Говоря таким образом, он бросил червонцы халифу, который, взяв их, поцеловал и положил к себе в карман. Все это халиф делал для того, чтобы послушать пение.
– Ты ласково обошелся со мною, – сказал он, – и щедро наградил меня, но я все-таки попрошу у тебя еще одной милости: мне хотелось бы послушать пение этой девицы.
– Энис-Эль-Джелис! – сказал на это Нур-Эд-Дин.
– Что прикажешь? – спросила она.
– Ради моей жизни, спой что-нибудь в награду этому рыбаку, так как ему хочется послушать тебя.
Услышав приказание своего господина, она взяла лютню и, пробежав рукою по струнам и завернув некоторые колки, пропела следующие стихи:
Когда на лютне дева молодая
И стройная, как молодая лань,
Играет, то чарует все сердца
Своей игрою дивною. А голос
Ее заставить мог бы и глухого
Услышать пенье чудное ее.
Немой бы тоже получил дар слова
И перед ней воскликнул бы в восторге:
«Ты превосходишь всех других певиц
Божественной игрой своей и пеньем!»
Затем снова заиграла так, что могла очаровать кого угодно, и потом запела:
Нам лестно, что наш дом ты посетила,
Сиянием своим развеивая
Глубокий мрак безлунной этой ночи.
Поэтому мой долг распорядиться,
Чтобы повсюду в доме у меня
И мускусом, и камфарой пахучей,
И розовой водою надушили.
Это пение произвело глубокое впечатление на халифа, и он пришел в такой восторг, что не мог удержаться, чтобы не выразить его:
– Аллах над тобою! Аллах над тобою! Аллах над тобою!
Нур-Эд-Дин сказал:
– Так тебе, рыбак, понравились игра и пение этой девицы?
– Понравились, клянусь Аллахом! – вскричал рыбак.
Нур-Эд-Дин тотчас же прибавил:
– Получи ее в подарок от меня, в подарок от щедрого человека, который не потребует дара своего обратно.
Он встал и, взяв мелватах, набросил его на халифа, переодетого рыбаком, приказав ему увести с собою девицу. Рабыня же посмотрела на Нур-Эд-Дина и сказала:
– О господин мой, неужели ты расстанешься со мною, даже не простившись? Если нам суждено разлучиться, то подожди, чтоб я простилась с тобою.
И она сказала следующую строфу:
Когда ты от меня уйдешь прочь,
Всегда жить будет дом твой в сердце
Моем и в тайнике моей груди.
Молю я Милосердного, чтоб Он
На наш союз с тобою согласился,
Так как блаженством этим одаряет
Он только тех, кого Он пожелает,
На это Нур-Эд-Дин ответил ей:
Она со мной простилась в день разлуки
И заливалась горькими слезами
От причиненного разлукой горя,
И молвила: «Что будешь делать ты,
Когда уйду я?» – «Спроси того,
Кто может пережить твою утрату!» —
Ответил я на сделанный вопрос.
Халиф, услыхав это, смутился при мысли, что он может быть причиною их разлуки и, взглянув на молодого человека, сказал ему:
– О господин мой, боишься ли ты за себя, потому что совершил какое-нибудь преступление, или ты должен кому-нибудь?
– Клянусь Аллахом, о рыбак, – отвечал Нур-Эд- Дин, – со мною и с этой девицей случилось удивительное и странное событие, и если б его передали потомству, то оно могло бы служить поучением тем, кто пожелает.
– Не расскажешь ли нам, – сказал халиф, – своей истории, и не познакомишь ли нас с этим событием? Может быть, рассказ твой послужит тебе на пользу и утешение, так как утешение находится в руках Аллаха.
На это Нур-Эд-Дин отвечал таким вопросом:
– Хочешь выслушать историю мою прозой или стихами?
– Проза, – отвечали халиф, – для нас яснее, а стихи можно сравнить со словами, нанизанными как жемчуг.
Нур-Эд-Дин, поникнув до земли головою, передал, однако же, свою историю стихами, но когда он кончил, халиф просил его объясниться поподробнее, вследствие чего он рассказал ему всю свою историю с начала до конца, и халиф, сообразив все обстоятельства его дела, спросил его:
– Куда же ты пойдешь теперь?
– Божий мир широк, – отвечал ему Нур-Эд-Дин.
– Я напишу тебе письмо, – сказал тогда халиф, – которое ты можешь снести к султану Магомету, сыну Сулеймана Эс-Зейни, и когда он прочтет его, то ничего дурного тебе не сделает.
– Да разве существует на свете такой рыбак! – вскричал Нур-Эд-Дин, – который состоял бы в переписке с царями? Ведь этого быть не может!
– Ты совершенно прав, – возразил халиф, – но причину этого я могу сообщить тебе. Знай, что я учился с ним в одной школе, у одного и того же учителя, и был его наставником. После этого счастье ему повезло, и он сделался султаном, а меня Господь сделал рыбаком. Но я ничего еще не просил от него, хотя он тотчас же исполнил бы любое повеление, даже если б я просил у него ежедневно тысячи вещей.
Нур-Эд-Дин, услыхав эти слова, сказал ему:
– Напиши, чтоб я видел.
Он взял рожок с чернилами и перо и написал после обычной фразы: «Во имя Господа Милостивого и Милосердного» – следующее: «Письмо это от Гарун-Аль-Рашида, сына Эль-Магдия, его величеству Магомету, сыну Сулеймана Эс-Зейни, осчастливленного моей милостью и назначенного мною наместником над частью моих владений. Уведомляю тебя, что податель этого письма, Нур-Эд-Дин, сын Эль-Фадла, сына Какана, визиря, которого ты должен водворить в его настоящее положение на свое место, так как я назначаю его».
Он передал это письмо Нур-Эд-Дину, который взял его, поцеловал и приложил к своей чалме, и тотчас же отправился в путь.
Шейх же Ибрагим, посмотрев на халифа, переодетого рыбаком, сказал ему:
– Ах ты, презреннейшший рыбак, ты принес нам рыбы не больше, как на двадцать полудиргемов, а получил три червонца, да еще хочешь взять с собою рабыню.
Халиф, услыхав эти слова, крикнул на него и сделал знак Мосруру, который, тотчас же, открыв свое лицо, вбежал в комнату. Джафар между тем послал одного из садовников к дворцовому привратнику с приказанием, чтобы для царя правоверных с сановником прислали одежду. Сановник сбегал во дворец и, вернувшись с одеждой, поцеловал прах перед халифом, который снял все, что было на него надето, и надел свое платье. Шейх Ибрагим сел на стул, а халиф встал перед ним, чтобы посмотреть, что с ним будет. Шейх пришел в страшное смущение и, кусая себе пальцы, говорил:
– Сплю я или бодрствую?
– О шейх Ибрагим, – сказал тогда халиф, посмотрев на него. – В каком состоянии ты находишься?
При этих словах весь хмель его прошел, и, бросившись на колени, он стал просить прощенья. Халиф простил его, после чего отдал приказание отвести девицу к себе во дворец, где отвел ей отдельное помещение и назначил женщин, чтобы служить ей.
– Знай, – сказал он ей, – что господина твоего я отправил султаном Эль-Башраха, и если Богу будет угодно, то я пошлю к нему почетную одежду и тебя вместе с нею.
Что же касается до Нур-Эд-Дина, то он шел до самого Эль-Башраха и, войдя в город, прямо направился ко дворцу султана, где так громко закричал, что султан пожелал его видеть. Представ перед царем, он поцеловал прах у ног его и, достав письмо, подал ему. Султан, увидав подпись халифа, тотчас же встал и, поцеловав письмо трижды, сказал:
– Я слышу и повинуюсь Господу, да святится имя Его, и царю правоверных.
Он призвал четырех кади и эмиров и хотел уже сложить с себя царское достоинство, но к нему явился визирь Эль-Маин, сын Савия, и султан подал ему письмо царя правоверных. Увидав письмо, визирь разорвал его в мелкие клочья и, положив себе в рот, разжевал и выплюнул. Султан в гневе закричал:
– Горе тебе! С какой стати ты поступил так?
– Этот человек, – отвечал визирь, – вовсе не видал ни халифа, ни визиря его; он – негодяй, дьявольский плут, который, случайно увидав письмо халифа, подделался под его руку и написал, что захотел. С какой стати ты сложил с себя царское достоинство, раз что халиф не послал тебе посла со своей царской грамотой? Ведь если б это дело было правое, то халиф послал бы с ним какого-нибудь царедворца или визиря, но он пришел один.
– Что же нам делать? – спросил султан.
– Отошли этого молодого человека со мною, – отвечал визирь, – и я отправлю его с нарочными в город Багдад, и если все это верно, то он привезет нам царский приказ и грамоту о его назначении, а если неправда, то халиф пришлет нами его обратно с царедворцем, и тогда я отомщу моему обидчику!
Султану понравилось то, что сказал ему визирь, и он взял Нурн-Эд-Дина и крикнул пажей, которые, опрокинув его на пол, били до тех пор, пока он не лишился чувств. После этого он приказал надеть колодки ему на ноги и позвал тюремщика. Тюремщик, придя к нему, поцеловал прах у ног его. Тюремщика звали Кутейтом[161], и визирь сказал ему:
– О Кутейт! Я желаю, чтобы ты взял этого человека и, посадив его в самую темную келью твоей темницы, пытал бы его и день, и ночь.
– Слушаю и повинуюсь, – отвечал тюремщик.
Он посадил Нур-Эд-Дина в темницу и запер за ним дверь; но после этого отдал приказ снести туда скамейку, циновку и подушку. Он посадил Нур-Эд-Дина на скамейку, снял с него оковы и ласково обращался с ним. Визирь ежедневно присылал к нему приказ бить Нур-Эд-Дина, и тюремщик посылал сказать, что приказ исполняет, тогда как, напротив, он обращался с ним очень хорошо.
Таким образом он поступал сорок дней, а на сорок первый от халифа был прислан подарок, и султану подарок этот очень понравился, и он стал советоваться об этом с визирем.
– Может быть, этот подарок предназначался для нового султана, – сказал кто-то.
В ответ на это замечание визирь Эль-Моин, сын Савия, сказал:
– Было бы гораздо лучше, если бы мы убили его, лишь только он приехал.
– Ты напомнил мне о нем! – вскричал султан. – Сходи за ним, приведи его сюда, я отрублю ему голову.