По вечерам в уголке для отдыха вспыхивал огонь в камине и начинались разговоры о вопросах веры. Медведь приносил из сарая поленья, но топить камин ему не позволяли: зверь вряд ли научился бы чиркать спичками, не то что колоть дрова.
Когда училище опустело, пастор Хуусконен перестал проводить вечерние молебны. Он объяснил Сонье, что, не будучи больше верующим священником, не хотел организовывать их для Соньи, даже ради того, чтобы та делила с ним постель.
– Зимой и особенно весной я размышлял о том, что все-таки нельзя быть уверенным в существовании Бога. Человеческий мир настолько зависит от воли случая, что не стоит сильно рассчитывать, будто за ним стоит разумный творец.
– Не глумись. Пастору верить в Бога обязательно.
– Отстраненный от службы пастор может думать о религии что угодно. А еще у меня есть опыт в подобных делах: я давний апологет, диссертацию написал о защите веры. Все можно перевернуть с ног на голову и применить те же самые аргументы против религии.
– Ужасно слышать это от тебя.
Пастор Оскари Хуусконен попытался донести до Соньи, что, по его мнению, мыслительные способности человека ограниченны, человеческий мозг еще настолько неразвит, а научно подтвержденных данных настолько мало, что недостаток разума естественным образом скрывается и возмещается религией. С ее помощью пытались объяснить мир и бытие. В том, чтобы бог, божество было создателем всего и хозяином всего, нуждались тогда, когда больше ничего иного не оказывалось на виду.
– Что же еще человеку нужно?
– А если никакого божества нет? Нет вечной жизни, ничего нет? Есть только этот червивый мир и явные вещи и способы существования.
По мнению Соньи Саммалисто, Оскари забыл, что с чего-то мир начался и чем-то он должен закончиться, ничто не берется из ничего и просто так не исчезает.
– Я начал думать, что, может, где-то в далеком космосе со временем развился такой разум, который способен решить эти вопросы. Что мы, жалкие, всего лишь песчинки во Вселенной и во всем этом ничего не понимаем.
– Ты в НЛО начал верить? Променял Бога на всякую ерунду.
– И все-таки человек во Вселенной не один. По-моему, совершенно естественно считать, что из всех разумных существ мы самые глупые, что на каком-то другом небесном теле есть более разумная жизнь. Следовало бы начать прислушиваться к космосу, а не возносить хвалы Господу, несмотря на то, что мир, как кажется, всегда меняется только в худшую сторону.
Сонья Саммалисто подивилась мыслям пастора. У человека окончательно съехала крыша? К чему размышлять о каком-то внеземном разуме, когда у человечества была готова проверенная временем, крепкая и цельная религия, которая все объясняла.
– Наука никогда не сможет прояснить тайны Вселенной, средства, которыми располагает человек, не достают до неба.
– Не говори так. До открытия электричества люди посчитали бы сумасшедшим того, кто утверждал бы, что существует энергия, которая не видна, но может пройти по медному проводу. А радиоволны? Радиация? Свет, темнота? Все это для нас совершенно привычно, но для невежественных дикарей – ужас и сравнимые с божеством явления.
Болтовню продолжили на вечерней прогулке. Медведь плелся на поводке впереди парочки. Медведи и собаки похожи в том смысле, что они с удовольствием принюхиваются к запахам, доносящимся спереди, но, тогда как собаки то и дело поднимают заднюю ногу, желая пометить свой маршрут, медведь довольствуется отфыркиванием из-за странных запахов. Медведь не справляет нужду, поднимая заднюю лапу, даже самец.
Сонья Саммалисто возобновила разговор о религии:
– Ты упоминал, что совесть человека свидетельствует о божественном влиянии на него, что это голос Бога звучит в нас. Как ты теперь это объяснишь?
– Совесть – предостерегающий голос внутри человека, сигнал, который останавливает или предотвращает какое-то неправедное действие. Никакой божественной речи здесь слышать не нужно. Раскаяние возникло в процессе эволюции, как и человеческое мышление вообще, чувства, рассудок и даже предрасположенность к религии. Как биолог, ты должна знать, что в процессе эволюции развились и многие другие чудесные особенности, которые защищают виды и, таким образом, жизнь. Совесть – предохранительное средство, которое защищает человечество от самоуничтожения.
– Моя совесть, по крайней мере, не просто внутривидовой инстинкт самозащиты.
– Ну, с женщинами всегда все немного по-другому. Порой кажется, что у вас две совести, одна – шлюхи, другая – матери. Удобно, в общем.
Сонья спросила, как тогда Оскари объяснит смерть. Что разумного с точки зрения эволюции было в том, чтобы давать развиться виду, который жил лишь мгновение, а потом вымирал. Человек мог бы достичь бессмертия, так хоть сохранение вида было бы обеспечено.
– Конечно же, смерть одной особи освобождает место для другой, новой: вид не исчезает из-за смерти особи, а остается жить, и новая особь оказывается более развитой, чем предыдущая. Именно это эволюция и обозначает.
Сонья вздохнула, сказав, что, по крайней мере, она верит в человеческое бессмертие, в то, что в последний день Господь воскресит всех умерших верующих.
Пастор Хуусконен заметил, что и здесь все не так просто. Входят ли в число заслуживающих спасение лишь те, кто обратился в веру до смерти, или вообще все люди? Человек из каменного века не верил в лютеранского Бога, потому что ничего о Его величии не знал. Он вполне мог быть чутким и воспитанным, но тогда надежды попасть на небо в последний день не было… А где проходит граница между человеком и животным? Попадет ли на небо верующая обезьяна, или надо уметь разговаривать и пользоваться оружием, чтобы тебя сочли пригодным для неба?
– Войтто Виро когда-то утверждал, что его собака попала на небо, – вспомнила Сонья.
– У Черта могут быть проблемы, – произнес Хуусконен, глядя на медведя.
В центре деревни залаяли собаки. Медведь заворчал: он испугался и задергался на поводке. Некоторые особо свирепые особи наверняка разгуливали на свободе – лай приближался из-за домов, через лес в стороне от березовой аллеи народного училища.
– Неужели собак теперь не держат летом на привязи? – удивилась Сонья.
– Они почуяли запах Черта. Может, отвести его домой?
Сонья снова вернулась к главным вопросам бытия:
– А Сотворение мира? Разве это все-таки не доказывает существование божества? Ничто не возникает из ничего, жизнь создана Творцом.
– Ну да. Бога надо считать довольно некомпетентным творцом. Природа вышла приемлемо красивой, но создание человека обернулось катастрофой. Если бы, например, какой-нибудь часовщик выполнял свою работу так же скверно, то его сразу уволили бы. Неужели где-то еще, в других мирах, не господствует все время такой вид и такой разум, для которого это кристально ясно и само собой разумеется?
Хуусконен еще продолжил бы религиозное философствование, но по полю навстречу мчались три или четыре собаки: впереди большой барбос с раскатистым лаем, следом шпицы с хвостами колечком – все они безжалостно набросились на Черта. Бедный медведь пострадал от накинувшейся на него своры. Он отважно сопротивлялся, но намордник мешал драться, а поводок запутался в задних лапах. Зато передние были свободны, и с силой и ловкостью молодого медведя Черт дал агрессорам настоящий отпор.
Пока страшное тявканье и вой продолжались, пастор Оскари Хуусконен схватил у самой дороги шест и принялся бить им сварливых собак. Когда с Черта сняли намордник и он смог открыть свою белозубую медвежью пасть, деревенские собаки сочли, что лучше отступить. С воем они убежали в тянувшийся вдоль полей перелесок. Черт приготовился ринуться за притеснителями, но Оскари схватил поводок и больше не выпускал его из рук. Тяжело дыша, троица вернулась под кров народного училища. Пастор похвалил медведя:
– Здорово же ты, Черт, дерешься.
Пастор отправляется в море
Атмосфера в Христианском народном училище Вампула накалилась вскоре после Ивана Купалы, поскольку на курсы по психологии отношений туда нахлынули представители церковной совещательной комиссии по семейным делам: сразу стало ясно, что свободные отношения между пастором Оскари Хуусконеном и биологом Соньей Саммалисто порицались, и присутствие медведя по имени Черт недоверия не рассеивало.
Сонья Саммалисто и Черт еще постирали и погладили белье, Сонья составила из собранных в начале лета заметок связный текст и отправилась в Оулу. Как же дорог момент расставания, думал Оскари Хуусконен, давая Сонье деньги на билет на самолет. Оставшись с медведем, Оскари только путался под ногами у слушателей курса по психологии отношений и поэтому тоже решил покинуть училище. Оплатив счет за проживание, он поехал через Кёюлиё в Раума, переночевал в гостинице и на следующий день отправился дальше, в Уусикаупунки.
Производство машин в городе сократилось, безработные мужчины болтались по улицам и кабакам, атмосфера царила угнетающая. Безработица охватила и док Уусикаупунки, где на тот момент стояли на ремонте всего пара судов: немецкий ролкер «Ганза» и русский пассажирский теплоход «Алла Тарасова», когда-то построенный на гданьской верфи; его капитальный ремонт сейчас подходил к концу. Пастору Хуусконену довелось встретиться с капитаном, приятным и опытным моряком Василием Леонтьевым, прибывшим принять отремонтированный корабль. Встреча была случайной. Оскари Хуусконен бесцельно ехал по дороге, ведшей к доку. У ворот стоя мочился седобородый капитан дальнего плавания. Медведь тут же визгом дал понять, что тоже хочет справить нужду. Оскари остановил машину и отвел Черта в тень ограждения из стальной сетки. Медведь посмотрел на капитана, прислонился одной лапой к ограде и начал облегчаться, как человек; пастор Хуусконен последовал примеру этих двух. Капитан закончил дело первым, потеребил свой причиндал и застегнул молнию. По-английски он спросил:
– Это же медведь, да?
– Он самый, – подтвердил пастор Оскари Хуусконен.