Но вот в один из дней султан Мухаммед призвал к себе всех сановников дворца своего, чтобы расспросить каждого из них по очереди об обязанностях его, о прежних его заслугах и об окладе, который получал он от казны. Ибо он хотел таким образом проверить самолично, каково их поведение и средства к существованию, говоря самому себе: «Если я найду, что у кого-нибудь тяжелые обязанности и небольшое жалованье, то облегчу его службу и увеличу оклад; если же найдется кто-нибудь со значительным окладом, но с легкой службой, то уменьшу ему жалованье и прибавлю работы».
И первыми явились пред лицо его визири, которых было сорок человек, все — почтенные старцы, с длинными белыми бородами и с отпечатком мудрости на лице. И на голове у каждого из них красовалась тиара, обвитая чалмой и украшенная драгоценными камнями; а в руке была длинная трость с янтарным наконечником — знак их власти, — на которую они и опирались. Затем явились вали областей, начальники войска и все, кто был более или менее причастен к трудной обязанности поддерживать спокойствие и вершить правосудие. И один за другим они опускались на колени и целовали землю пред халифом, который подолгу расспрашивал их, а затем вознаграждал или отставлял, судя по тому, что, казалось ему, они заслуживали.
И последним представился ему евнух-меченосец — исполнитель приговоров правосудия. И, несмотря на то что он был толст, как человек, который хорошо ест и которому нечего делать, у него был весьма печальный вид, и, вместо того чтобы гордо выступать с мечом наголо, он шел, опустив голову и вложив меч свой в ножны. И, представ пред лицом султана Мухаммеда бен-Тхейлуна, он облобызал землю у ног его и сказал:
— О господин наш, о корона главы нашей, настал наконец день, когда правосудие засияет и для раба твоего, исполнителя правосудия твоего! О государь мой, о царь времен, со смерти покойного отца твоего, султана Тхейлуна — да упокоит его Аллах в милосердии Своем, — с каждым днем видел я, как убавлялись обязанности должности моей и исчезали доходы, которые я извлекал из них. И жизнь моя, которая некогда была счастливой, протекает теперь уныло и бесполезно. И если Египет будет, как теперь, пользоваться спокойствием и изобилием, то мне грозит опасность умереть с голоду, не оставив даже, на что купить саван для себя. Аллах да продлит жизнь господина нашего!
Когда султан Мухаммед бен-Тхейлун услышал эти слова меченосца своего, то, подумав об этом несколько минут, признал, что жалобы его были основательны, ибо наибольшие доходы от службы получал он не из жалованья, которое было весьма незначительно, а из того, что доставалось ему в дар или в наследство от тех, кого он казнил. И он воскликнул:
— Мы все исходим от Аллаха и к Нему возвращаемся. И счастье всех поистине только мечта, ибо то, что составляет радость одних, заставляет других проливать слезы. О меченосец, успокой душу свою и осуши глаза свои, ибо отныне, раз должность твоя не приносит дохода, ты будешь ежегодно получать двести динаров жалованья, чтобы облегчить твое существование. И да угодно будет Аллаху, чтобы в продолжение всего моего царствования меч твой оставался столь же ненужным, как сейчас, и покрылся мирной ржавчиной покоя!
И меченосец облобызал край одежды халифа и вернулся в ряды придворных.
И все это я рассказываю для того, чтобы показать, сколь справедливый и милостивый государь был султан Мухаммед.
И, уже собираясь закрыть заседание, султан заметил за рядами сановников шейха, с лицом, покрытым морщинами, и со сгорбленной спиной, которого он еще не расспрашивал. И он знаком велел ему приблизиться и спросил его, какова его должность во дворце. И шейх ответил:
— О царь времен, должность моя состоит всего-навсего лишь в том, чтобы хранить некую шкатулку, порученную мне на хранение покойным султаном, отцом твоим. И за эту службу назначено мне из казны десяти золотых динаров ежемесячно.
Султан Мухаммед удивился этому и сказал:
— О шейх, это очень большой оклад за такую легкую службу. Но что же содержится в этой шкатулке?
Он ответил:
— Клянусь Аллахом, о господин наш, вот уже сорок лет, как она вверена мне на хранение, но я не знаю, что в ней находится!
И султан сказал:
— Пойди и принеси мне ее как можно скорее!
И шейх поспешил исполнить приказание.
Шкатулка же, которую шейх принес султану, была из чистого литого золота, изысканной работы. И шейх по приказанию султана открыл ее в первый раз. Но заключалась в ней лишь рукопись, начертанная блестящими письменами на куске кожи серны, окрашенной в пурпур. И еще было на дне немного какого-то красного порошка.
И султан взял свиток из кожи серны, на котором были начертаны блестящие письмена, и хотел было прочитать, что говорилось в нем. Но, несмотря на то что он был весьма сведущ в писании и в науках, он не мог разобрать ни единого слова в неизвестных письменах, которыми была исписана рукопись. И ни визири, ни законоведы не сумели разобрать в ней хоть сколько-нибудь. И султан вызвал к себе одного за другим всех знаменитых мудрецов Египта, Сирии, Персии и Индии; но ни один из них не мог сказать, на каком языке эта рукопись. Ибо мудрецы обыкновенно не более как жалкие невежды, скрывающие за пышными чалмами совершенное отсутствие знаний.
И султан Мухаммед велел объявить по всему государству, что он пожалует величайшую награду тому, кто сможет только указать ему человека, настолько ученого, чтобы разобрать эти незнакомые письмена.
И вот недолго спустя после того, как было сделано это объявление, явился на прием к султану старик в белой чалме и, получив разрешение говорить, сказал:
— Да продлит Аллах жизнь господина нашего султана! Раб, которого ты видишь пред собой, — старый служитель отца твоего, покойного султана Тхейлуна, и лишь сегодня возвратился я из изгнания, на которое был осужден. Да смилуется Аллах над усопшим, приговорившим меня к этой ссылке! Я же явился пред лицо твое, о господин и повелитель наш, чтобы сказать тебе, что лишь один человек может прочесть тебе рукопись на коже серны. И человек этот — законный владелец ее, шейх Гассан Абдаллах, сын аль-Ашара, который сорок лет тому назад был брошен в темницу по приказанию покойного султана. И один Аллах знает, томится ли он там еще или уже умер.
И султан спросил:
— А по какой причине шейх Гассан Абдаллах был заключен в темницу?
Он ответил:
— Потому что покойный султан хотел силой принудить шейха прочитать ему эту рукопись, после того как отобрал ее у него.
И султан Мухаммед, услышав это, тотчас же послал начальников стражи осмотреть все тюрьмы в надежде найти шейха Гассана Абдаллаха еще в живых. И судьбе было угодно, чтобы шейх оказался жив. И начальники стражи по приказанию султана одели его в почетную одежду и привели его пред лицо господина своего. И султан Мухаммед увидел, что это был человек почтенной наружности, лицо которого носило печать глубоких страданий. И султан поднялся в его честь и попросил простить все несправедливые притеснения, которым подверг его халиф Тхейлун, отец его. Затем он усадил его подле себя и, вручая ему кожаный свиток, сказал ему:
— О почтенный шейх, я не хочу долее удерживать у себя эту вещь, которая не мне принадлежит, хотя бы мог благодаря ей овладеть всеми сокровищами земли.
Услышав эти слова султана, шейх Гассан Абдаллах пролил обильные слезы и, воздев руки к небу, воскликнул:
— Господи, Ты воистину источник всякой мудрости, ибо лишь по Твоему велению одна и та же почва производит и отравы ядовитые, и целебные растения! Целых сорок лет жизни моей пропали в темнице! И не кому иному, как сыну притеснителя моего обязан я счастьем умереть, увидев снова солнце! Господи, хвала и слава Тебе, чьи веления неисповедимы! — Затем он обратился к султану и сказал: — О господин и повелитель наш, то, в чем отказал я насилию, я охотно уступлю доброте! Свиток этот, за обладание которым я не раз рисковал жизнью, будет отныне твоей законной собственностью. В нем начало и конец всей учености, и это единственное сокровище, принесенное мною из города царя Шаддада бен-Ада-Ирама Многоколонного[15], таинственного города, куда не проникал ни один человек.
И халиф обнял старика и сказал ему:
— О отец мой, поспеши, молю тебя, рассказать мне все, что ты знаешь об этом свитке из кожи серны и о городе царя Шаддада бен-Ада — Ираме Многоколонном!
И шейх Гассан Абдаллах ответил:
— О царь, история этого свитка есть история всей моей жизни. И если бы она была записана иглой в уголке глаза, то послужила бы хорошим уроком тому, кто читал бы ее со вниманием.
И он стал рассказывать:
— Знай, о царь времен, что отец мой был одним из самых богатых и уважаемых купцов Каира. И я единственный его сын. И отец мой ничего не жалел для моего образования и приставил ко мне лучших учителей со всего Египта. И потому к двадцати годам я был уже известен среди законоведов моими глубокими познаниями и сведениями, почерпнутыми мною из книг древних. И отец мой и мать моя, желая порадоваться моей свадьбе, дали в супруги мне юную девственницу, с очами, полными звездного сияния, с гибким и стройным станом, подобную серне по изяществу и легкости. И свадьба моя была отпразднована с великолепием. И я проводил с супругой моей дни, полные радости, и счастливые ночи. И так прожил я целых десять лет, прекрасных, как первая брачная ночь. Но, о господин мой, кто может знать, что готовит ему судьба на завтра? Итак, по прошествии этих десяти лет, промелькнувших, как сон, полный покоя ночи, я стал жертвой судьбы, и все бедствия сразу обрушились на благополучие дома моего. Ибо на протяжении нескольких дней чума унесла отца моего, пламя пожрало дом мой, а волны поглотили мои корабли, которые торговали в дальних краях моими богатствами.
И, оставшись неимущим и нагим, как ребенок, только что вышедший из чрева матери, я мог надеяться лишь на милосердие Аллаха и сострадание правоверных. И я принялся ходить по дворам мечетей с нищей братией Аллаха и жил в обществе велеречивых монахов. И нередко случалось мне, в наиболее неудачные дни, возвращаться домой без куска хлеба и, проведя весь день без пищи, ложиться спать, ничего не поев. И я до крайности терзался нищетой своей и нищетой матери моей, супруги моей и детей моих.