Тысяча и две ночи. Наши на Востоке — страница 16 из 39

Как-то ночью Аида разбудила меня звонком и дрожащим от волнения голосом сказала:

— Спроси меня, что случилось.

— Что случилось? — послушно спросила я.

— Я и Мухаммед из службы доставки оказались сегодня в Абу-Даби. Мы уже закончили все дела и возвращались, когда он остановил машину возле мечети и предложил зайти. В последний раз, когда я там была, я попросила Аллаха, чтобы в следующий раз я зашла в эту мечеть с человеком, которому смогу помочь, для которого смогу стать инструментом мира и любви… И мне хотелось надеяться, что это будет Стив. Как это неловко — вот я стою возле мечети с каким-то случайным Мухаммедом, и вышло все совсем не так, как хотелось. Ну что ж, не всегда бывает так, как мы хотим. У меня все-таки была пара минут, чтобы смириться с этим. И мы приближаемся к воротам… Угадай, что было дальше?

— Ни за что не угадаю.

— Нас не пустили! Там шли срочные работы, чинили пол, и зайти сегодня вечером было нельзя!

— Какой изящный выход из положения неизбежного входа.

— Ты шутишь. А знаешь, почему это случилось? Чтобы росла моя вера. Ведь это стыдно, так легко начинать сомневаться в том, что все на свете — под Божественным контролем. И полагаться только на свои ничтожные силы. Нужно относиться к каждому моменту дня как к началу. Мы можем расстаться со своими страхами и идеями, если просто позволим нашему внутреннему свету распространяться вокруг…

«Самые счастливые люди не обязательно имеют самое лучшее — но они берут только лучшее из того, что имеют». Этому тоже научила меня она.


Светозар

Настоящее имя Стива оказалось — Светозар. Аида заглянула в документы в бухгалтерии и тут же сообщила мне. Трогательное внимание. А впрочем, такого никто не мог предвидеть. Я была, пожалуй, больше готова к тому, чтобы оказаться ему Святополком или Судиславом.

— Светозар значит «зажигающий свет», «заполняющий светом», — пояснила я.

— Так и есть! — воскликнула она в полном восторге. — Удивительно! Ведь он наполнил всю мою жизнь светом, стал моим солнцем, моей ежедневной радугой! А знаешь что? Я каждый день благодарю Бога за те чувства, которые переживаю теперь. И вот что еще — это стоило всех предыдущих лет ожидания. Я поняла, что все мои прошлые неудачи и потери на самом деле натренировали мышцу моего терпения. Освободили мои руки от хлама, который казался мне когда-то сокровищем. И обеспечили основание для новой жизни, которой я теперь наслаждаюсь. Я пришла к пониманию, что любить себя — важнее всего… Господь благословил меня многими дарами. Способность любить, способность заботиться, делиться делают меня лучше и помогают понимать других. А не любить себя — значит не ценить этих даров…

Дни в разлуке тянулись один за одним, размеренные и монотонные, как капель. Время не то лечит, не то притупляет боль, охлаждает головы. Но действие его, безусловно, благотворно… Стив вернулся через месяц.

Узнать прежнего щеголеватого Стива в спокойном бородатом и улыбчивом парне было нелегко. Еще труднее было поверить, что это он, прежний непокорный и насмешливый Стив, сдулся к концу второй недели и ежедневно строчил Аиде смешные и нежные послания. От него, несомненно, исходило сияние, и это отмечали все окружающие. Он в тысячный раз поблагодарил Аиду за то, что она для него сделала. Рассказал, что родители были поражены произошедшими в нем переменами. Да и сестра Стива, с которой Аида успела подружиться, без устали щебетала о том, что брат ее — воплощенная добродетель. Домосед, искатель знания и гармонии.

Мы с Аидой переглядывались, без слов спрашивая друг друга: «И ты это видишь? Неужели правда?» Происходило что-то небывалое, чудесное, невероятное и правильное — как песня пичужки, забравшейся так высоко, что ее не слышно, но оттого она и поет, что не может сдержать радость, рвущуюся из груди. И этому нет другого объяснения — все ровно так, как должно быть.

Стив переменился настолько, что это отмечали все — коллеги, друзья, соседи. Я присматривалась к нему тщательнее, но поведение его было по-настоящему безупречным. Стива подменили, мне тоже пришлось признать этот факт.

И все-таки Аида заметно грустила, временами становилась рассеянной и отвечала невпопад. Выглядела она смущенной, встревоженной. Узнав, в чем дело, я поняла ее состояние очень хорошо. В отсутствие Стива Аида познакомилась с его бывшей сотрудницей, тоже русской, и та, добрая душа, рассказала, что Стив широко известен как плейбой и альфонс. И даже удивилась, что этот слух еще не докатился до нового места его работы.

Узнав гнусные детали биографии Стива, бедная Аида совершенно потерялась. На нее было жалко смотреть. Никогда раньше я не ощущала такой пропасти между культурами, в которых мы воспитывались. Казалось, ей было больно оттого, что «русский» перестало значить для нее «душевный».

— Понимаешь, — сокрушалась Аида, — мне неудобно говорить об этом, но ведь я платила ему за то, что он подвозил меня. И делала ему подарки.

— Но ведь сейчас не платишь?

— Больше нет. Мы продолжаем обсуждать юридическую сторону нашего бизнеса, и он очень воодушевлен. А мне нужно набраться мужества, чтобы рискнуть и поверить в него еще раз. Словно что-то оборвалось между нами.

— Нонсенс, дорогая! В том, чтобы поверить в него, нет никакого риска. Это уже стало понятно даже мне. Ты же верила в Стива, вопреки тому, что он из себя представлял. А теперь он — настоящий, расколдованный принц Светозар. И это ты его расколдовала.

Она затихла. Мало-помалу лицо ее просветлело, и уголки губ едва различимо дрогнули.

— Когда ты так говоришь, мои мысли проясняются. Конечно! Ведь если бы я знала всю правду о нем с самого начала, я бы боялась и держалась от него подальше, и тогда ничего бы не случилось вообще. Так и было бы ни-че-го… Но и жалеть нельзя, ни секунды нельзя жалеть о том, что роздано! Отдавая другим свою любовь и заботу, никто не может быть уверен, что этот поступок оценят. И пусть я не уверена в Стиве, ну и что? Мы можем только выполнять свой долг и быть терпеливыми. И дожидаться, пока любовь робким ростком пробьется в чужом сердце, вырастет в прекрасный цветок… А если не пробьется — что ж, я буду довольна тем, что она выросла в моем сердце…

В этот момент ее телефон завибрировал на столике. Она пробежала глазами входящее сообщение и, наткнувшись на мой вопросительный взгляд, улыбнулась:

— Да, это он. Собирается на пятничную проповедь, спрашивает, хочу ли я поехать с ним… Хотя моя вера и пошатнулась, я никогда не перестану… Буду продолжать двигаться вперед, падать и вставать, и идти! Я никогда не позволю суете помешать мне делать то, что мое сердце считает правильным.


САМИТ АЛИЕВЖизнь человечкина

Оставшимся в живых, оставшимся мертвыми, убежавшим, приспособившимся, помогавшим, всем сочувствовавшим, всем тем, кто пошел, и всем тем, кто пойдет снова, посвящается


Было это давным-давно, наверное, в другой жизни или в другом измерении, и цвел тот край, и ломило в глазах при виде садов и виноградников, бегущих к горизонту, и кивали снежные шапки гор случайному или приглашенному путнику, и журчала речка «заходи, гостем будешь», и щекотало в носу от запаха кебаба, и росли на той земле, на одной в общем-то улице, два пацана, Аллахверди и Валерий.

Один квартал вниз от стоянки такси перед автовокзалом — и вот он, дом Аллахверди, крытая жестью крыша и водосточная труба с причудливо вырезанными краями, точь-в-точь хвостик граната. А чуть ниже, ну буквально метрах в сорока, дом Валеры. Крылечко, занавесочки в окнах, опять же цветочки на подоконнике… Провинция.

Городок, в котором они родились и выросли, не особенно велик был, зато на весь бывший СССР славился, причем не сколько ударным да самоотверженным трудом его жителей, сколько одноименным портвейном, что на тамошнем винзаводе производили. И были мальчишки оба черные, в кости широкие, с глазами быстрыми, на голову скорыми, а как подросли немного, так лучше них на той улице насчет тутовки пожрать специалистов и рядом не водилось. Даже внешне эти парни чем-то похожи были, то ли загаром, то ли повадками, а то ли еще чем, ну известное дело, мало ли что в голову после тутовки стукнуть может…

У Валеры, правда, нос был чуть побольше, армянин, сами понимаете, так уж им по генетике полагается, вот поставишь рядышком двух черненьких: у кого нос больше, тот и армянин, или грузин, или из азербайджанцев. Что-то совсем я запутался, да и тебя, дорогой читатель, запутал, ведь если ты из России, то для тебя мы так и так все на одно лицо, и тебе в такие тонкости вникать недосуг; если ты с Кавказа, но живешь в Краю Березовой Регистрации, то тебе эта градация тоже как-то без разницы, потому как в отделении всех нерусей без разбора мордой вниз ложат; ну а если ты с Кавказа, но по тем или иным причинам все еще на нем, родимом, местожительство имеешь — то по нынешним временам ты и без таких деталей повод найдешь соседу под глаз засветить…


* * *

Была она не молодой и не старой, не красавицей и не уродиной, была она не толста и не стройна, не зла и не добра, она была просто матерью. Когда женщине за сорок, когда ее мужа убивают где-то в России только за то, что у него слегка не блондинистый цвет волос, когда покойный муж оставляет женщине только старый домик в Раздане[19] и долгов на полторы тысячи долларов, ей не до масок против морщин, ей не до кремов для загара и против целюллита, ей не до фитнес-центра и совершенно не до аэробики и прочих элементов бонтона. Особенно если кругом война, а у нее сын призывного возраста. Бабьим бывает не только лето, бабьей может быть и зима, и осень, а вот весна — очень редко. В исключительных случаях. Почти никогда, или только в девичестве… Звали ее Ануш. «Сладостная» в переводе, если не ошибаюсь.


* * *

Уничтожение живой силы и техники противника — важнейшая задача армии в боевых действиях. В горах и плоскогорьях каждое ущелье, каждая неровность рельефа, каждая скала — естественное укрепление, и выбить оттуда противника — дело нелегкое. Соотношение потерь у наступающей и обороняющейся сторон — один к пяти, в горах потери наступающих могут возрасти до семи. Из бронетехники там пригодится разве то, что полегче. Но и то: дерущиеся народы — это вам не толстомясые тетеньки, что на базаре скандалят, у тех запал быстро пропадает, одышка начинается, да и люди, вокруг стоящие, все больше глазеют да речевыми оборотами восхищаются. А к сцепившимся народам сбегаются близкие и далекие соседи, все с советами, предложениями и инструкциями, по-соседски так протягивая то одному, то другому дерущемуся полено или кол здоровущий, на, мол, вдарь ты этому посильнее промеж глаз, да так вдарь, чтоб не поднялся уже, а то другой сосед ему уже берданку протягивает. «Бей его!..»