Я же, о сын моего дяди, не могла долее одна хранить эту тягостную тайну, в особенности теперь, когда на меня падает обвинение и я рискую навлечь на себя гнев твой и немилость твою. Я прошу прощения у Аллаха, что не сдерживаю таким образом своего обещания бедному кади — никогда никому не говорить о его превращении в осла. Но раз это уже случилось, позволь мне, о господин мой, дать тебе один совет, а именно: отнюдь не отделываться от этого осла, который не только является превосходным животным, полным усердия, и никогда не пукающим, и полным приличия, ибо он редко показывает свой инструмент, когда мы смотрим на него, но и который мог бы также в случае надобности давать тебе весьма полезные советы по сложным вопросам юриспруденции и относительно законности того или другого иска.
Когда сборщик податей услышал эти слова супруги своей, которую он слушал с видом все более и более изумленным, то пришел в крайнее недоумение и сказал:
— Да, клянусь Аллахом, это удивительное дело! Но что же должен я делать теперь, когда у меня нет под рукой осла, между тем как мне нужно ехать собирать подати в такой-то и в такой-то деревне в окрестностях? Не знаешь ли ты, по крайней мере, когда он вернется? Или он ничего не говорил на этот счет?
И молодая женщина ответила:
— Нет, он не определил этого времени. Он сказал мне только, что идет в заседание дивана. Но я отлично знаю, что бы я сделала, если бы была на твоем месте. Впрочем, мне совершенно ни к чему давать советы человеку, гораздо более умному и, несомненно, гораздо более тонкому и прозорливому, чем я.
Но простак сказал:
— Выкладывай уж все как есть. Я посмотрю, может быть, ты и не совсем лишена ума!
Она сказала:
— Ну так вот. Будь я на твоем месте, я направилась бы прямо в заседание дивана, где находится кади, захватила бы с собою горсть бобов и, став перед несчастным заколдованным председательствующим в заседании дивана, показала бы ему издали бобы, которые принесла в горсти, и знаками дала бы ему понять, что нуждаюсь в его услугах в качестве осла. И он, конечно, понял бы меня, и, так как у него есть сознание своих обязанностей, он оставил бы заседание и последовал бы за мною, тем более что, увидав бобы, любимую пищу свою, не смог бы удержаться, чтобы не пойти вслед за мною.
И сборщик податей, услыхав слова эти, нашел весьма разумной мысль супруги своей, и он сказал:
— Мне кажется, что это лучшее, что я могу сделать. Ты, право, очень толковая женщина.
И он вышел из дому, захватив горсть бобов, дабы в случае, если ему не удастся привести осла путем убеждения, он мог бы, по крайней мере, овладеть им посредством возбуждения в нем главного его порока — жадности. И когда он уже уходил, жена его еще крикнула ему:
— Но только смотри, о сын моего дяди, берегись, во всяком случае, чтобы не очень вспылить и не обидеть его, ибо ты ведь знаешь, что он очень щепетилен и, сверх того, он в качестве осла и в качестве кади, должно быть, упрям и мстителен вдвойне!
И, выслушав этот последний совет супруги своей, сборщик податей направился к дивану и вошел в залу заседаний, где на возвышении заседал кади.
И он остановился в самом конце залы, позади других, и, подняв руку, сжимавшую горсть бобов, принялся другой рукой делать кади знаки настойчивого подзывания, явственно означавшие: «Иди скорее! Мне нужно переговорить с тобой! Иди же!»
И кади заметил наконец эти сигналы и, узнав в человеке, который вызывал его, одного из наивных сборщиков податей, подумал, что он хочет переговорить с ним частным образом о каких-то важных делах или же сделать ему какое-нибудь безотлагательное сообщение от лица вали. И он тотчас встал, прервав судебное заседание, и последовал в прихожую за сборщиком податей, который, чтобы вернее привлечь его, шел впереди, показывая ему бобы и поощряя его голосом и движениями, как это делается относительно ослов.
Но как только оба они вышли в прихожую, сборщик податей наклонился к уху кади и сказал ему:
— Ради Аллаха, о друг мой, мне очень неприятно, и досадно, и обидно за тебя, что ты околдован какими-то чарами! И уж конечно, не для того, чтобы сделать тебе неприятность, явился я сюда за тобой, но мне необходимо тотчас же ехать по делам моей службы, и я не могу ждать, чтобы ты закончил здесь дела свои. И поэтому я прошу тебя без промедления превратиться вновь в осла и дать мне взобраться к тебе на спину.
И, видя, что кади в ужасе отступает от него, по мере того как он говорит, сборщик прибавил тоном величайшего соболезнования:
— Я клянусь тебе пророком, — мир и молитва да пребудут над ним! — что если ты сейчас же последуешь за мною, то никогда более не буду я колоть тебе зад острием погоняла, ибо знаю, что ты весьма чувствителен и весьма нежен в этой части особы твоей! Ну, пойдем же, милый мой ослик, добрый друг мой! И ты получишь сегодня вечером двойную порцию бобов и свежей медуницы!
Подумать только! А кади, полагая, что имеет дело с каким-нибудь сумасшедшим, вырвавшимся из сумасшедшего дома, все дальше и дальше пятился от него к двери в залу в величайшем изумлении и ужасе, сделавшись желтым, как шафран. Но сборщик податей, видя, что он вот-вот ускользнет от него, произвел быстрый поворот назад и кругом и поместился между ним и дверью в залу суда, закрыв собою выход. И кади, не видя ни одного сторожа, ни кого-либо, кого можно было бы позвать на помощь, решил действовать путем кротости, осторожности и уступок; и он сказал сборщику податей:
— Вероятно, о господин мой, ты потерял своего осла и, как мне кажется, желал бы возместить потерю. Ничто, по моему мнению, не может быть справедливее. Так вот тебе от меня триста драхм, дабы ты мог купить себе другого. А так как сегодня базарный день и большой выбор домашнего скота, то тебе нетрудно будет выбрать за эту цену самого лучшего осла. Уассалам!
И, говоря таким образом, он вынул из пояса своего триста драхм, вручил их сборщику податей, который принял этот дар, и возвратился в залу заседаний, приняв важный и озабоченный вид, как если бы только что выслушал сообщение о весьма серьезном деле. И он говорил самому себе: «Клянусь Аллахом! Я сам виноват, что потерял таким образом эти триста драхм. Но это все же лучше, чем довести это дело до скандала в присутствии моих подсудимых. Да к тому же я отлично сумею вознаградить себя относительно денег, описывая имущество обвиняемых».
И он снова занял свое место и возобновил судебное заседание.
Вот и все, что случилось с ним.
Что же касается сборщика податей, то о нем скажу вот что. Когда он явился на базар, чтобы купить себе осла, то принялся внимательно, не стесняясь временем, осматривать всех предлагаемых животных одного за другим.
И наконец, заметив отличного осла, казалось, отвечающего всем поставленным условиям, он подошел, чтобы осмотреть его вблизи, как вдруг узнал собственного осла. И осел также узнал его и, заложив назад уши, принялся сопеть и кричать от радости. Но сборщик податей, сильно задетый его дерзостью после всего, что произошло, стал пятиться от него, махая на него руками, и воскликнул:
— Нет, клянусь Аллахом, я уж, конечно, не тебя куплю теперь, если мне будет нужен верный осел, ибо, будучи то кади, то ослом, ты вовсе не годишься мне!
И он отошел, оскорбленный дерзостью осла своего, который имел смелость предлагать ему взять его обратно. И он купил себе другого и поспешил вернуться домой, чтобы оседлать его и отправиться на нем в путь, после того как рассказал супруге своей обо всем, что с ним произошло.
И таким образом, благодаря изобретательному уму молодой женщины, жены сборщика податей, все были удовлетворены, и никто не потерпел ущерба.
Ибо возлюбленный ее получил деньги, в которых нуждался, муж приобрел себе лучшего осла, не истратив ни одной драхмы из своего кармана, а кади не замедлил возместить убыток, честно взыскав со своих признательных подсудимых вдвое больше того, что он дал сборщику податей.
Вот и все, о царь благословенный, что известно мне об осле-кади.
Но Аллах еще мудрее!
Когда султан выслушал эту историю, он воскликнул:
— О сахарные уста, о чудеснейший из собеседников, я назначаю тебя первым придворным!
И он велел тотчас же украсить его знаками нового чина и усадить его подле себя и сказал ему:
— Клянусь жизнью моей, о первый придворный мой, ты, наверное, знаешь еще какую-нибудь историю, и мне очень хотелось бы, чтобы ты рассказал ее мне.
И рыбак, потребитель гашиша, сделавшийся первым придворным по велению судьбы, ответил:
— От чистого сердца и в знак должного почтения!
И, покачивая головой, он так повел рассказ свой…
Но на этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и скромно приостановила свой рассказ.
А когда наступила
она сказала:
И рыбак, потребитель гашиша, сделавшийся первым придворным по велению судьбы, ответил:
— От чистого сердца и в знак должного почтения!
И, покачивая головой, он так повел рассказ свой:
КАДИ И ОСЛЕНОК
До меня дошло, о царь благословенный, что жил в одном городе некий человек с супругой своей и были они очень бедные люди, странствующие продавцы поджаренного маиса; но была у них дочь, подобная луне и уже достигшая возраста, обычного для замужества. И Аллаху было угодно, чтобы некий кади посватался к ней и получил ее в жены от родителей ее, которые поспешили дать свое согласие, несмотря на то что кади этот был чрезвычайно безобразен, с бородой жесткой, как иглы ежа, косой на один глаз и такой старый, что мог бы сойти за отца молодой девушки. Но он был богат и пользовался большим почетом. И родители молодой девушки, мечтая лишь об улучшении, которое брак этот внесет в образ жизни и общественное положение их, не подумали о том, что если богатство и содействует счастью, то все же не составляет самое его основание. Но впрочем, самому кади пришлось скоро испытать это на собственной особе.