазнил. Сказал, что в этом нет ничего плохого, что я должна доставить ему удовольствие, что он хочет этого, что я особенная. Сказал, что любит меня.
– Хватит! Я не могу это слушать!
Роуз молча смотрела на меня. Друг за другом ударили три раската грома, с порывом ветра на дом обрушилась новая лавина дождя. Я старалась не думать, а просто слушать грозу.
– Джинни.
– Что?
– Он заходил в твою комнату. Я следила.
– Может, я спала. Может, он передумал. Может, выбрал тебя, потому что ты красивее.
– Красота здесь ни при чем. Я потом специально читала про это. Он считал тебя своей собственностью точно так же, как и меня. Как пруд, постройки, свиней и урожай. И был уверен, что может использовать нас как заблагорассудится. Кэролайн он тоже считал своей. Вот почему я до конца не уверена насчет нее.
Я не сводила с сестры взгляда, стараясь по выражению ее лица, по причудливой игре теней понять, правду ли она говорит. В детстве, когда ей было семь, а мне девять, она врала напропалую. Я, в отличие от нее, всегда все выкладывала начистоту, даже если впереди маячило наказание. Она же стояла до последнего, себя никогда не выдавала и однажды сказала мне: «Зачем ты честно отвечаешь на все вопросы? Просто скажи что им нужно, и они отвяжутся».
Сестра смотрела прямо на меня, глаз не опускала. Наконец я не выдержала:
– Роуз, ты слишком спокойна! С таким лицом врут, а не вспоминают ужасы прошлого!
– Да, я спокойна. Ты делаешь вид, что не знала. Хорошо, пусть будет так. Но я-то знала. И все эти годы жила с этим. И Питу рассказала после того, как он сломал мне руку.
– Поверил?
– Про отца он чему угодно поверит. Считает его монстром. Со мной все не так однозначно. Он знает, какие чувства должен ко мне испытывать, и старается изо всех сил. Хорошо, что у нас есть девочки. Если отец хоть пальцем их тронет, Пит его прикончит. Вот почему я с ним до сих пор не развелась.
Я оглянулась на лестницу, совершенно уверенная в том, что Линда и Пэмми сидят наверху и подслушивают. Но, конечно, на ступеньках никого не было.
– Поэтому ты держишь их подальше от папы?
– Да. Поэтому я перевела их в городскую школу. И когда он начал мотаться по всему округу, я занервничала, вдруг он приедет туда и заберет их.
Страх сжал мне горло, так что я не сразу смогла выдавить из себя следующий вопрос:
– Он когда-нибудь…
– Насколько я знаю, нет. Пару лет назад я купила специальные книжки и все объяснила девочкам про секс, конечно не упоминая отца. Я слежу за ними. К тому же они еще малы. Нами он занялся, когда мы были подростками.
– Со мной такого не было!
Она лишь пожала плечами, а меня вдруг будто прорвало.
– Бред какой-то! Даже говорить об этом не хочу! – выпалила я с неожиданной для самой себя злостью и разревелась. – Чувствую себя дурой, наивной, глупой дурой! Как он мог так с тобой?
Роуз, как ни странно, оставалась совершенно спокойной, почти равнодушной.
– Только не надо меня жалеть. Это хуже всего. Злость придает мне силы.
– Хорошо-хорошо-хорошо.
Она придвинулась ко мне и крепко обняла. Я пыталась унять слезы, но они прорывались лавиной помимо моей воли. И тут у самого уха я услышала ее голос:
– Он за все заплатит, Джинни. Я отомщу. Обещаю.
25
Буря стихла после полуночи, но дождь не прекращался. Тай и Пит вернулись, а потом снова ушли. Оставалась только одна свободная кровать – в нашей спальне, и мы с Роуз легли спать вместе, как в детстве. Она, похоже, сразу уснула, а мне не спалось, и я пошла проверить девочек: ночью они часто сбрасывали одеяла. Мой дом словно стал убежищем от преследователей.
Девочки спали, их ладони лежали совсем близко: похоже, засыпая, они держались за руки. Я была рядом с ними с самого их рождения, нянчила, укачивала. Мои руки до сих пор помнили основательную тяжесть их крохотных тел, которая есть лишь у младенцев и делающих первые шаги детей. С ними были связаны самые дорогие и счастливые моменты моей жизни. Помню, как-то за обедом полуторагодовалая Пэмми вдруг вскинула руки над головой и сказала: «Вверх!» – мы все повторили за ней, тогда она хлопнула пухлыми ладошками по столу и крикнула: «Вниз!» И сама расхохоталась своей первой шутке. А когда Линда была маленькой, она хватала руками все, что лежало на тарелке, изо всей силы сжимала в маленьких кулачках и только потом начинала есть. Кому может прийти в голову причинить им зло? Не сберечь, а обидеть, да еще так подло, среди ночи, когда их спящие тела совсем беззащитны.
Тогда, двадцать лет назад, это были не их тела, а наши, вернее, тело Роуз. Хотя, возможно, и мое тоже, если он заходил и ко мне в комнату, даже если только для того, чтобы закрыть окно.
Я тогда лежала, такая же обмякшая ото сна, как они сейчас, в сбившейся ночной рубашке, с волосами, рассыпавшимися по подушке. Я не могла представить, как мой отец делает то, о чем сказала Роуз, но и представить его на моем месте, смотрящим на своих дочерей с любовью и нежностью, тем более не могла. Меня вдруг охватила дрожь, я поскорее накрыла девочек одеялом и вернулась в спальню. Раздеваться не стала, легла в кровать как есть. Роуз спала на покрывале, накрывшись с головой пледом. Наконец сон пришел и ко мне.
Я проснулась от чьего-то взгляда. В дверях спальни стоял Джесс Кларк. Заметив, что я зашевелилась, он подошел и, наклонившись, прошептал:
– Твой отец у нас, и они не знают, что я здесь.
Одной фразой он отмел все мои вчерашние страхи, но посеял новые. Я скатилась с кровати, стараясь не разбудить Роуз, вытолкала Джесса из спальни и закрыла за нами дверь. Часы в коридоре показывали десять минут пятого.
Под окнами не было ни одной машины. Дождь перестал, начинало светать.
В памяти всплыл вчерашний разговор с Роуз. Я посмотрела на Джесса и разрыдалась. Он отвел меня в кухню, включил свет, сварил кофе, держал за руку и не сводил глаз, пока рассказывал.
Оказалось, уйдя от нас, отец промотался под проливным дождем около часа, пока не набрел на сарай Гарольда Кларка, но внутрь заходить не стал, шатался вокруг, кричал и говорил сам с собой. Там его и подобрал Лорен, поздно возвращавшийся из кинотеатра в Зебулон-Центре, и отвел в дом. Они стали убеждать отца переодеться, но он сказал, что и шага не сделает, пока ему не дадут позвонить Кену Ласаллю и Марвину Карсону. Гарольд вручил ему телефон, и не прошло и ч