Но мошенник рассмеялся и сказал:
— О бедняга! Это только начало, и не таким способом думаю я овладеть мешком еврея. Ибо правосудие может в конце концов напасть на следы вора и заставит меня поплатиться за эту шутку. Я же намерен сделаться законным владельцем этого мешка и его содержимого и так рассчитываю повести дело, что сам кади присудит мне имущество этого еврея, набитого золотом.
Сказав это, он отправился в уединенное местечко, защищенное от глаз любопытных, развязал мешок, сосчитал находившиеся в нем золотые монеты, взял оттуда десять динаров, а вместо них положил туда свое медное кольцо. После этого он завязал мешок и, приблизившись к ограбленному еврею, ловко сунул мешок в карман его кафтана. Ловкость есть дар Аллаха, о правоверные! И вот не успел еврей пройти несколько шагов, как мошенник подбежал к нему, и на сей раз уже без всяких предосторожностей, и закричал во все горло:
— Презренный сын Аарона, наступил час расплаты! Возврати мне сейчас же мешок мой или отправляйся со мною к нашему кади!
Еврей чрезвычайно удивился, увидев перед собою человека, которого он не знал ни по отцу, ни по матери и которого не видел во всю свою жизнь. В первую минуту он рассыпался в извинениях, чтобы спастись от ударов и клялся Авраамом, Исааком и Иаковом, что нападающий ошибается, что он и не думал брать его мешок. Но Акил, не слушая ни клятв, ни уверений, поднял на ноги весь базар и наконец, схватив еврея за полы его кафтана, воскликнул:
— Идем сейчас же к нашему кади!
А так как еврей сопротивлялся, то он схватил его за бороду и, сопровождаемый криками и смехом толпы, потащил его к кади.
Увидев их, кади спросил:
— Что привело вас ко мне?
Акил же ответил:
— О господин наш кади, этот еврей из рода Израиля, бесспорно, самый дерзкий вор из всех когда-либо вступавших в залу твоих решений! Вот и теперь, похитив у меня мешок с золотом, он осмеливается спокойно расхаживать по базару, словно безупречный мусульманин!
А еврей, из бороды которого мошенник успел уже вырвать добрую половину волос, простонал:
— О господин наш кади, это ложь! Никогда не видел я и не знал этого человека, который так грубо обошелся со мною и поверг меня в то жалкое состояние, в котором я теперь нахожусь, после того как он поднял против меня весь базар и навсегда лишил меня и кредита, и доброй славы безукоризненно честного менялы.
Но Акил воскликнул:
— О проклятый сын Израиля! С каких это пор слова такого пса, как ты, значат больше, чем слова правоверного?! О господин наш кади, этот мошенник отрицает свое воровство с такой же дерзостью, как тот купец из Индии, историю которого я мог бы рассказать твоей милости, если она тебе неизвестна!
И кади ответил:
— Нет, я не знаю истории купца из Индии. Так что же случилось с ним? Расскажи мне вкратце.
И Акил сказал:
— Клянусь головой моей и глазом моим! О господин наш, буду краток: индийский купец этот был человеком, сумевшим внушить такое доверие торговым людям, что однажды ему вручили на сохранение большую сумму денег, не взяв с него расписки. И он воспользовался этим обстоятельством, чтобы отрицать получение денег, когда собственник явился получить их от него обратно. И так как против него не было ни свидетелей, ни записки, то он, конечно, преспокойно воспользовался бы чужим имуществом, если бы кади того города не удалось хитростью заставить его сознаться во всем. И, добившись этого сознания, он приказал дать ему двести палочных ударов по пяткам и выгнал его из города. — Затем Акил продолжил: — И теперь я уповаю на Аллаха, о господин наш кади, и надеюсь, что милость твоя благодаря проницательности и тонкости твоей легко найдет способ обнаружить двоедушие этого еврея. И прежде всего дозволь рабу твоему просить тебя приказать обыскать этого вора, дабы уличить его в воровстве.
Выслушав речь Акила, кади приказал стражникам обыскать еврея. И они не замедлили найти на нем мешок, о котором шла речь. И обвиняемый с громкими стенаниями продолжал утверждать, что мешок этот был его законною собственностью. А Акил, со своей стороны, уверял со всевозможными клятвами и с бранью против иноверца, что он в совершенстве узнает похищенный у него мешок. И тогда кади, будучи опытным судьей, приказал, чтобы каждая из тяжущихся сторон заявила, что содержится в этом спорном мешке.
И еврей заявил:
— В моем мешке находится, о господин наш, пятьсот золотых динаров — ни на один больше, ни на один меньше, — которые я положил туда сегодня утром.
А Акил воскликнул:
— Ты врешь, собака! Если только, в противность вашему обыкновению, ты не собираешься возвратить мне больше, чем тебе было дано. Я же объявляю, что в мешке находится только четыреста девяносто динаров — ни на один больше, ни на один меньше. И сверх того, там должно еще храниться медное кольцо с моей печатью, если только ты уже не припрятал его.
И кади открыл мешок при свидетелях, и содержимое его лишь подтвердило показания мошенника. И кади тотчас же передал мешок Акилу и приказал тут же наказать палками еврея, онемевшего от изумления.
Когда Харам-вор увидел, что проделка сотоварища его Акила-мошенника увенчалась успехом, то поздравил его и сказал, что ему будет очень трудно превзойти его. Однако он все-таки условился встретиться с ним в тот же вечер близ дворца султана, дабы в свою очередь попытать свои силы на какой-нибудь проделке, которая не оказалась бы недостойной той чудесной плутни, свидетелем которой он только что был.
И вот с наступлением ночи оба сотоварища встретились на условленном месте. И Харам сказал Акилу:
— Товарищ, тебе удалось посмеяться над бородой еврея, да еще и кади. Я же думаю обратиться к самому султану. Вот и веревочная лестница, при помощи которой я проникну в покои султана. Но ты должен сопровождать меня туда, чтобы быть свидетелем всего, что произойдет.
И Акил, привыкший не к воровству, а лишь к мошенничеству, был сначала сильно напуган дерзостью этого предприятия, но ему стало стыдно идти на попятную перед своим сотоварищем, и он помог ему перебросить веревочную лестницу через стену, окружавшую дворец. И оба они вскарабкались по ней, спустились на землю с противоположной стороны, прошли через сад и вступили во дворец под покровом ночной темноты.
И добрались они по галереям до покоев самого султана; и Харам, приподняв занавес, показал своему спутнику спящего султана, подле которого находился мальчик, потихоньку щекотавший ему пятки. И мальчик этот…
Но на этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и, преисполненная скромности, не проговорила больше ни слова.
А когда наступила
она сказала:
И мальчик этот, услаждая этим движением сон султана, по-видимому, с трудом боролся со сном и, чтобы не заснуть окончательно, жевал кусочек смолы.
Увидев это, Акил, охваченный страхом, чуть не упал навзничь, а Харам сказал ему на ухо:
— Чего же ты так испугался, друг? Ты говорил с кади, а я, в свой черед, хочу говорить с султаном!
И, оставив его за занавесом, он с удивительной ловкостью приблизился к задремавшему мальчику, скрутил его, завязал и подвесил, как какой-нибудь куль, к потолку. Затем он сел на его место и принялся щекотать пятки султана, и так умело, как лучший растиральщик в хаммаме.
И через некоторое время он нарочно сделал так, чтобы разбудить султана, который, проснувшись, начал громко зевать. И Харам, подражая голосу мальчика, сказал султану:
— О царь времен! Если твоя милость не спит, то не желает ли, чтобы я рассказал ей что-нибудь?
И тогда султан ответил:
— Можешь рассказывать!
Харам же сказал:
— Жили-были, о царь времен, в некотором городе вор по имени Харам и мошенник по имени Акил, которые состязались между собой в ловкости и смелости. И вот что однажды предпринял каждый из них… — И он рассказал султану плутню Акила со всеми подробностями и так далеко зашел в своей наглости, что сообщил ему и о том, что происходило в его собственном дворце, изменив только имя султана и место происшествия. И, закончив свой рассказ, он сказал: — А теперь, о царь времен, скажи, которого из этих двух товарищей находит твоя милость более искусным?
Султан ответил:
— Да уж, бесспорно, вора, проникшего в царский дворец.
Услышав этот ответ, Харам под предлогом, что ему нужно пойти по своей надобности, вышел из комнаты и отыскал товарища своего, который во все время беседы чувствовал, что душа его вот-вот вылетит у него через нос от страха. И они вышли тем же путем, как и пришли, и выбрались из дворца так же, как забрались туда.
Но на следующее утро султан, который весьма удивился, что любимец его, выйдя на минутку, не вернулся, был изумлен до крайних пределов изумления, увидав его подвешенным к потолку, точь-в-точь так, как в той истории, которую ему рассказывали. И он скоро вполне убедился, что сам оказался жертвой дерзкого вора. Но он не только не рассердился на того, кто посмеялся над ним, но еще пожелал видеть его; и с этой целью он велел объявить через глашатаев, что он прощает того, кто проник к нему во дворец, и обещает ему большую награду, если он явится к нему. И Харам, полагаясь на это обещание, пошел во дворец и явился пред лицо султана, который весьма похвалил его за смелость и, чтобы вознаградить его за такую изворотливость, тотчас же назначил его начальником стражи всего своего государства.
А молодая женщина, со своей стороны, узнав об этом, не замедлила избрать Харама как единственного мужа и зажила с ним в наслаждениях и радости. Но Аллах мудрее всех!
И Шахерезада не захотела в эту ночь оставить царя под впечатлением этой истории и немедленно начала рассказывать ему следующую удивительную историю:
КЛЮЧИ СУДЬБЫ
До меня дошло, о царь благословенный, что халиф Мухаммед бен-Тхей-лун, султан Египта, был государем столь же мудрым и добрым, как отец его Тхейлун был жестоким притеснителем. Ибо, далекий от того, чтобы мучить своих подданных, принуждая их трижды или четырежды уплачивать одни и те же подати, и осыпать их палочными ударами, чтобы заставить их откопать те несколько драхм, которые они зарывали в землю из страха перед сборщиками, он поспешил восстановить спокойствие и правосудие среди своего народа. И он употреблял богатства, собранные отцом его Тхейлуном посредством всяких насилий, на то, чтобы оказывать покровительство поэтам и ученым, награждать доблестных и помогать бедным и несчастным. И потому Воздаятель даровал ему удачу во все время благословенного царствования его, ибо никогда разливы Нила не были столь обильны и столь правильны, жатвы так богаты и многочисленны, поля люцерны и волчьего боба так густо-зелены и купцы никогда не видывали столько золота в своих лавках.