Но мир приготовил для них нечто другое.
Не отпуская Ван Цина, Лун Ань сел на пол, привалившись спиной к стене. Ван Цин спрятал лицо у него на груди, пытаясь заглушить рыдания, сдержать слезы. Лун Ань обнял его крепче, не зная, как утешить.
Он помнил все. И был уверен, что Ван Цин помнит тоже.
Больше не осталось вопросов. Они получили все ответы, которые искали, и теперь не имели представления, что с ними делать.
Эмоции, которые раньше при видениях смешивались с их собственными, наслаивались друг на друга, теперь стали безраздельно принадлежать им. Целая, уже давным-давно прожитая жизнь – не ими прожитая, – предстала перед глазами. Искалеченная, сломанная, покрытая пеплом и кровью.
Души Лун Байхуа и Ван Сяоши не ушли в цикл перерождений. Они разбились на осколки, став частью небытия, не выдержав страданий и боли.
Но даже небытие, спустя столетия, может сыграть злую шутку.
Жестокую, как сама смерть.
А может, милосердную, как искупление.
Ван Цин больше не кричал и не рыдал. Лун Ань не знал, сколько прошло времени – может, несколько минут, а может, часы, когда перед ними присела заплаканная доктор Фа. У нее тоже тряслись руки, когда она протянула ладонь к голове Ван Цина на груди Лун Аня.
– А-Цин… Родной.
Она осторожно погладила его по волосам. Лун Ань почувствовал своим телом, как Ван Цин вздрогнул от этого прикосновения.
Он приподнял голову. Рядом с доктором Фа на полу стояли два стакана с небольшим количеством жидкости, от которой ярко пахло чем-то травянистым. Она отдала один Ван Цину.
– Выпей.
Ван Цин послушался. Лун Ань тоже забрал из ее руки второй стакан, но даже не почувствовал вкуса, когда отпил из него, и не ощутил, как доктор Фа сжала его плечо.
Она еще немного посидела перед ними, но так и не осмелилась что-то сказать или спросить, даже снова коснуться. Забрав пустые стаканы, она тихо сообщила, что будет в кабинете, и ушла.
Приложив руку к центру груди, Ван Цин смял футболку пальцами – в том же самом месте, где так жгло и болело внутри Лун Аня.
– Вот за что он извинялся, – негромко произнес он.
– Он? – осторожно спросил Лун Ань.
– Ван Сяоши. Теперь я понимаю. И чувствую. С того самого момента, как я взял в руки флейту, я уже больше не был полностью собой. Сейчас я вообще до конца не понимаю, кто я.
– Ван Цин.
Ван Цин покачал головой.
– Не только.
Лун Ань хотел обнять его крепче, но Ван Цин вдруг приподнялся и посмотрел ему в глаза. Коснулся ладонью лица, вглядываясь так пристально, что внутри что-то снова перевернулось, заныло от тоски, у которой теперь было имя.
– Я хотел, чтобы ты жил, – сказал Ван Цин, и от звука его голоса, от этих слов на глаза снова навернулись слезы. – Хотел хоть что-то сделать правильно.
– Не надо… – попросил Лун Ань.
Он еще не был готов это признать, принять до конца. Но какая-то часть него, которая была в нем так давно, еще с трех лет, когда он потерял сознание, прикоснувшись к фрагменту подвески, умоляла об этом, тянулась к человеку напротив, рвалась к нему, грозя проломить грудную клетку.
Осколок души Лун Байхуа, бывший с ним столько, сколько он себя помнил. И искавший призрачный след Ван Сяоши в мире, где его не могло быть. В мире, где этот зов навеки остался бы без ответа, если бы Лун Ань не встретил Ван Цина.
Чувство родства, что зародилось в нем самом к этому человеку.
И изломанная, выстраданная, искалеченная тоска, что хранил в себе осколок души, ему не принадлежавший, что искал отражение, отблеск того, кого знал тысячу лет назад.
Они давно сплелись воедино, переплавились в нем в нечто, что не имело границ.
– Ты можешь это сказать, – произнес Ван Цин, продолжая смотреть на него покрасневшими от слез глазами. – Отпусти, Лун Ань.
Секунда. Две.
Три.
– Ван… Ван Сяоши.
Ван Цин опустил голову, а через мгновение снова вскинул ее и вдруг улыбнулся.
– Байхуа. Вот мы и свиделись снова.
Боль в груди вспыхнула с новой силой, а потом ослабла.
Внутри впервые за долгие годы стало тихо.
Глава 23Искупление
“Strained but my tears are getting sober now
And I’ve been here before so
Weight that I’m holding on my shoulders
I’m gonna let it go”
Лун Ань не был в этом доме несколько лет, и за это время в нем мало что изменилось. На ступени крыльца оставался все тот же скол, который отец еще тогда хотел заделать, но руки не дошли, а на полке в гостиной по-прежнему стояли фотографии матери и его детские снимки. Он не любил фотографироваться – это и сейчас в нем осталось, но маме удавалось иногда уговорить его посмотреть в камеру. После ее смерти это получалось только у сотрудников салонов, делавших фото на документы, и у Ван Цина. Лун Ань удивился, увидев в конце этой полки новый снимок – с его церемонии окончания университета. Тогда они с отцом уже совсем перестали общаться, но, похоже, тот нашел эту фотографию в сети у его одногруппников.
– Ань-эр, будешь кофе? – спросил отец за спиной.
Лун Ань обернулся.
– Я чаще пью чай.
– Ох, извини, – отец неловко заломил руки и снова направился на кухню, откуда доносился звук закипающего чайника.
Лун Ань и хотел бы сказать ему, что не видит ничего страшного в том, что он не знал об этой маленькой детали, но отец уже не услышал бы его слов. Лун Бэй, сидевший на диване с документами на коленях, поднял голову и улыбнулся, встретив его взгляд.
– Ань-эр, я так рад, что ты все же решил пообедать с нами, – сказал он. – Ты такой бледный. Ты нормально спишь?
Кивнув, Лун Ань сел в кресло рядом со старым кофейным столиком, который очень любила его мама. Отец после ее смерти убирал его с глаз, чтобы не мучить себя воспоминаниями, но теперь столик снова занял свое место в этой комнате.
– Все в порядке, – произнес он в ответ на вопрос брата.
На самом деле предыдущей ночью ему так и не удалось уснуть. Из научного центра они с Ван Цином приехали к нему домой и почти до рассвета просто лежали на кровати поверх покрывала, даже не раздевшись, и молчали. Не было сил обсуждать, что произошло, или задаваться какими-то вопросами. Ван Цин все же задремал, когда небо за окном уже начало светлеть, а Лун Ань продолжал смотреть на его лицо, разглядывая каждую черту и надеясь, что ему не снятся кошмары.
А утром Ван Цин впервые за эти дни искренне рассмеялся, когда доктор Фа прислала ему сообщение, что пришло разрешение на продолжение эксперимента и возврат финансирования.
– Я заварил мятный, – сказал отец, возвращаясь в гостиную с небольшим деревянным подносом с белым чайником и тремя чашками на нем. – Твой брат привез, надеюсь, тебе понравится.
– Спасибо, – отозвался Лун Ань.
Поставив поднос на столик, отец сел в кресло напротив него. Лун Бэй отложил документы, которые изучал, и прочистил горло.
– Как давно мы не собирались втроем, – произнес он, улыбаясь.
Эту неловкость между ними невозможно было скрыть, поэтому Лун Ань не старался это делать, мысленно благодаря брата за его ненавязчивые попытки. На самом деле что-то все же изменилось. Он больше не испытывал, общаясь с отцом, того же напряжения, что раньше. Вероятно, ночи, проведенные с Го Юном в детдоме, окончательно заменили воспоминания из детства, навсегда оставив их в прошлом.
– Как продвигается работа над диссертацией? – спросил отец, потянувшись к столику, чтобы разлить чай.
У него уже появилась проседь в волосах – как маленькие серебристые ручейки, впадающие в по-прежнему густую черную копну. Лун Ань наблюдал за его движениями, замечая, какими жилистыми стали его руки от возраста, как выделялись теперь на каждом пальце суставы.
– Она почти закончена, – ответил он.
– Что планируешь делать дальше?
– Продолжать работу в научном центре.
Отец кивнул, передавая ему чашку. Когда-то это заявление могло бы расстроить его и даже разозлить. Теперь, спустя годы, он все же смирился с выбором младшего сына. Лун Ань немного удивился этому, но не подал виду.
– Отец, Ань-эр занимается очень важными исследованиями, – сказал Лун Бэй, отпив чай. – Это большой вклад в науку.
– Что ж, звучит неплохо, – улыбнулся отец. – Конечно, я ожидал другого, но все же… я рад, что ты смог найти свое призвание. И спасибо, что приехал.
– Угу.
Лун Ань попробовал ароматный чай. Брат действительно знал, как сделать любую встречу более комфортной и уютной.
– Отец, – позвал он, отставив чашку на столик, – я хотел тебя спросить…
– Конечно.
– Поясная подвеска клана Лун все еще у тебя?
Лун Бэй чуть шире распахнул глаза, услышав этот вопрос, но быстро взял себя в руки. Отец отвел взгляд, уперев ладони в колени.
– Что ж, да, – отозвался он. – Почему ты вдруг вспомнил о ней?
– Ты знаешь что-нибудь о ее истории? – оставив его слова без ответа, продолжил Лун Ань.
Отец нахмурил брови и потянулся к своей чашке.
– Вряд ли я смогу много рассказать тебе об этом, Ань-эр. Это очень ценная реликвия нашей семьи, но, к сожалению, до нас мало что дошло. За такое время стирается память о любом прошлом.
Если бы он только знал, что память о прошлом, о том, что случилось сотни лет назад, можно воскресить в себе, вытащить на поверхность, увидеть собственными глазами.
– Расскажи то, что знаешь, – попросил Лун Ань.
– Ее хранили почти десять веков. Мой дед передал мне ее вскоре после того, как я женился на твоей маме, – отец посмотрел на Лун Бэя. – Вы знаете, что мой папа умер рано, так что она сразу перешла ко мне. Все, что мне известно, что эта вещь была важным предметом одежды нашего рода в древности. В нее вкладывался какой-то сакральный смысл, но дед не сказал мне, какой именно.
– Она передавалась от старшего члена семьи достойным ученикам, когда те достигали возраста четырнадцати лет, – произнес Лун Ань, чувствуя на себе взгляды брата и отца. – Если совершенствующийся за свою жизнь встречал кого-то, кого считал чище и светлее себя самого, он преподносил эту подвеску ему в дар в знак духовного родства.