Вернувшись к красильщику, он увидал, что тот все еще спал, и он разбудили его. Проснувшись, Абу-Кир увидал около себя целый ворох хлеба, сыра, олив и рыб.
– Откуда ты это взял? – спросил он у Абу-Сира.
– Мне послал это Господь!
Абу-Кир хотел приняться за еду, но Абу-Сир сказал:
– Не ешь, брат, оставь до другого раза. Знаешь, я брил капитана и пожаловался ему, что у нас нет запасов, а он велел мне приходить с тобой каждый вечер ужинать. И начать ужинать мы можем с сегодняшнего вечера.
– У меня морская болезнь, – отвечал Абу-Кир, – и я не могу подняться с места; поэтому я поем того, что тут есть, а ты иди один.
– Ну, что делать, – отвечал Абу-Сир и стал смотреть, как ест его товарищ, и резал ему кусочки, которые тот глотал с такою жадностью, точно не ел целый день. В это время к ним подошел матрос.
– Послушай, цирюльник, – сказал он, – капитан велел тебе сказать, чтобы ты шел со своими товарищем к нему ужинать.
– Хочешь пойти со мной? – спросили Абу-Сир Абу-Кира.
– Не могу на ногах держаться, – отвечал красильщик.
Цирюльник пошел один и увидал, что перед капитаном поставлен стол с двадцатью различными кушаньями. Как капитан, так и все присутствующие только ждали цирюльника и его товарища.
– А где же твой товарищ? – спросил капитан у Абу-Сира.
– У него морская болезнь, – отвечал он.
– Ну, что же делать. Эта болезнь скоро проходит. Садись, мы ждали тебя.
Капитан взял чашку и наложил в нее всего, так что десять человек могли бы насытиться. Когда цирюльник поел, то капитан сказал ему:
– Возьми эту чашку с собой для твоего товарища.
Абу-Сир пошел с чашкой к товарищу, который, как голодный верблюд, глотал кусок за куском.
– Не говорил ли я тебе, чтобы ты не ел, – сказал он. – Смотри, какие вкусные вещи подавались у капитана. Вот видишь, что он прислал тебе, когда я сказал, что ты болен.
– Ну, давай сюда, – сказал Абу-Кир и, взяв от цирюльника чашку, он, как голодный пес, стал есть все, что в ней было.
Абу-Кир вернулся к капитану и сел с ним пить кофе, после чего он вернулся к Абу-Киру и увидал, что тот съел все, что было в чашке, и пустую отодвинули ее от себя. Он взял чашку, передал ее одному из слуг капитана и, вернувшись к товарищу, заснул до утра. На следующий день Абу-Сир снова начал брить; и все, что получал, он делил с Абу-Киром, который ел, пил и не трогался с места. А Абу-Сир каждый вечер приносили ему целое блюдо кушаний от капитана.
Они прожили так двадцать дней, пока корабль не вошел в гавань какого-то города, где товарищи вышли на берег и заняли комнатку в хане. Абу-Сир купил и принес обстановку и все, что надо, и сварил кушанья; а Абу-Кир спал все время с тех пор, как вошел в комнатку. Он проснулся только тогда, когда Абу-Сир разбудил его.
Абу-Кир сказал товарищу:
– Не сердись на меня, потому что я устал.
Сказав это, он опять уснул. Так они прожили сорок дней. Каждый день цирюльник брал все, что нужно для бритья, и ходил по городу, и работал, а возвращаясь, находил Абу-Кира спящим. Он будил его; Абу-Кир, проснувшись, с жадностью хватался за еду, как человек, давно не евший, после чего снова засыпал. Так прожил он еще сорок дней, и Абу-Сир говорил красильщику:
– Посиди, отдохни и выйди пройтись по городу: это чудный город, другого такого и на свете нет.
– Не брани меня, я утомлен, – отвечал Абу-Кир.
Абу-Сир не хотел огорчать своего товарища и боялся сказать ему что-нибудь обидное. Но на сорок первый день цирюльник захворал и не мог выйти, так что привратник прислужил им. Привратник сделал им все, что нужно, и прислуживал в продолжение четырех дней; но за это время болезнь Абу-Сира так усилилась, что он впал в беспамятство.
Абу-Кира же мучил голод. Он встал и, обшарив карманы цирюльника, нашел у него деньги. Он взял их и, заперев дверь, ушел, не сказав никому ни слова; привратник же был на рынке и потому не видал, как красильщик ушел. Абу-Кир пошел на рынок, купил себе богатую одежду и пошел гулять по городу. Он увидал, что город замечательно хорош и что все жители одеты в белое с голубым и ни в какой другой цвет. Он зашел к красильщику и увидал, что все находившееся у него в лавке было голубого цвета, и, подавая ему носовой платок, он сказал:
– Возьми этот платок, хозяин, выкраси мне его и скажи, сколько за это следует.
– Следует за это двадцать серебряных монет, – отвечал красильщики.
– У нас дома, на родине, – сказал Абу-Кир, – это выкрасили бы за две серебряные монеты.
– Так ты бы шел к себе домой да и красил бы там; а я менее, как за двадцать монет, красить не стану.
– А в какой цвет ты мне выкрасишь?
– В голубой, – отвечал красильщики.
– А я хочу, чтобы ты выкрасил мне его в красный.
– В красный цвет я красить не умею.
– Ну, в желтый?
– И в желтый не умею.
Абу-Кир перечислил ему цвета один за другим, а красильщик ему отвечал:
– Нас здесь, в городе, сорок мастеров, не больше и не меньше, и если кто-нибудь из нас умирает, мы учим нашему ремеслу сына покойного, а если сына нет, то кого-нибудь. Но красить все мы умеем только в голубое.
– Знай, что я тоже красильщик, – сказал ему Абу-Кир, – но только я умею красить во всевозможные цвета. Возьми меня к себе на жалованье, и я выучу тебя красить разными красками, так что ты прославишься перед всеми твоими товарищами.
– Мы не позволяем чужеземцами заниматься нашим ремеслом.
– А если я сам один открою красильню? – сказал ему Абу-Кир.
– Этого тебе не дозволят, – отвечал красильщики.
Абу-Кир пошел к другому красильщику, и тот сказал ему то же самое, что и первый. Он продолжал ходить от одного красильщика к другому, пока не обошел всех сорок. Но никто не брал его ни в работники, ни в мастера. Он отправился к шейху красильщиков, но и тот сказал ему, что чужеземца в свой цех они не примут.
Это привело Абу-Кира в сильное негодование, и он пошел с жалобой к царю этого города, которому сказал:
– О, царь! Я чужеземец, по ремеслу красильщик. От ваших красильщиков я узнал то-то и то-то. Я умею красить и в красную краску, и в розовую, и в зеленую, и в желтую, и в какую угодно. А из здешних красильщиков никто не умеет красить ни в какой цвет, кроме голубого, и все-таки не принимают меня ни работником, ни мастером.
– Ты совершенно в этом отношении прав, – отвечал царь, – но я открою для тебя красильню и дам тебе денег. Тебе нечего обращать на них внимания. Если кто-нибудь вздумает сопротивляться тебе, то я повешу его над дверями его же лавки.
Он призвал плотников и сказал им:
– Пойдите вот с этим хозяином по городу, и если ему понравится какое-нибудь помещение, то выгоните из него прежних хозяев, будь ли это лавочник, или трактирщик; выстройте ему такую красильню, какую он желает. Что бы он ни приказал вам делать, приказание его исполняйте.
Затем царь приказал дать ему хорошую одежду и тысячу червонцев на прожиток. Кроме того, он дал ему двух мамелюков и лошадь с шитым седлом. Абу-Кир нарядился и поехал верхом с важностью эмира. Царь поместил его в отдельном доме, который для него же отделали.
На следующий день он поехал по городу с архитекторами и ехал, пока не выбрал место, которое ему понравилось. Хозяин дома были тотчас же найден и приведен к царю, который заплатил ему за дом, что следует, и даже более того, что он стоил. Устройство красильни началось по указанию Абу-Кира. Красильня была устроена такая, какой и в городе не было, оставалось только купить материал и начать красить.
– Вот тебе четыре тысячи червонцев, – сказал царь Абу-Киру, – купи на них, что надо, и покажи мне, как ты умеешь красить.
Абу-Кир взяли деньги и отправился на рынок, где нашел очень много индиго и даже не очень дорого.
Абу-Кир купил все, что ему было нужно для краски, и после этого царь прислал ему пятьсот кусков материи, которую он выкрасил в разные цвета и развесил на веревках перед дверями лавки. Народ, проходя мимо лавки, видел совершенно необыкновенное зрелище, никогда им еще не виданное; у дверей красильни стали собираться целые толпы зрителей.
– Как называется этот цвет? – спрашивали они у Абу-Кира.
Абу-Кир отвечал: красный, желтый, зеленый, смотря по тому, о каком цвете его спрашивали; и к нему стали носить куски материи и просили окрасить ее в ту или другую краску и платили за это столько, сколько он просил. Окончив окраску материй для царя, он взял их и понес ко двору; царь, увидав окраску, был в восторге и щедро наградил его. Все военные люди тоже принесли к нему материи и просили его выкрасить; он выкрасил их, как они желали, и получил за это много золота и серебра. Слава его широко распространилась, и лавка его была названа красильной лавкой султана. Счастье так и повалило к нему, а все другие красильщики не смели говорить с ним, не поцеловав ему руки и не извинившись в своем прежнем невежестве. Теперь они просили, чтобы он взял их к себе в работники, но он не брал их. У него были черные рабы и рабыни; он составили себе состояние.
Что же касается до Абу-Сира, то он, покинутый, ограбленный и замкнутый Абу-Киром, пролежал в полном беспамятстве три дня. Привратники хана заметили запертую дверь и, не видя никого из жильцов, подумали, не уехали ли они или не случилось ли чего-нибудь с ними. Он подошел к двери и услышал там стоны, а потому тотчас же открыл дверь и, войдя, увидал цирюльника.
– А где же твой сожитель? – спросил привратник.
– Клянусь Аллахом, – отвечал больной, – я только что сегодня пришел в себя; звал его, но он мне не ответил. Прошу тебя, брат мой, посмотри у меня под подушкой, тут ли мой кошелек, возьми из него денег и купи мне чего-нибудь поесть, так как я очень голоден.
Привратник протянули руку и, взяв кошелек, увидал, что он пуст.
– Кошелек у тебя пуст, – сказал они больному, – в нем нет решительно ничего.
Абу-Сир понял, что красильщик взяли у него деньги и скрылся, и потому он спросил у привратника: