Все молчали, так что он поднял глаза от кофейного столика. Брови отца были приподняты в удивлении. Лицо Лун Бэя выглядело напряженным.
– Откуда ты это знаешь, Ань-эр? – спросил он.
– Просто… знаю, – ответил Лун Ань. – Отец, я могу посмотреть на нее?
Внутри все замерло, стянулось к центру груди, когда отец кивнул и поднялся с места. Лун Бэй не задавал больше вопросов, и Лун Ань был ему за это благодарен. Он отпил еще чаю, чтобы смочить горло, в котором неожиданно пересохло, и едва не вздрогнул, увидев легший на столик стеклянный футляр – как на той фотографии, что ему показывал брат.
Лун Ань отставил чашку и взял его в руку. Это действительно был белый нефритовый дракон с отколотым кончиком хвоста – на самом деле он был куда длиннее. Но это та самая подвеска. Следов крови на ней уже не было, однако Лун Ань хорошо помнил, где именно они когда-то появились. И как. Почувствовав, что начинают дрожать пальцы, он осторожно положил футляр обратно на столик.
– Я могу забрать ее?
Отец растерянно посмотрел на него.
– Ты хочешь забрать ее? Но… я планировал передать ее твоему брату как старшему.
– Я…
– Отец, – вмешался Лун Бэй, переведя взгляд с Лун Аня на отца, – я не против, если Ань-эр заберет ее. Ты же знаешь, как бережно он хранит вещи.
Лун Ань прекрасно осознавал, что дело вовсе не в этом. Просто его брат, как и всегда, умудрился понять его без слов, вопросов и объяснений. В груди потеплело.
Отец несколько мгновений сидел без движений и не смотрел ни на кого из них, а потом расслабился и откинулся на спинку кресла.
– Конечно, Ань-эр. Если это то, чего ты хочешь.
С лица Лун Бэя тоже исчезло напряжение, и он расплылся в улыбке.
– Это хорошее решение. Я недавно потерял свои любимые наручные часы. Понятия не имею, куда они делись. Просто убежали от меня! Фухуа говорит, что ко мне все нужно пристегивать.
Отец рассмеялся.
– А, Хэ Фухуа? Как он, кстати? Мы с его отцом недавно ездили в горы. Он мне все уши прожужжал об успехах сына! Так гордится им.
Лун Бэй согласно закивал.
– Он отлично справляется! Однажды…
Лун Ань перестал слушать их разговор, опять взяв в руки футляр с нефритовой подвеской. Он ожидал, что снова станет больно, но этого не произошло. Скорее появилось ощущение, будто что-то встало на свое место, вернулось к нему после сотен лет блужданий во тьме. Он позволил этому чувству просто быть – разливаться внутри теплом и мягким светом. Почему-то душа Лун Байхуа выбрала именно его среди всех, кто прикасался к этому предмету прежде, и Лун Ань ценил это. Несмотря на горе и страдания, что ему пришлось с ним разделить. Его жизнь оказалась наполнена смыслом, о котором он и не подозревал. Шансом все изменить. Шансом на счастье. И шансом сделать счастливым человека, которого столько веков искал.
Лун Ань знал, чего хотелось бы Лун Байхуа. И сам хотел того же.
Пообедав с отцом и братом, он вызвал такси. Ван Цин прислал ему сообщение, что будет ждать его у Го Юна, чтобы потом вместе поехать к его бабушке, где была вторая вещь, на которую так хотелось взглянуть снова.
Лун Бэй вышел на крыльцо, чтобы проводить его.
– Спасибо, что приехал, – сказал он.
– Тебе спасибо, брат, – ответил Лун Ань. – И… прости меня.
Лун Бэй удивленно посмотрел на него.
– За что?
Брат Лун Байхуа – Лун Чэнь – остался совершенно один. Лун Ань до сих пор слышал в голове его крики и мольбы. Оправился ли он когда-нибудь от потерь, что ему довелось пережить? Как сложилась его судьба после? Лун Бэй ничего не подозревал об этом, не знал, какая трагедия кроется в веках и истории их семьи, но это был его брат. И Лун Ань тоже оставлял его одного, избегая общения из-за отца.
– Я бы тоже съездил в горы, – сказал он, – когда у тебя будет время.
Лицо Лун Бэя озарила улыбка.
– Я буду очень рад, Ань-эр! Давно не бывал на свежем воздухе вдали от всей этой суеты.
– Угу.
Брат сделал неуверенный шаг ему навстречу, и Лун Ань обнял его. Лун Бэй усмехнулся и положил подбородок ему на плечо.
– Знаю, что ты не любишь чужие прикосновения, но я просто очень скучал по тебе. По нашей семье, – тихо произнес он.
– Да… Я тоже.
Годы будто боялись бабушку Бию и обходили ее стороной. Ван Цин даже не мог вспомнить, когда они виделись в последний раз: может, семь лет назад, а может, и все десять, но она почти не изменилась. Бабушка всегда предпочитала носить темные вещи, и в этот раз на ней тоже было черное свободное платье с длинными рукавами. Погода вновь стояла очень теплая, но в ее доме царила приятная прохлада, хотя в нем даже не было кондиционера. Ван Цин знал, что она не любит принимать гостей и вести разговоры, но не мог не приехать. И не мог не взять с собой Лун Аня.
– Волосы-то как отросли, – ворчливо сказала бабушка Бию, когда усадила их обоих за деревянный стол, с которого давно слез весь лак. На нем лежали пучки трав и какие-то соцветия. Ван Цин в этом совершенно не разбирался. – До пояса собираешься их растить?
Ван Цин потрогал прядь у лица и усмехнулся.
– Нет, до пояса это точно перебор.
– Ну, я тоже так считаю, – кивнула она. – Ни чая, ни кофе у меня нет, я это не пью. Могу предложить только травяной отвар. Очень успокаивает.
– Не утруждайте себя, – вежливо произнес Лун Ань. – Мы не хотели вам мешать.
Бабушка Бию пожала плечами.
– Ну смотрите. Так, ты спрашивал про флейту, Ван Цин? Кстати, передай Фа Линю, что я в курсе, что он ее брал. Здесь три с половиной дома на улице, он правда думал, что соседи ничего мне не скажут?
Ван Цин опустил взгляд и закусил нижнюю губу. Почему-то стало очень смешно. Бабушка, в отличие от другой многочисленной родни, всегда звала полными именами всех, включая своих внуков, а еще никогда не лезла за словом в карман, если уж ее удавалось вывести на разговор. На эту тему часто шутила его мама. На свадьбе тети Юань, матери Фа Линя и Юйлань, она раскритиковала костюм жениха, да еще сделала это так громко, что услышали все гости.
– Извини, бабушка, – произнес он.
Хмыкнув, бабушка Бию вышла из комнаты, оставив их с Лун Анем наедине с травами. Они были повсюду: сушились под потолком на потрепанных веревочках, устилали пол вдоль дальней стены, ютились на столе, свесившись с его края. Из-за этого воздух очень приятно и свежо пах.
Лун Ань осторожно прикоснулся к его руке на колене. Ван Цин подцепил его указательный палец.
– Когда я взял в руки эту флейту, даже не подозревал, что в ней на самом деле такого, – сказал он, не поднимая головы и глядя на их ладони. – А теперь боюсь даже снова посмотреть на нее.
– Я рядом.
Ван Цин улыбнулся и полностью взял руку Лун Аня в свою.
– Я знаю.
В этот момент в комнату вернулась бабушка Бию, и им пришлось отпустить друг друга. В одной руке она держала вытянутый жесткий тубус темно-зеленого цвета, а второй сдвинула в сторону пучки трав.
– Осторожнее. Дедушка очень ценил эту вещь.
Ван Цин кивнул, глядя на тубус, оказавшийся перед ним на столе, но не спешил до него дотрагиваться. Бабушка Бию поправила седые волосы, державшиеся каким-то чудом на одной деревянной шпильке, край которой торчал из-под аккуратного пучка.
– Ты знаешь о ней что-нибудь? – спросил Ван Цин.
– Она принадлежала предку семьи Фа, – ответила она, принявшись разбирать травы стебелек за стебельком, раскладывая их по кучкам. – Это был очень влиятельный человек, искусный воин и достойный предводитель. Имени его я не знаю, ваш дед пытался это выяснить, даже рылся в каких-то архивах, искал исторические справки, но у него ничего не вышло.
Она говорила о Фа Шэньхао. Значит, он забрал флейту Ван Сяоши после его гибели? Но зачем он хранил ее? Разве он не ненавидел своего друга? Разве не должен был избавиться от любого напоминания о нем?
Ван Цин сглотнул и все же потянулся к тубусу, открыл его и, помедлив, вытащил из тканевого чехла, что был внутри, флейту.
В прошлый раз, прикоснувшись к ней, он испытал ужасную боль, от которой помутилось сознание. Но сейчас… сейчас Ван Цин не мог до конца понять, что чувствует. Горечь. Светлую горечь. Какая-то его часть радовалась этой вещи, как чему-то родному и дорогому, а другая болела. Зная все то, через что прошел Ван Сяоши, испытав это на себе, он был не в силах игнорировать это.
– Ты веришь в перерождение, бабушка? – неожиданно спросил он, даже не подумав, прежде чем произнести этот вопрос вслух. Он просто сорвался с языка раньше, чем Ван Цин успел себя остановить.
Лун Ань рядом напрягся, но промолчал.
Бабушка Бию продолжала заниматься травами, словно Ван Цин спросил ее о чем-то будничном.
– Конечно, – сказала она. – Это часть нашей культуры. Вас этому в школе уже не учат, а нам давали читать книги о религиозных учениях.
Ван Цин тронул кончиками пальцев белый узор на флейте.
– И… что там писали?
– О трех душах каждого человека. Когда мы умираем, одна часть отправляется на перерождение, а две другие остаются: живут у могилы и у погребальной таблички в доме семьи.
Лун Ань тихо выдохнул. У Ван Цина в горле встал ком. Ван Сяоши ненавидели и считали отступником, так что и могилы у него точно не было. И вряд ли в храме предков семьи Фа или в доме умерших еще до войны родителей Ван Сяоши появилась погребальная табличка с его именем. Его душа разлетелась вдребезги. Лишь ее часть оказалась в предмете, за который он цеплялся перед смертью и который был неразрывно связан с ним. В его флейте.
– А если… если душа рассыпается? – спросил он тихо. – Что тогда?
Бабушка Бию коротко взглянула на него своими очень яркими, почти черными глазами.
– Об этом как раз мало где написано, – ответила она, обвязывая пучок трав тонкой бечевкой. – Такие души уходят в небытие.
– В небытие?
– Это когда нет ничего, – жестко отозвалась бабушка Бию. – Пустота. Неизвестно, что там в ней происходит. Вряд ли много уж хорошего. Но вот прабабка моя говорила – я самая старшая из детей, я ее еще застала, – что, даже рассыпавшись, душа может страдать, искать покоя. А почему ты спрашиваешь? Уж не Фа Юйлань ли тебя этой темой заинтересовала?