– Ну-ну, А-Юн. Фа Линь просто устал. С Ван Цином и Лун Анем все будет хорошо.
– А они… еще придут? – всхлипнув, спросил Го Юн. У него смешно покраснел нос.
Минако подняла вопросительный взгляд на Фа Линя, который уже принялся снова пить чай.
– Что? А я откуда знаю, придут они или нет? – взорвался он. Честно признаться, было огромное желание не пускать на территорию обоих, а Ван Цина – еще и в свою квартиру. Сменит замки и ключи отнимет, чтобы наверняка. Лицо Го Юна еще больше скривилось. Фа Линь закатил глаза и со стоном добавил: – Да придут, не реви! Куда они денутся, чтоб их… Иди спать!
Го Юн часто закивал. Минако, вытянув губы трубочкой, стерла слезы с его щек и повернулась к Фа Линю.
– Вам тоже пора спать. Лучше возьмите такси, вам нельзя за руль, вы устали.
Он отмахнулся и отпил еще чаю. Кружка уже опустела больше чем наполовину.
– Не в первый раз.
– Может, вас подвезти? Мы живем на соседних улицах.
Фа Линь поперхнулся.
– Откуда ты знаешь, где я живу?
Минако усмехнулась, прижав к себе сонно моргающего Го Юна. Мальчик ухватился ручкой за ее туго заплетенную косу.
– Вы каждое утро покупаете кофе в кофейне «Лотос». Она находится в моем доме. Там работает моя мама. Это, кстати, оттуда, – девушка кивком указала на кружку в руке Фа Линя.
– Оу.
– Оставьте себе. Это подарок. Я уложу А-Юна и буду ждать вас на парковке.
Фа Линь подавил зевок и кивнул. У него не было сил даже на то, чтобы спорить с ней. Чем раньше он окажется дома и рухнет в постель, тем лучше. Утром закажет такси.
Минако подхватила Го Юна на руки и направилась к двери.
– Эй, – окликнул ее Фа Линь. – Как я тебя там найду? Машина-то какая?
Девушка с улыбкой обернулась через плечо.
– Уже почти полночь. Там остались только ваша и моя.
Ван Цин никогда не уделял должного внимания этническим инструментам. Во времена обучения в университете он играл разве что на гитаре, и то только на студенческих сборищах и вечеринках. Никогда – профессионально. Все хвалили его голос и то, как легко у него получается учиться чему-то новому, но на этом все и заканчивалось.
Наверное, зря. Едва Лун Ань поднес к губам бамбуковую флейту, из мира исчезли все шумы и краски, оставив лишь легкие, уносящиеся куда-то вверх звуки. Ноты были похожи на мазки кисти, под которой рождался разноцветный рисунок. Движение за движением, перелив за переливом.
У Лун Аня были прикрыты глаза, а его пальцы плавно порхали над деревянным корпусом флейты, накрывая то одно, то другое отверстие. Ван Цин любил музыку, но никогда еще она не завораживала его настолько. Появлялось ощущение, что он стоит в чистом поле, где только трава и мелкие летние цветы насколько хватает глаз под пронзительной синевой неба.
Когда мелодия закончилась, а Лун Ань посмотрел на него, Ван Цин даже не сразу пришел в себя. Он несколько раз моргнул, забыв, что у него в руках тоже была флейта.
– Ох, Лун Ань, что это за композиция? – спросил он.
– «Скорбь разлуки», – Лун Ань приблизил флейту к лицу снова. – Следи, чтобы губы были достаточно растянуты. Поток воздуха должен быть острым, чтобы получился звук. Ван Цин?..
Ван Цин помотал головой, прогоняя наваждение. Мелодия уже больше не звучала, но павильон словно сохранил ее эхо, звеневшее где-то в темных углах на высоте.
– Извини, – сказал он и поставил руки так, как показывал Лун Ань до этого. – Я задумался.
До назначенной медитации оставалось еще два дня. Юйлань удалось немного остудить пыл Куан Ли и уговорить ее не торопиться с их совместным экспериментом с видениями. Вместо этого у Лун Аня и Ван Цина появились свободные дни. Ван Цин планировал поснимать, а Лун Ань должен был заниматься своей диссертацией.
Ван Цин поднес к губам флейту, накрыв пальцами все игровые отверстия, и попробовал сыграть ноту. Получилось резко и пронзительно – даже в ушах зазвенело. Лун Ань едва заметно прищурил глаза. Это он так морщился. Ван Цин уже начал учиться считывать выражение его лица по малейшим изменениям.
– Это вторая октава, – сказал он. – Не так сильно.
– Повезло, что я еще что-то помню из школьных уроков музыки, – улыбнулся Ван Цин.
– Попробуй эту, – Лун Ань протер свою флейту мягкой тканью и протянул ее ему. – Это другая тональность, она немного ниже звучит.
– А у меня какая? – Ван Цин взглянул на неокрашенный бамбуковый корпус, который стискивал обеими руками.
– F. Там есть отметка.
Ван Цин послушно отдал ему флейту и взял другую. Он поднял ее к лицу и неуверенно посмотрел на Лун Аня. Тот, в свою очередь, выглядел совершенно невозмутимым, лишь смотрел так внимательно и серьезно, как настоящий учитель.
Они должны были заниматься своими делами, но Ван Цин все равно напросился учиться играть на флейте. Он взял номер Лун Аня в тот вечер, когда уронил меч в шестом павильоне, и позвонил ему на следующий же день, промучившись пару часов сомнениями и угрызениями совести. Отвлекать его не хотелось, но внутри поселилось чувство чего-то неоконченного, незавершенного. Ван Цин больше всего не любил подобные ощущения, когда невозможно было заниматься чем-то, потому что мысли крутились и крутились на одном месте. Юйлань же говорила, что им стоит проводить больше времени вместе. Если Лун Ань видел того юношу с флейтой, значит, эти занятия должны были поспособствовать продвижению.
Хотя причина была куда проще – ему просто хотелось проводить время с Лун Анем. А Ван Цин привык делать то, что хочется.
Лучшего места, чем все тот же пятый павильон в «Тысяче эпох», они не нашли. Ван Цин предварительно позвонил Фа Линю, чтобы не вышло, как в прошлый раз. Тот, проорав в трубку минут пять без перерыва, все же разрешил прийти, но под честное слово, что ни он сам, ни его клиенты их не увидят и даже не вспомнят об их существовании.
– Ты окончил музыкальную школу, Лун Ань? – спросил Ван Цин.
– Нет, художественную.
– А кто учил тебя играть на сяо?
– Отец. Он коллекционирует этнические музыкальные инструменты.
Ван Цин на пробу сыграл одну ноту. Получилось уже куда лучше. Он улыбнулся Лун Аню, встретив его взгляд.
– Покажешь мне?
– Мы с отцом не общаемся, – ответил Лун Ань и снова начал играть какую-то уже другую мелодию, не дав задать новые вопросы.
На самом деле Ван Цин действительно не знал ничего о его семье. Это был первый раз, когда Лун Ань вообще упомянул кого-то из ее членов. Почему он не общается с отцом? Они поссорились?
Несмотря на разгоревшееся внутри любопытство, Ван Цин не решился спрашивать и занялся отработкой нот. Флейта звучала медитативно и успокаивающе. Из тела во время игры уходило все напряжение, а глаза будто закрывались сами собой. Он и не заметил, как начал пытаться подобрать ноты под мелодию Лун Аня, чтобы они звучали в унисон.
В павильоне горели только лампы вдоль стен, которые всегда выключали во время действа. Света от них было достаточно мало, но его вполне хватало для занятий музыкой. То здание с крышей с первой постановки давно разобрали, так что здесь остались лишь декорации с урока. Части столов уже не было. Они с Лун Анем разместились прямо на деревянном полу. Ван Цин взял у Минако пару плоских подушек, чтобы было мягче сидеть.
Даже сквозь закрытые веки он видел, что в павильоне достаточно светло. Но в следующее мгновение перед глазами заплясали алые пятна. Ван Цин в замешательстве открыл их, но знакомых декораций перед собой не увидел. Высокие серые стены заменили деревянные, обшарпанные. Сбоку стоял сколоченный из неотесанных досок стол с горевшей на нем одинокой свечой. По ее бокам стекали, как слезы, капли мутного воска.
Ван Цин вскочил на ноги. Огляделся. Справа от него находилось небольшое круглое окно, за которым царила непроглядная ночь. В щели задувал холодный ветер. Он посмотрел на собственные руки и едва не выронил то, что держал. В пальцах была флейта, но вовсе не та, на которой он только что играл. На корпусе этой матовым блеском переливались изображения двух белых змей.
– Что? – произнес Ван Цин, но сам себя не услышал.
Он видел собственные залатанные рукава и бледную, полупрозрачную кожу. Запястья казались непривычно худыми. Ногти были неровно обломаны. По указательному пальцу тянулся заживший рубец.
В ушах звенело.
– Ван Цин!
Где он? Почему видит все это? В висках пульсировало, а изнутри поднималась волна жара, от которой, казалось, готовы треснуть ребра.
– Ван Цин!
Запястья обхватили чьи-то пальцы. Кто-то звал его, но Ван Цин не мог понять, чей это голос. Такой низкий и одновременно мелодичный, встревоженный. Он зажмурился, роняя флейту из ослабевших рук. Услышал, как она ударилась о деревянный пол.
– Ван Цин! Посмотри на меня!
Лун Ань?
Ван Цин открыл глаза. Лун Ань сидел перед ним, крепко держа его за руки. Обе флейты, на которых они играли, лежали на полу. Ван Цин в ужасе огляделся. Они снова были в пятом павильоне. Вдоль стен горел свет. Лун Ань пристально смотрел на него и напряженно хмурился.
– Лун… Лун Ань, – хрипло произнес Ван Цин. Во рту пересохло, и он облизал губы, пытаясь перевести дыхание. В груди жгло. – Что случилось?
Лун Ань отпустил его, и Ван Цин едва не подался следом, лишь бы его прикосновение не исчезало. Казалось, только оно и удерживало его на этой хрупкой грани реальности и… Что это было? Сон? Видение?
– Что ты видел? – не ответив на заданный вопрос, произнес Лун Ань.
Ван Цин снова встряхнул головой. Все мысли будто сузились до крошечной точки, в которой им было тесно. Виски выламывало от боли. Лун Ань вздохнул и, протянув руку, приложил к его лбу прохладную ладонь, отведя в сторону пряди челки.
– Дыши глубоко. Ван Цин, послушай меня. Сосредоточься на дыхании, – сказал он.
Упираясь лбом в его ладонь, Ван Цин закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Выскакивавшее из груди сердце немного успокоилось. Пол перестал раскачиваться; вернулось ощущение собственного тела.