А после наступает тьма.
Беспроглядный мрак чернее черного.
Но и он мгновение спустя разбивается вдребезги.
Лун Байхуа кричит. Он не может пошевелиться, не может двинуть даже пальцем, но кричит, пока не срывает горло, пока его крик не превращается в хрип. Он пытается позвать Ван Сяоши, пытается добраться до него, но его духовные силы истощились, потому что он использовал их слишком много, чтобы просто заставлять двигаться собственное тело.
Он лежит на животе, касаясь сухой земли щекой. От удара, в который Ван Сяоши вложил последнее, что в нем было, Лун Байхуа упал и больше не смог подняться. Подвеска из белого нефрита в виде дракона, что висела у него на поясе, раскололась, и теперь он видит ее, белеющую в опавших листьях.
Лун Байхуа всегда хотел отдать ее Ван Сяоши.
Признать в нем родственную душу, часть семьи. Признать в нем кого-то, кто лучше и светлее его самого.
Но Ван Сяоши больше нет.
Прямо на его глазах его душа распалась на кусочки, разорвав его плоть изнутри, сломав его кости. Лун Байхуа думал, что такой душевной боли не существует, пока она не наполнила каждую клеточку его тела. Он ждал, что умрет от нее, не выдержав ее сокрушительного удара, но, по какому-то недоразумению, он по-прежнему жив.
Зачем Ван Сяоши оттолкнул его? Он мог погибнуть вместе с ним.
Пусть заберет его с собой.
Лун Байхуа больше не может это выносить.
Он больше не может.
Он снова пришел слишком поздно, не смог остановить его. Даже без меча в руке он не смог объяснить ему, что не желает его смерти. Что просто хочет быть рядом, хочет разделить любую боль, которая не может быть сильнее, чем та, что он сейчас чувствует, потеряв его.
Лун Байхуа ощущает, как и его душа рассыпается на части, хотя его тело еще живо. Он дышит. Он плачет.
Пусть это закончится.
– Байхуа… О, небо, Байхуа!
Рядом оказывается Лун Чэнь. Что он здесь делает? Зачем он пришел? Лун Байхуа чувствует, как духовная сила младшего брата начинает наполнять ослабевшие энергетические каналы. Нет… Нет, не нужно пытаться его спасти. Он не хочет жить, он не вынесет, не вынесет.
Пожалуйста, не надо. Пожалуйста. Отпусти.
– У… умоляю, – из последних сил произносит Лун Байхуа, когда Лун Чэнь осторожно переворачивает его и поддерживает, чтобы остатки его окровавленной руки не касались земли.
У брата по лицу текут слезы. Он продолжает передавать ему духовные силы.
– Байхуа, – шепчет он. – Прошу тебя. Сконцентрируйся.
– Н… не надо.
– Ты же умрешь! – в отчаянии кричит Лун Чэнь.
В груди все пульсирует, наполняясь родной энергией брата. Лун Байхуа закрывает глаза, но не видит спасительной темноты. Он видит Ван Сяоши – всего в крови. Видит, как его яркий взгляд навсегда теряет цвет.
Он отворачивается, пытаясь спастись от этого миража. Снова распахивает глаза.
– Моя… моя подвеска, – произносит он с хрипом.
Лун Чэнь сдавленно всхлипывает, но подзывает свой меч, одним движением направляя его к подвеске, чтобы подцепить ее и вернуть обратно. Он вкладывает ледяной белый нефрит в руку Лун Байхуа и сжимает его пальцы, накрывая своей ладонью.
Лун Байхуа замечает кровь на белом драконе. Кровь Ван Сяоши. Все тело содрогается в агонии, но он не может даже закричать.
– Байхуа, – плачет Лун Чэнь. – Прошу, борись! Брат…
Нет.
Лицо брата на мгновение светлеет, когда Лун Байхуа все же концентрируется, чтобы привести в движение его духовные силы с помощью своего ядра. Он с огромным трудом приподнимает вторую руку и подносит ее к груди брата. Пальцы неконтролируемо дрожат, но он заставляет себя двигаться…
…и посылает единым потоком все духовные силы в его тело, вырывая их из себя без остатка.
Мир вздрагивает.
– Байхуа, – шепчет Лун Чэнь. – Нет! Нет-нет-нет! Что ты наделал?! Байхуа!
Так правильно. Так будет правильно.
Лун Байхуа сильнее сжимает в руке белого дракона, и это последнее движение, которое ему позволяет собственное тело.
Его глаза закрываются. В груди будто что-то ломается, трескается, как тонкий лед.
Лун Чэнь кричит. Он плачет навзрыд. Лун Байхуа хочет попросить у него прощения, но у него больше не осталось сил.
Ему холодно. Бесконечно, безумно холодно. И лишь на самых кончиках пальцев, которыми он стискивает свою поясную подвеску, еще остается тепло.
В какой-то момент оно становится обжигающим.
Мир проносится перед глазами смазанной пестрой картинкой.
И превращается в ничто.
Лун Ань вздрогнул всем телом от боли в груди такой силы, что он едва не закричал от нее. Внутри все жгло, горело огнем в солнечном сплетении, словно плавились ребра. Он открыл глаза, но увидел сначала только темноту, пока в ней не начали плавать цветные пятна, вспышки, которые то гасли, то появлялись снова.
Он услышал сдавленный стон.
Ван Цин…
– Ван Цин!
Заставив себя сконцентрироваться, он с трудом вынырнул из этой темноты. Голова кружилась, но гораздо важнее было понять, что с Ван Цином. Когда Лун Ань увидел его, он похолодел.
Ван Цин уже не держал его за руки, как в самом начале медитации. Он сидел, отвернувшись в сторону и пытаясь вдохнуть, но у него получалось лишь хватать ртом воздух, давясь им до рвотных позывов. Доктор Фа держала его за плечи, и на ней лица не было.
– А-Цин! А-Цин, ты слышишь меня? А-Цин! – звала она.
Лун Ань подался вперед, желая придержать его. Руки не подчинялись, но он все же протянул их к нему. Ван Цин вдруг отшатнулся, вцепляясь пальцами в мягкое ковровое покрытие на полу.
Его колотило. Лицо было бледным и влажным от испарины.
– Ван Цин, – позвал Лун Ань.
Ван Цин помотал головой, продолжая втягивать воздух маленькими порциями. Он поднялся, несмотря на попытки доктора Фа схватить его за руки. Качнувшись, он рывком бросился к двери, не с первого раза сумев открыть ее, а после выбежал вон из комнаты.
Доктор Фа вскочила на ноги, но Лун Ань оказался быстрее. Тело подчинялось плохо, было ватным и тяжелым, но он не мог думать об этом.
Он догнал Ван Цина в коридоре, в котором уже давно никого не было. За окнами царила темнота. На этаже горели вытянутые лампы под потолком, и их свет слепил глаза, мешая нормально видеть.
– Ван Цин! – снова произнес Лун Ань, хватая его за плечи. – Стой. Куда ты? Куда…
Взгляд Ван Цина не был осмысленным. Он будто не видел его перед собой и смотрел куда-то в пространство. Его дыхание так и не восстановилось. Каждый вдох давался ему с таким трудом, что на это, казалось, уходили последние его силы.
Лун Ань крепче взял его за плечи. У него тоже дрожали руки, а пальцы сводило судорогой.
Ван Цин качнулся спиной к стене и, ткнувшись в нее лопатками, съехал по ней на пол. Лун Ань опустился перед ним на колени, но так и не смог заставить его посмотреть на себя.
– Дыши, – хрипло произнес он, – Ван Цин. – Он стиснул его ледяные руки и, наклонившись, прижался к его влажному лбу своим: – Дыши вместе со мной, Ван Цин… Умоляю, послушай меня. Пожалуйста.
Ван Цин снова шумно вдохнул – судорожно, сдавленно. Лун Ань отпустил его пальцы, погладил непослушными руками по лицу, снова пытаясь заглянуть в глаза.
Пустые, остекленевшие.
Он слышал шаги доктора Фа, которая тоже выскочила в коридор следом за ними, но не осмеливалась приблизиться. Лун Ань не смотрел на нее, лишь на Ван Цина. Он сам старался дышать ровнее, но получалось это плохо. Боль в груди стала только сильнее.
Ван Цин вдруг затих так резко, что Лун Аня на мгновение сковал ужас. Он снова позвал его, и тот наконец перевел на него взгляд.
– Я здесь, – сказал Лун Ань. – Смотри на меня, Ван Цин…
Он не с первой попытки убрал дрожащими пальцами прядку волос, прилипшую к его щеке. Провел ими по лицу. Ван Цин сглотнул.
– Зачем? – еле слышно произнес он. – Зачем ты…
– Что? Ван Цин…
– Байхуа.
Лун Ань вздрогнул. Какая-то часть его вдруг отозвалась на это имя, дернулась внутри, забилась, как в агонии. Он попытался ответить, сказать хоть что-то, но горло так сжалось, что не получилось выдавить из себя ни звука.
Ван Цин моргнул. По его щекам потекли слезы. Одна за другой они срывались с ресниц, но он продолжал смотреть на Лун Аня. В следующее мгновение он подался вперед, сжавшись, и заплакал навзрыд – в крик.
У Лун Аня перед глазами встала темная пелена. Он рывком притянул Ван Цина к себе, прижал его голову к груди, закрывая руками от искусственного света ламп в коридоре и от всего мира.
– Нет… Нет-нет-нет, – надрывно повторял Ван Цин снова и снова, давясь воздухом и слезами. – Нет, умоляю, не надо. Пожалуйста…
– Ван Цин, – прошептал Лун Ань, обнимая его крепче, потому что это все, что ему осталось, все, что он мог сделать, сам задыхаясь от боли и осознания, которое обрушивалось, как цунами после страшного землетрясения. Волнами поверх всего мира. Одна за другой.
– Я не могу… – сдавленно произнес Ван Цин. Из его горла вырывались громкие всхлипы. Он рассыпался на части, а Лун Ань совершенно ничего не мог с этим сделать.
Ничего.
Он зажмурился, сам только в этот момент понимая, что плачет. Каждая слеза горела на коже огнем, будто оставляя на ней ожог. Весь мир перевернулся вверх дном, небом – на проклятую землю, вонзившись звездами в пыль.
Лун Ань стиснул пальцами волосы Ван Цина на затылке, вжался носом в его макушку, глотая рыдания, которые раздирали горло и легкие. Он смутно слышал, как всхлипывала доктор Фа, боясь подойти к ним ближе.
От попыток осознать то, что они увидели, становилось невыносимо. Это нереально было принять, вместить в себя. Чувств одного Ван Сяоши или одного Лун Байхуа перед смертью хватило бы, чтобы придавить к земле, лишить возможности думать.
А они ощутили все. С обеих сторон. И не могли даже прекратить эту страшную пытку, пока все не померкло перед их глазами.
Они чувствовали, как их души разлетаются на осколки от горя, нежелания жить, отказа возвращаться в этот мир когда-либо снова.