Брат слушал очень внимательно, ни разу не перебив, хотя по его лицу Лун Ань видел, сколько вопросов у него возникает. Когда он упомянул бамбуковую флейту и обморок Ван Цина, Лун Бэй нахмурился, а чашка, из которой он пил, дрогнула в его руке.
– Ань-эр, подожди, – попросил он, на этот раз не сумев удержаться и не прервать его рассказ. – Я правильно понял, что эта флейта хранится в семье Фа как реликвия?
Лун Ань кивнул.
– Она очень древняя и принадлежит этому роду много столетий. Так Ван Цину сказала доктор Фа.
Лун Бэй потрясенно покачал головой и отставил чашку, сплетая пальцы в замок. Он молчал. Лун Ань попросил у подошедшей официантки еще чаю, в то время как брат даже не посмотрел на нее, хотя всегда был безукоризненно вежлив с персоналом. Когда девушка отошла, Лун Ань позвал его:
– Брат?
Тот моргнул и все же коротко взглянул на него, потом снова опуская глаза на свои руки на столе.
– Ань-эр, – наконец медленно произнес Лун Бэй, – ты помнишь, что случилось с тобой в три года?
Лун Ань нахмурился.
– О чем ты?
– Ты тогда был у нас с мамой в гостях. Мама ушла в магазин всего на десять минут. А ты… я так перепугался, что плакал до самого вечера.
У Лун Аня было мало воспоминаний о столь раннем детстве. Он помнил дом тети Шань Лан, знал, что часто проводил в нем время, потому что обожал старшего брата. Тетя никогда не препятствовала их общению, так что с удовольствием забирала Лун Аня к себе, когда он немного подрос. Однако он понятия не имел, о чем говорит Лун Бэй.
– Прости, я не помню этого.
Лун Бэй со вздохом кивнул. Лун Ань заметил, как он еще крепче сцепил пальцы, словно собирался с мыслями.
– У рода Лун тоже есть семейная реликвия. Сейчас она хранится у отца, но тогда он был так окрылен любовью к твоей маме, что даже забыл забрать ее. Мы с тобой играли, и ты забежал в библиотеку. Помнишь?
Библиотека? У тети Шань Лан действительно была целая комната, выделенная под книги. Она обожала читать и могла целый день в выходной провести среди полок, где так удивительно пахло бумагой и типографской краской, а еще старыми страницами и засушенными травами. Тетя любила составлять композиции из увядших букетов. Она преподавала изобразительное искусство в школе, и ученики часто дарили ей цветы на праздники. Лун Аня в детстве тянуло, как магнитом, в библиотеку. Читать он еще не умел, но ему нравилось разглядывать обложки и украшения, которые делала тетя своими руками. Они с Лун Бэем оба любили эту комнату.
– Да, помню, – кивнул Лун Ань. – Но о какой реликвии ты говоришь?
Лун Бэй взял со стола свой телефон, который все это время лежал экраном вниз, поставленный на беззвучный режим, чтобы не отвлекать от разговора. Он на несколько минут погрузился в него. Лун Ань наблюдал за движением его глаз, пока брат не развернул телефон к нему.
На экране была фотография вытянутого стеклянного футляра не больше коробочки для хранения ювелирных изделий, вроде цепочек и колье. Внутри лежала белая фигурка. Лун Ань присмотрелся повнимательнее. Это был белый дракон – искусная тончайшая работа из драгоценного нефрита редкой красоты. Гибкий хвост мифического существа заканчивался неровным сколом.
– Это… подвеска? – спросил он.
– Да, – ответил Лун Бэй. – То, что сохранилось.
– Откуда она?
Лун Бэй заблокировал экран и снова положил телефон на стол задней крышкой вверх. Лун Ань встретил его внимательный взгляд.
– Насколько я знаю от отца, это фрагмент подвески, которую наш род носил на поясе как знак кланового отличия в древности, – он коснулся кончиками пальцев своей талии, – вот здесь. Такие подвески крепились к тесьме, и ее повязывали вокруг талии как поясное украшение. К сожалению, эта часть – все, что осталось.
Лун Ань сглотнул. Этого не может быть.
Брат продолжал пристально смотреть на него.
– Это уже другой футляр, – произнес он. – Первый ты случайно разбил, когда тебе было три. До сих пор не могу понять, как ты дотянулся до той полки, потому что сам прибежал позже, услышав звон стекла. Ты лежал без сознания с этой подвеской в руке.
Лун Ань смотрел прямо перед собой, сжав пальцы в кулаки. Подошедшая официантка поставила в центр стола новый чайник с чаем, но ни он, ни брат не обратили на это никакого внимания. В груди потяжелело, а потом разгорелось теплом, как от потревоженного пламени свечи. Лун Ань невольно коснулся ладонью солнечного сплетения, где жгло сильнее всего.
– Ань-эр?
– А что произошло потом?
– Пришла мама. Я не мог тебя разбудить и звал на помощь, так что ей позвонила соседка, которая долго стучала в дверь, но я боялся отойти от тебя, чтобы открыть. Мы вызвали «скорую». Врачи сказали, что ты полностью здоров. В тот день было очень душно, все решили, что ты потерял сознание от жары. Футляр мама заменила, а потом его забрал отец. Ты ничего этого не помнишь?
– Нет, – тихо ответил Лун Ань.
Лун Бэй глотнул чай, который был у него в чашке, и отставил ее, потому что он давно остыл. Он взял чайник и долил новый: сначала Лун Аню, потом – себе.
– С господином Ваном произошло что-то похожее? – спросил он, когда молчание слишком затянулось и стало тяжелым, что редко происходило при их встречах.
– Угу.
– Не знаю, поможет ли это в вашем исследовании, но… Я тоже брал в руки эту подвеску в тот же день, когда пытался тебя разбудить. Со мной все было в порядке.
Гости, сидевшие за соседним столом, громко рассмеялись. Лун Ань повернул голову. Все звуки стали слишком резкими, навязчивыми, а воздух, несмотря на работавший в зале кондиционер, – густым и вязким. Извинившись перед братом, он поднялся с места и направился в уборную, чтобы умыться. В голове было слишком много мыслей, и каждая давила, клубилась в сознании, как горячий дым.
Могло ли так случиться, что их с Ван Цином видения – не просто шутки подсознания?
Что, если все это происходило на самом деле?
Вокруг была кромешная тьма, но вскоре в дальнем углу дорого обставленных покоев зажглось пламя свечи. Фа Шэньхао, бледный как смерть, произнес дрожащими губами:
– Делай что нужно.
Пахло кровью. До ушей долетел тихий, полный боли женский стон.
– Если она умрет… – глухо проговорил Фа Шэньхао, тут же оборвав себя.
Ван Сяоши стоял на одном месте, держа в руках свою бамбуковую флейту. Ее корпус ловил отблески свечного пламени, и ледяные пальцы сводило болезненной судорогой от плохого предчувствия. Внутри все сжималось от горечи и страха, и сложно становилось отделить одно от другого.
Он отступник, что заслуживает только презрения и ненависти. Его обвиняли в страшных деяниях, но теперь Фа Шэньхао, некогда самый близкий его друг, сам послал за ним среди ночи в юго-западный лес, сходя с ума от отчаяния. И Ван Сяоши не смог отказать ему и не откликнуться на этот полный мольбы зов.
Его драгоценная жена Минлэй, носившая их наследника, умирала после родов, едва успев дать жизнь сыну.
Фа Шэньхао уже нечего было терять.
– Ее тело может не выдержать. Духовная энергия слишком слабая. Все это может выйти из-под контроля. Ты должен понимать, что… – попытался объяснить Ван Сяоши.
– Ван Сяоши! Сделай это!
Она была так слаба. Ее дыхание было рваным, неглубоким. Еще несколько минут – и оно затихнет навсегда. Ребенок, родившийся раньше срока, был где-то в соседних комнатах у повитухи, которая сжималась от страха, когда забирала его под грозным взглядом Фа Шэньхао.
– Сделай это. Клянусь, я на все готов, – повторил он, когда Ван Сяоши неуверенно подошел ближе к Минлэй.
Ему было очень страшно. Он прекрасно понимал, насколько рискует, ведь Минлэй не была такой сильной, как Фа Шэньхао. Его тело, душа и духовная сила выдержали исцеление при помощи расщепления души, но его жена могла лишиться разума. Если это произойдет… Однако что станет с ней, ее сыном и Фа Шэньхао, если Ван Сяоши не попытается?
Тело прошила уже знакомая, некогда пережитая боль. Излечить женщину можно было только одним способом. И Фа Шэньхао знал, на что соглашался. Только он понятия не имел, что сам уже был однажды вырван из объятий смерти таким же путем.
Минлэй зашлась криком, и Ван Сяоши тоже хотелось закричать. Флейта, которую он использовал, чтобы успокаивать разум и работать с духовной энергией, лежала на смятых покрывалах ее кровати без надобности. Здесь она уже не поможет.
Молодая жена Фа Шэньхао вдруг обмякла, лишившись чувств. Ван Сяоши, смяв одежду на груди пальцами, старался восстановить дыхание, пережидая отголоски боли и чудовищное головокружение. У него получилось? Во рту был привкус крови.
Все перед глазами пошло рябью цвета киновари. Ван Сяоши показалось, что он закрыл глаза, поддавшись слабости, лишь на мгновение, но, когда услышал взволнованные голоса и крики в соседних покоях, постель Минлэй была уже пуста.
– Госпожа! Нет! Остановитесь! Умоляю! Что вы делаете?!
– Минлэй!
Он бросился на крики по темному коридору. Одна из дверей была распахнула. Красивое лицо Минлэй, бледное, с сизыми пятнами, какие бывают лишь у мертвых, было перекошено. Она держала в руках крошечное тельце новорожденного сына, сдавливая его тонкую шею.
Еще секунда…
Сердце остановилось, сжалось так, что невозможно было выдавить из себя ни звука, когда над ее головой блеснуло лезвие меча. Мгновение короче полета искры – и она повалилась на пол, выронив заходившегося прерывистым криком ребенка.
Ван Сяоши склонился над ней, но Фа Шэньхао оттолкнул его, сбив с ног. Из ее раны лилась кровь. Повитуха упала без чувств.
– Что ты наделал…
Боль прошила все тело, и Ван Цин вдруг словно начал видеть все со стороны. Ван Сяоши, сидевшего подле мертвого тела с мечом в руке. Фа Шэньхао, который кричал не переставая. Затихшего и переставшего издавать даже хрипы младенца в окровавленных простынях.
Ван Цин попятился, не понимая, что происходит. В покои вбежали слуги. Вокруг царила настоящая паника. Ван Сяоши плакал и тихо говорил что-то, но Ван Цин не мог расслышать его слова.