Тогда султан, не желая, чтобы все это богатство было потрачено на что-нибудь ничтожное, решил употребить его на дело, которое было бы угодно Всевышнему. И он решил построить мечеть, которая бы не имела себе равных во всех мусульманских странах. И он призвал знаменитейших строителей государства своего и приказал им наметить по его указаниям план этой мечети, не стесняясь никакими трудностями выполнения и никакими соображениями относительно расходов, которые на это потребуются. И строители наметили у подножия холма, возвышающегося над городом, огромнейший четырехугольник, стороны которого были обращены к четырем странам света. И на каждом углу они поставили по восхитительно стройной башне, верхушка каждой была украшена галереей и увенчана золотым куполом. И с каждой стороны мечети они воздвигли тысячу столбов, которые поддерживали изящно изогнутые и прочные своды, и устроили на них террасу с золотыми ажурными перилами дивной работы. И посредине здания они воздвигли огромный купол, который отличался такой легкостью и воздушностью постройки, что, казалось, покоился без подпоры между небом и землей. И свод купола был покрыт голубой эмалью и усеян золотыми звездами. И пол был из редких пород мрамора, и мозаика — из яшмы, порфира, агата, жемчужного перламутра и самоцветных камней. И столбы, и своды были покрыты выпуклыми и раскрашенными различными красками надписями стихов Корана. И дабы дивное здание это было застраховано от огня, ни единого кусочка дерева не было употреблено на постройку его. И целых семь лет, и семь тысяч человек, и семь тысяч пудов золотых динаров потребовалось на то, чтобы вполне закончить эту мечеть. И назвали ее мечетью султана Мухаммеда бен-Тхейлуна. Под этим названием известна она и в наши дни.
Что же касается почтенного Гассана Абдаллаха, то к нему скоро вернулось и здоровье, и силы, и он дожил среди всеобщего уважения и почета до ста двадцати лет — предела жизни его, назначенного ему судьбою. Но Аллах еще мудрее! Он один будет жить вовеки!
И Шахерезада, закончив эту историю, умолкла.
А царь Шахрияр сказал:
— Конечно, никто не может избежать судьбы своей! Но, о Шахерезада, как эта история опечалила меня!
И Шахерезада сказала:
— Да извинит меня царь, но именно поэтому я расскажу ему сейчас историю о неизносимых бабушах, извлеченную из «Сборника легкого балагурства и веселой мудрости» шейха Магида Эддина Абу Тахера Мухаммеда, — да примет его Аллах в милосердии Своем и да упокоит в милости Своей!
И Шахерезада сказала:
СБОРНИК ЛЕГКОГО БАЛАГУРСТВА И ВЕСЕЛОЙ МУДРОСТИ
НЕИЗНОСИМЫЕ БАБУШИ
Рассказывают, что был в Каире некий москательщик по имени Абу Кассем эт-Тамбури, который славился своей скупостью. И хотя Аллах даровал ему богатство и удачу в делах купли и продажи, он жил и одевался как беднейший из нищих; и платье, которое носил он, все состояло из заплат и лохмотьев; и чалма его была такая старая и грязная, что уже нельзя было определить цвет ее; но из всей его одежды особенно выказывалось его скряжничество на его бабушах, ибо они были не только подбиты огромными гвоздями и тверды, как осадные машины, с подошвами толстыми, как голова бегемота, и тысячу раз починенными, но и верх их был до того в заплатах, что за двадцать лет, в течение которых бабуши эти были бабушами, самые искусные из чеботарей и кожевников Каира истощили все свое уменье, чтобы как-нибудь стянуть жалкие остатки их. И вследствие всего этого бабуши Абу Кассема стали такими тяжелыми, что давно уже вошли в поговорку по всему Египту; ибо, когда желали определить что-нибудь очень тяжелое, они всегда являлись предметом сравнения.
Так, если приглашенный слишком долго засиживался в доме хозяина, о нем говорили: «У него кровь тяжелая, как бабуши Абу Кассема».
И если школьный учитель из породы школьных учителей, зараженных тупою мелочностью, пытался выказать свое остроумие, о нем говорили: «Сохрани нас бог! Его остроты тяжелы, как бабуши Абу Кассема».
И если носильщик изнемогал под тяжестью своей ноши, он, вздыхая, говорил: «Да проклянет Аллах владельца этой ноши! Она тяжела, как бабуши Абу Кассема».
И если старуха из проклятой породы вечно хмурых старух в каком-нибудь гареме пыталась помешать юным женам господина своего забавляться друг с другом, они говорили: «Дал бы Аллах, чтобы она окривела, злосчастная! Она тяжела для нас, как бабуши Абу Кассема».
И если слишком неудобоваримое кушанье закупоривало кишки и производило целую бурю внутри живота, то говорили: «Да освободит меня Аллах! Это проклятое кушанье оказывается тяжелым, как бабуши Абу Кассема».
И так далее и так далее — во всех случаях, когда тяжесть особенно давала себя чувствовать.
Но вот однажды, когда Абу Кассем как-то особенно выгодно устроил свои дела с покупкой и продажей, он пришел в прекрасное расположение духа. Но вместо того чтобы дать большой или хоть маленький пир по обычаю купцов, которым Аллах послал особенную удачу в каком-нибудь торговом деле, он нашел более полезным пойти вымыться в хаммам, куда, насколько помнили люди, он не заглядывал еще ни разу.
И, заперев лавку свою, он направился к хаммаму, взвалив бабуши свои на спину, вместо того чтобы надеть их на ноги, ибо он уже давно поступал таким образом, чтобы они меньше изнашивались.
И, придя в хаммам, он поставил свои бабуши на пороге вместе со всеми остальными, по обычаю выстроенными в ряд. И он вошел в хаммам помыться.
Но кожа Абу Кассема настолько пропиталась грязью, что банщики и растиральщики лишь с большим трудом отмыли его; и они закончили свою работу лишь к концу дня, когда все купающиеся уже разошлись.
И Абу Кассем вышел наконец из хаммама и стал искать свои бабуши, но их не оказалось, а на их месте стояла пара прекрасных кожаных туфель лимонного цвета. И Абу Кассем сказал себе: «Без сомнения, это Аллах посылает их мне, зная, что я давно уже мечтаю купить себе именно такие. Или, может быть, кто-нибудь обменял их на мои по оплошности».
И, радуясь, что избавлен от горестной необходимости покупать себе другие, он взял их и ушел.
На самом же деле кожаные туфли лимонного цвета принадлежали кади, который еще оставался в хаммаме. Что же до бабуш Абу Кассема, то человек, поставленный стеречь обувь, увидав эту мерзость, которая издавала зловоние и отравляла воздух у входа в хаммам, поспешил взять их и спрятать в уголок. Затем, когда день кончился и время его службы прошло, он ушел, не подумав о том, чтобы поставить их на место.
И вот когда кади выкупался, прислужники хаммама, спешившие услужить ему, напрасно стали искать его туфли; и они нашли наконец в уголке удивительные бабуши, которые тотчас признали за бабуши Абу Кассема. И они бросились в погоню за ним и, догнав его, привели назад в хаммам с поличным на плечах. И кади, взяв то, что ему принадлежало, велел отдать ему его бабуши и, несмотря на все его оправдания, послал его в тюрьму. И Абу Кассем, чтобы не умереть в тюрьме, должен был поневоле быть щедрым в бакшишах сторожам и начальникам стражи, ибо, зная, что он настолько же начинен деньгами, насколько весь прогнил от скупости, они не давали ему дешево отделаться. И Абу Кассем таким образом вышел из тюрьмы, но огорченный и раздосадованный до крайности.
И, приписывая все свое злоключение своим бабушам, он поспешил отделаться от них, бросив их в Нил.
Но несколько дней спустя рыбаки, с большим трудом вытащив свои сети, которые казались гораздо тяжелее обыкновенного, нашли там бабуши, которые тотчас и признали за бабуши Абу Кассема. И они с бешенством убедились, что гвозди, которыми они были усажены, попортили петли их сетей. И они бросились к лавке Абу Кассема и со всей силы бросили бабуши в лавку, проклиная их обладателя.
И бабуши, брошенные таким образом, попали в склянки с розовой водой и другими водами, которые стояли на полках и, повалив их, разбили на тысячу кусков.
Когда Абу Кассем увидел это, горе его достигло крайних пределов, и он воскликнул:
— Ах, проклятые бабуши, больше-то вы уже не причините мне убытков!
И, подобрав их, он пошел к себе в сад и принялся рыть яму, чтобы закопать их там. Но один из его соседей, которому он досадил чем-то, воспользовался случаем отомстить ему и тотчас бросился предупредить вали, что Абу Кассем откапывает какой-то клад у себя в саду. И вали, зная богатство и скупость москательщика, нимало не усомнился в истинности этого сообщения и тотчас послал стражников схватить Абу Кассема и привести его к себе. И несчастный Абу Кассем напрасно клялся, что не находил никакого клада, но хотел только похоронить свои бабуши, — вали не мог поверить такому странному намерению, притом столь противоречащему баснословной скупости обвиняемого; и так как он рассчитывал так или иначе получить денег, то принудил огорченного Абу Кассема внести, чтобы получить свободу, весьма крупную сумму.
И Абу Кассем, освобожденный после этой весьма неприятной для него затраты…
Но на этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и, преисполненная скромности, не проговорила больше ни слова.
она сказала:
Абу Кассем, освобожденный после этой весьма тягостной для него затраты, стал от отчаяния вырывать себе бороду и, взяв свои бабуши, поклялся отделаться от них во что бы то ни стало. И долго бродил он, размышляя о том, каким способом вернее достигнуть цели, и наконец решился пойти бросить их в канаву, находившуюся далеко за городом. И он надеялся, что на этот раз уж не услышит о них больше. Но судьбе было угодно, чтобы водой канала бабуши были принесены к мельнице, которую вода канала приводила в движение. И бабуши попали в колеса и заставили их запрыгать, расстроив их мерное движение. И хозяева мельницы прибежали, чтобы поправить повреждение, и увидели, что причиной этого были огромные бабуши, которые попали в шестерню и которые они тотчас признали за бабуши Абу Кассема. И несчастный москательщик был снова брошен в тюрьму и приговорен на этот раз уплатить крупный штраф владельцам мельницы за причиненный им убыток. И сверх того, он должен был заплатить крупный бакшиш, чтобы вернуть себе свободу. Но в то же время ему вернули и его бабуши.