– Спаси меня, чудотворец! – и в ту же минуту увидел, как чья-то рука отвела пику от его груди на грудь лежавшего подле убитого укладчика, после чего арабы погнали навьюченных мулов и удалились.
Оглянувшись и увидав, что хищные птицы улетали со своей добычей, Аладин встал и побежал. Но вдруг бедуин Абу-Наиб говорит своим товарищам:
– Я видел там, вдали, точно что-то мелькнуло.
Один из арабов тотчас же вернулся и увидал бежавшего Аладина, которому он крикнул:
– Не беги, мы все равно догоним тебя.
Араб кулаком ударил по своей лошади, и та прибавила шагу. Аладин видел перед собою пруд и подле него цистерну, и потому он тотчас же опустился туда и лег у окна, как будто бы спящий.
– Покровитель, чудотворец, – прошептал он, – покрой меня своим неприкосновенным покровом.
Он слышал, как бедуин остановился у цистерны и протянул руку в окно, чтобы схватить его.
– Святая Пефизеха, спаси меня! – взмолился Аладин.
И вдруг выполз скорпион и ужалил бедуина в руку.
– Арабы, сюда! – закричал бедуин. – Меня ужалили!
Он упал с лошади, а поскакавшие товарищи снова подсадили его и спросили:
– Что с тобой случилось?
– Меня ужалил скорпион.
После этого арабы скрылись вместе с караваном.
А Аладин выспался в окне цистерны. Затем встал и пошел в Багдад. Когда он проходил по улицам, собаки лаяли на него, а вечером, проходя мимо мечети, он увидал отворенную дверь и, войдя в нее, спрятался. Вдруг он заметил приближавшуюся к нему свиту, внимательно посмотрев, ясно различил два фонаря в руках двух черных рабов, которые шли перед двумя купцами. Один из купцов был пожилой человек, весьма приятной наружности, а другой – молодой человек, говоривший своему спутнику:
– Аллахом умоляю тебя, отдай мне снова мою двоюродную сестру, твою дочь.
– Не предупреждал ли я тебя много раз, – отвечал старик, – чтобы ты не говорил беспрестанно о разводе?
В это время старик посмотрел направо и увидал Аладина, выглянувшего, как ясный месяц.
– Мир над тобою! – сказал ему купец.
Аладин ответил на его приветствие, а старик спросил у него, кто он такой.
– Я Аладин, сын Шемс-Эд-Дина, купеческого старшины города Каира, – отвечал он. – Я просил отца моего дать мне товаров, и он приготовил мне пятьдесят тюков и дал мне десять тысяч червонцев, и ехал, пока не добрался до Львиного леса, где арабы напали на меня и отобрали у меня деньги и товары, и я вошел в город, не зная, где мне провести ночь, и, увидав мечеть, вошел сюда.
– О сын мой, – сказал ему старик, – что скажешь ты, если я дам тебе тысячу червонцев и одежду, стоящую тоже тысячу червонцев?
– За что, – спросил Аладин, – хочешь ты мне дать все это, дядюшка?
– Вот этот молодой человек, – отвечал он, – что идет со мною, сын моего брата, и у отца его нет других сыновей, кроме него; а у меня вот никого, кроме дочери Зубейдех Эль-Однехи. Она очень хороша собою и миловидна, и я выдал ее за него. Он ее любит, но она ненавидит его, он же стал грозить разводом, и жена его, услыхав это, тотчас же развелась с ним. Зять засылал ко мне всех знакомых, прося меня вернуть ее к нему, но я сказал ему, что это возможно, только если она выйдет за второго мужа, с которым тоже разведется. Мы порешили подыскать ей второго мужа, чужестранца, для того чтобы никто не мог упрекнуть его в таком браке. Так как ты чужестранец, то идем с нами составить свадебный контракт, а завтра ты с ней разведешься, и мы дадим тебе обещанное.
Аладин, выслушав его, подумал: «Лучше сделать то, что он желает, чем проводить ночи в переулках и сенях».
Он дошел с обоими купцами к кади. Кади, увидав его, почувствовал к нему сострадание и сказал отцу молодой женщины:
– Вам что угодно?
– Мы хотим, – отвечал старики, – взять этого молодого человека в подставные мужья дочери; но напишем условие с указанием, что ему вперед отдано приданое в десять тысяч червонцев; и если завтра утром он разведется с ней, то мы дадим ему одежду в тысячу червонцев и мула в такую же цену и тысячу червонцев наличными, если же он не разведется, то заплатит мне десять тысяч червонцев.
Таким образом, они заключили условие, и отец молодой жены взял расписку. Он одел Аладина в хорошее платье и пошел с ним к дому дочери, где поставил его у дверей, а сам вошел в дом и сказал ей:
– Получи расписку в своем приданом, так как я выдал тебя замуж за красивого молодого человека по имени Аладин Абу-Шамат, сегодня считай себя его женой.
Он отдал ей расписку и ушел.
У прежнего мужа Зубейдех была няня, часто посещавшая ее. Няню эту он очень любил и обратился к ней со следующей просьбой:
– Матушка, если Зубейдех, дочь моего дяди, увидит этого красивого молодого человека, то потом она не допустит меня к себе, поэтому я прошу тебя употребить какое-нибудь средство и разлучить их.
– Юностью твоей клянусь, – отвечала она, – я не допущу его до нее.
Она подошла к Аладину и сказала ему:
– О сын мой, я хочу дать тебе совет ради самого Бога (да святится имя Его), послушайся меня, не ходи к своей молодой жене, а оставь ее в покое одну.
– Это почему? – спросил он.
– А потому, что все тело ее покрыто язвами, и я боюсь, что такой красавец, как ты, может заразиться.
– Да мне она и не нужна, – сказал он.
Затем она пошла к молодой женщине и обратилась к ней с такими же предостережениями, с какими обращалась к Аладину, и Зубейдех отвечала ей:
– Мне он вовсе не нужен, и я не хочу с ним видеться, а утром он может идти своей дорогой.
Она позвала рабыню и приказала ей снести молодому человеку поужинать. Рабыня исполнила ее приказание и, поставив перед Аладином стол, подала ему ужин. Он поел и потом прочел приятным голосом молитвы, а молодая жена, послушав его, нашла, что таким голосом в семье Давида, вероятно, пелись псалмы.
– Да накажет Аллах, – проговорила она, – ту старуху, которая сказала мне, что тело его покрыто язвами. Человек больной не может так хорошо петь. Наверно, она наклеветала на него.
Взяв лютню индейской работы, она настроила ее и запела таким голосом, который мог устыдить птиц в поднебесье, следующие стихи:
Влюблен я страстно в молодую лань
Со страстными и черными глазами:
И веткам ив завидно ей, когда
Она под их густой гуляет тенью.
Меня покинул он, и есть другая,
Которая теперь развеселяет
Его в часы и дни хандры и скуки.
И это дар, даруемый Творцом,
Его расположение заслужившим.
Услыхав пение, он пропел в ответ следующее:
Поклон мой скрыт для формы под
одеждой
И под садами роз ее ланит.
И после этого любовь Зубейдех усилилась, и она приподняла драпировку, а Аладин, увидав ее, сказал следующие стихи:
Она явилась, как луна, склоняясь,
Как ивы ветка, и распространила
Повсюду ароматы серой амбры,
Глазами же глядела как газель!
Как кажется, горючая тоска
Мое вдруг сердце страстно полюбила,
И если бы уехала она,
То властно мной она бы завладела.
Она, грациозно раскачиваясь, подошла к нему, но он сказал ей:
– Отойди от меня, а то заразишь.
Она распахнула свою грудь и показала, что она бела, как серебро, но затем сказала:
– Ты отойди от меня, потому что ты в проказе и можешь заразить меня.
– Кто это тебе сказал, что у меня проказа? – спросил он.
– Мне сказала это старуха, – отвечала она.
– И мне тоже сказала старуха, что ты вся в язвах, – проговорил Аладин и, засучив рукава, показал, что тело его было как чистое серебро.
После этого она приняла его как мужа.
– Увы! – сказал он ей на следующее утро, – как счастье недолговечно! Налетят вороны и унесут его.
– Что слова эти означают? – спросила она.
– О госпожа моя, мне остается пробыть с тобою всего один час.
– Это почему?
– Отец твой, – продолжал он, – написал на меня обязательство, в силу которого я должен выдать твое приданое в десять тысяч червонцев, и если я не достану его сегодня, то меня посадят в дом кади. Теперь я не в состоянии отдать и полушки, а не только десять тысяч червонцев.
– О господин мой, – сказала ему жена, – разве брачные узы не у тебя в руках?
– У меня, – отвечал он, – но ведь у меня нет ничего за душой.
– Дело это уладить легко, и ничего не бойся, господин мой, а вот теперь возьми эти сто червонцев. Если бы у меня было больше, то я дала бы тебе сколько угодно. Но теперь я не могу дать ничего, потому что отец мой из любви к сыну своего брата, перевел на него все свое состояние, отданное мне, и взял даже все мои драгоценности. Когда же они пришлют к тебе служителя кади, и отец мой вместе с кади скажут тебе, чтобы ты развелся, то ты отвечай им: по каким это законам человек, женившийся вечером, должен разводиться утром? После этого ты поцелуй руку у кади и дай ему денег и точно так же поцелуй руку у каждого служителя и одари всех по десяти червонцев. И все они будут за тебя, и если они тебя спросят, почему ты не хочешь развестись с женою и получить тысячу червонцев и мула и одежду, согласно условию, то ты отвечай им: каждый волосок на голове ее дороже для меня тысячи червонцев, и я никогда не разведусь с ней, и не надо мне ни одежды и ничего другого. Если же кади скажет тебе, чтобы ты выплатил приданое, ты отвечай, что теперь выплатить ты не можешь. И поверь, что кади и служители его будут к тебе милостивы и дадут тебе отсрочку.
Как раз во время этого разговора служитель кади постучался к ним в дверь. Аладин тотчас же вышел к нему, и служитель сказал:
– Тесть твой требует тебя.
Аладин дали ему пять червонцев, сказав:
– О, служитель, скажи мне, по каким законами человек, женившийся вечером, должен разводиться утром?
– Мы ни в каком случае не одобряем этого, – отвечал ему служитель, – и если ты не сведущ в наших законах, то я готов быть твоим защитником.