– О няня, кто этот красивый юноша?
– Я его не знаю, – отвечала старуха, – но надо думать, что он сын какого-нибудь царя, потому что он и красив и миловиден.
Султанша Дуния сильно в него влюбилась. Предрассудок, связывающий ее, уничтожился, и все ее благоразумие разлетелось при виде его красоты и изящной фигуры, и она почувствовала сильную любовь.
– Ах, няня, – сказала она старухе, – как хорош этот юноша!
– Ты права, госпожа моя, – отвечала старуха, и знаком приказала царевичу уйти.
Огонь страсти пожирал его, и от любви он совсем потерял голову, но все-таки, простившись со смотрителем, повинуясь старухе, он ушел домой и объяснил визирю и Азизу, что старуха отослала его. Оба они советовали ему быть терпеливым, говоря:
– Если бы старуха не думала, что своим уходом ты добьешься чего-нибудь, то она не делала бы тебе знака.
Теперь вернемся к султанше Дунии.
Желания стали ее мучить, любовь стала усиливаться, и она сказала старухе:
– Свидание с этим молодым человеком можешь устроить только ты.
– Избави меня, Аллах, от искусителя! – вскричала старуха. – Ведь ты не любишь мужчин: так каким же образом могла ты не испугаться любви к нему? Хотя, клянусь Аллахом, никто не подойдет к тебе так, как этот юноша.
– Ах, няня, – отвечала царевна. – Устрой мне как-нибудь свидание с ним, и ты получишь от меня тысячу червонцев, и одежду в такую же цену. Если же ты не поможешь мне, то я непременно умру.
– Иди во дворец, – отвечала старуха, – а я выдумаю что-нибудь, чтобы доставить вам свидание, и жизни своей не пожалею, чтобы обоих вас успокоить.
Султанша Дуния вернулась во дворец, а старуха пошла к Тадж-Эль-Мулуку, и он, увидав ее, встал и, стоя, почтительно встретил, а затем посадил подле себя.
– Уловка наша удалась, – сказала она ему и рассказала все, что произошло между нею и султаншей Дунией.
– Когда же будет свидание? – спросил он.
– Завтра, – отвечала она.
Он дал ей тысячу червонцев и в такую же цену платье, и она, взяв подарки, пошла с ними прямо к султанше Дунии.
– Ах, няня! – вскричала Дуния. – Какие принесла ты мне известия о моем возлюбленном?
– Я узнала, где он живет, – отвечала она, – и завтра приведу его к тебе.
Султанша Дуния так обрадовалась, услыхав это, что дала ей тысячу червонцев и одежду в такую же цену, и, взяв все это, старуха вернулась к себе домой.
Переночевав, утром она пришла к Тадж-Эль-Мулуку и, одев его в женское платье, сказала ему:
– Иди сзади меня и переваливайся с боку на бок, не торопись и внимания не обращай, если кто-нибудь заговорит с тобою.
Сделав ему подобное наставление, она пошла вперед, а он, в виде женщины, сзади нее, и дорогою она продолжала учить его, для того чтобы он не боялся. Таким образом они шли до самых дверей дворца, куда вошла она, и царевич вслед за нею. Они шли по различным комнатам и пришли, наконец, к седьмым дверям. У этих седьмых дверей она сказала Тадж-Эль-Мулуку:
– Будь тверд духом, и когда я скажу: «Рабыня, войди, не медли, и иди поспешным шагом, и, войдя в комнату, взгляни налево, и увидишь гостиную с семью дверьми; отсчитай пять дверей и войди в шестую, где и увидишься с предметом твоих желаний».
– А ты-то куда идешь? – спросил Тадж-Эль-Мулук.
– Мне туда идти не следует, – отвечала она. – Но только я подожду, пока тебя не пропустит старший евнух.
Она пошла в сопровождении царевича к двери, у которой сидел старший евнух. Взглянув на Тадж-Эль-Мулука в женском платье, евнух сказал:
– Что надо этой рабыне?
– Султанша Дуния, – отвечала старуха, – слышала, что эта рабыня большая рукодельница, и хотела купить ее.
– Я не знаю этой рабыни, – отвечал евнух. – И пройти без моего осмотра я не позволю. Таков приказ царя.
Старуха, очевидно, разгневалась и сказала ему:
– Я всегда считала тебя разумным и вежливым человеком, и если ты изменился, то я доложу об этом султанше, и скажу, что ты не пустил к ней рабыню.
Он крикнул Тадж-Эль-Мулуку, сказав:
– Иди, рабыня!
Царевич тотчас же вошел, и евнух замолчал и не протестовал более. А Тадж-Эль-Мулук отсчитал пять дверей и, войдя в шестую, нашел султаншу Дунию, ожидавшую его.
Увидав его, она тотчас же его узнала и прижала его к своей груди, а он поцеловал ее; старуха же, войдя туда, под каким-то предлогом отпустила всех рабынь.
После этого султанша Дуния сказала ей:
– Охраняй двери.
Она осталась одна с Тадж-Эль-Мулуком, и они провели всю ночь в невинном развлечении[181]. На следующее утро она заперла двери за ним и за старухой и, войдя в другую комнату, села там по своему обыкновению, а к ней пришли ее рабыни, и она стала болтать с ними, и затем сказала им:
– Теперь уходите от меня, так как мне хочется побыть одной.
Рабыни ушли, а она вернулась к Тадж-Эль-Мулуку, и старуха взяла с собою для них еды, и таким образом они прожили целый месяц.
Визирь же и Азиз после ухода царевича во дворец царской дочери, откуда он не вернулся, порешили, что он никогда не вернется и что он безвозвратно погиб, и Азиз сказал визирю:
– О отец мой, что станем мы делать?!
– О сын мой, – отвечал визирь. – Это дело трудное, и если мы не вернемся к его отцу, чтобы сказать ему об этом, то он обвинит нас.
Они тотчас же собрались и поехали в столицу царя Сулейман-Шаха, и доложили ему о том, что случилось с его сыном, и что они не получали о нем известий с тех пор, как он вошел во дворец царской дочери. Услыхав это, царь точно явился на Страшный суд; горе его было ужасно, и он приказал по всей стране объявить о своем намерении начать войну. После этого он выслал войско за город и приказал стать лагерем и ждать, пока другие войска не соберутся со всех концов царства. Подданные его любили за его справедливость и доброту, и он отправился с армией, растянувшейся на громадное расстояние, чтобы потребовать сына своего Тадж-Эль-Мулука.
Между тем Тадж-Эль-Мулук и султанша Дуния продолжали целых полгода жить таким образом, и любовь их с каждым днем усиливалась, и царевич так привязался к султанше, что не мог более таиться от нее, и сказал ей:
– Знаешь, возлюбленная моя, чем ближе я узнаю тебя, тем сильнее влюбляюсь и тем более стремлюсь исполнить свое желание.
– А что это за желание? – спросила она, – свет глаз моих, радость души моей!
– Я желаю рассказать тебе по правде всю свою историю, – отвечал он, – ведь я вовсе не купеческий сын, а сын царя, верховного царя Сулейман-Шаха, который присылал своего визиря послом к отцу твоему, чтобы просить твоей руки. Но ты отказала ему.
Он рассказал ей всю свою историю с начала до конца и прибавил:
– Я желал бы вернуться к своему отцу, для того чтобы он снова послал посла просить твоей руки, чтобы мы могли жить спокойно.
Услыхав это, она очень обрадовалась, и они провели ночь в разговорах.
Но судьбе угодно было, чтобы сон преодолел их в эту ночь, и они спали, когда уже солнце взошло. Царь Шах-Земани сидел на троне, окруженный эмирами, и к нему явился главный золотых дел мастер и принес большую круглую шкатулку. Подойдя к царю, он открыл шкатулку и вынул оттуда изящный ящичек, стоящий до тысячи червонцев вследствие заключавшихся в нем бриллиантов, изумрудов и яхонтов. Царь, увидав ящичек, залюбовался им и, взглянув на старшего евнуха, сказал:
– Возьми, Кафур, этот ящичек и снеси его к царевне Дунии.
Евнух взял ящичек и пошел в комнату царской дочери, и нашел двери запертыми, и увидал спящую на пороге старуху.
– Как это ты спишь до такого часа?
Старуха, услыхав его возглас, проснулась и, испугавшись, сказала:
– Подожди, я принесу ключи.
Она поспешно соскочила и побежала, а евнух, заметив, как она испугалась, снял двери[182] и вошел в комнату, где спали царевна Дуния и Тадж-Эль-Мулук. Увидав это, он был так поражен, что тотчас же хотел вернуться к царю, но в это время царевна Дуния проснулась и увидала его. Она смутилась, побледнела и сказала ему:
– Скрой, Кафур, то, что скрыл Господь!
– Я не могу ничего утаивать от султана, – отвечал евнух.
Он запер за собою двери и вернулся к царю.
– Отдал ты ящичек своей госпоже? – спросить его царь.
– Возьми ящичек, вот он, – отвечал ему евнух. – Я не могу ничего утаивать от тебя. Я застал царевну Дунию спящей в одной комнате с молодым человеком.
Царь приказал привести их обоих к себе и, когда они явились, сказал им:
– Это что за штуки?
Царь в ярости схватили кинжал и хотел ударить им Тадж-Эль-Мулука, а царевна загородила его собою и сказала:
– Сначала убей меня.
Но царь оттолкнул ее и приказал увести обратно в ее комнату. Затем, посмотрев на Тадж-Эль-Мулука, он сказал:
– Горе тебе! Откуда ты, и кто твой отец, и как ты смел поступать так с моей дочерью?
– Знай, царь, – отвечал Тадж-Эль-Мулук, – что если ты предашь меня смерти, то погибнешь, и как ты, так и все твои подданные горько в этом раскаетесь.
– Это почему? – спросили царь.
– Потому что я сын царя Сулейман-Шаха, – отвечал он, – и ты ответишь, когда он подойдет со своей конницей.
Услыхав это, царь Шах-Земан не стал убивать его, а велел посадить в темницу, чтобы посмотреть, правду ли он говорит, но визирь его сказал ему:
– О царь веков, я посоветовал бы тебе поспешить с казнью этого юного обманщика, раз он виноват перед твоею дочерью.
– Ну, так руби ему голову, – сказали царь, – он изменник.
Палач взял царевича и крепко связал его, и, подняв руку, ждал приказания от эмиров, стараясь по возможности оттянуть казнь, так что царь закричал ему:
– Чего же ты ждешь? Если ты будешь медлить еще, то я отрублю голову тебе.
Палач поднял руку так, что она обнажилась, и только что хотел рубить голову, как послышались крики, и все купцы начали запирать лавки.
– Не торопись, – сказал тогда царь и послал гонца узнать о причине криков. Гонец скоро вернулся и доложил, что к городу их движется войско, словно волнующееся море. Лошади гарцуют, и вся земля дрожит под ними. Царь испугался, что его хотят свергнуть с престола, и сказал своему визирю: