Прежде всего он постарался быть приятным, несмотря на отталкивающие свойства своей особы вследствие старости и безобразия, тем, что ежедневно осыпал молодую супругу свою все новыми и новыми подарками и исполнял малейшие ее прихоти. Но он забывал, что ни подарки, ни исполнение прихотей не могут заменить молодой любви, удовлетворяющей желание. И он сетовал в душе своей, не находя того, чего он ждал со стороны супруги своей, которая уже по самой неопытности своей не могла доставить ему того, чего сама не знала.
Но кади имел при себе юного писца, которого очень любил и о котором иногда говорил даже и супруге своей. И он также не мог удержаться, как это ни было противно обычаю, чтобы не беседовать иногда с юношей о красоте супруги своей, и о той любви, которую он питал к ней, и о холодности супруги своей по отношению к нему, несмотря на все, что он делал для нее. Ибо так ослепляет Аллах создание Свое, заслуживающее гибели, даже более того! Словно для того, чтобы веление судьбы исполнилось, кади дошел в безумии и ослеплении своем до того, что однажды показал из окна этого юношу молодой супруге своей. И так как он был красив и привлекателен, молодая девушка полюбила юношу. И так как ищущие друг друга сердца в конце концов всегда находят друг друга и соединяются, несмотря на все препятствия, молодые люди сумели обмануть бдительность кади и усыпить его постоянно бодрствующую ревность. И юная красавица полюбила юношу более, чем зеницу ока своего, и, отдав ему душу, отдалась ему всем прекрасным телом своим. И юный писец отвечал ей тем же и дал ей испытать то, чего никогда не мог достигнуть кади. И оба зажили на вершине блаженства, часто встречаясь и с каждым днем любя друг друга все сильнее. И кади был, по-видимому, весьма доволен, видя супругу свою еще более прекрасной и цветущей юностью, здоровьем и свежестью. И все были счастливы, каждый по-своему.
Между прочим, молодая девушка, чтобы иметь возможность встречаться со своим возлюбленным в полной безопасности, условилась с ним, что если платок, повешенный на окне, выходившем в сад, будет белый, то он может входить повидаться с ней; если же платок будет красный, то он должен воздержаться и идти прочь, ибо сигнал этот означает, что кади дома.
Но судьбе было угодно, чтобы однажды, когда красавица после ухода кади в заседание дивана только вывесила белый платок, она услышала вдруг сильный стук в дверь и крики; и немного спустя увидела мужа своего, который шел, опираясь на руки евнухов, и был с изменившейся осанкой и совсем желтым лицом. И евнухи объяснили ей, что во время заседания кади внезапно почувствовал сильную дурноту и поспешил вернуться домой, чтобы найти заботливый уход и отдохнуть. И в самом деле, бедный старик имел такой жалкий вид, что молодая девушка, супруга его, несмотря на несвоевременность его появления и переполох, который наделал его приход, принялась опрыскивать его розовою водою и всячески ухаживать за ним. И когда он с ее помощью разделся, она уложила его в постель, которую сама приготовила ему и где он, облегченный заботами супруги, в скором времени уснул. И молодая девушка вздумала воспользоваться свободным временем, которое дало ей это внезапное возвращение супруга ее, чтобы сходить в хаммам. И в досаде и смущении, в котором она находилась, она забыла снять белый платок свиданий и заменить его красным — сигналом помех. И, захватив узелок с надушенным бельем, она вышла из дому и направилась в хаммам.
Между тем юный писец, видя на окне белый платок, весело взобрался на соседнюю террасу, откуда, по обыкновению, прыгнул на террасу кади, а затем проник в комнату, где находил обыкновенно возлюбленную свою, которая ожидала его уже нагая в постели, скрывшись под одеялами. И так как ставни были плотно затворены, и полная темнота царила в комнате, для того чтобы способствовать сну кади, и так как молодая женщина нередко ради забавы встречала возлюбленного своего полным молчанием и не подавала никаких признаков своего присутствия, то он, смеясь, подошел к постели и, приподняв одеяло, быстро просунул руку, словно собираясь пощекотать «историю» своей возлюбленной, — и вдруг — гей! гей! — рука его опустилась — да избавит нас Аллах от лукавого! — на что-то дряблое и мягкое, расположенное посреди зарослей, что было не чем иным, как старческим орудием кади.
И при этом прикосновении он с испугом и ужасом отдернул руку, но не настолько быстро, чтобы кади, внезапно пробужденный и уже оправившийся от своего нездоровья, не успел поймать руку, которая обшаривала ему низ живота, и тотчас же бросился в бешенстве на ее обладателя. И так как гнев придавал ему силы, в то время как изумление сковывало полной неподвижностью обладателя руки, то он одним пинком опрокинул его на пол посреди комнаты, сгреб в охапку и, в темноте приподняв в воздухе, бросил в большой ларь, в котором днем обыкновенно складывают тюфяки и который оказался открытым и пустым, вследствие того что тюфяки были вынуты. И он быстро опустил крышку и запер ларь на ключ, не успев даже разглядеть лица своего пленника.
После чего благодаря возбуждению, заставившему кровь его обращаться быстрее и произведшему на него целебное действие, он почувствовал, что силы окончательно вернулись к нему, и, одевшись, справился у евнуха, куда отправилась супруга его, и побежал ожидать выхода ее у порога хаммама. Ибо он говорил себе: «Раньше чем убить дерзновенного, я должен знать, не находится ли он в соглашении с супругой моей. Поэтому-то я и буду ожидать здесь ее выхода, а потом отведу ее домой и в присутствии свидетелей поставлю ее лицом к лицу с пленником. Ибо необходимо, раз я кади, чтобы все совершалось по закону. Тогда уж я отлично увижу, имею ли перед собой одного виновного или же двух соумышленников; и в первом случае я казню пленника своей собственной рукой в присутствии свидетелей; во втором же случае я задушу обоих своими десятью пальцами».
И, размышляя таким образом и повторяя в уме своем эти планы мести, он принялся поочередно останавливать купальщиц, входивших в хаммам, говоря каждой из них:
— Ради Аллаха над тобою, скажи жене моей такой-то, чтобы она вышла тотчас же, ибо мне нужно переговорить с нею!
Но он говорил им слова эти так неожиданно и возбужденно, а глаза у него так и сверкали, а лицо было такое желтое, движения такие необычные, и голос такой дрожащий, и весь вид его так явно выражал бешенство, что испуганные женщины бросались бежать от него, испуская пронзительные крики, ибо принимали его за помешанного.
И первая же из них, во всеуслышание исполнившая поручение его посреди залы хаммама, внезапно напомнила молодой девушке, супруге кади, о рассеянности ее по поводу белого платка, оставленного на окне. И она сказала себе: «Наверное, так и есть! Я погибла безвозвратно! И один Аллах ведает, что случилось теперь с моим возлюбленным!»
И она поспешила закончить купание свое, между тем как в зале хаммама сообщения вновь приходящих купальщиц быстро следовали одно за другим; и муж ее, кади, сделался единственной темой разговора перепуганных женщин. Ибо, по счастью, ни одна из них не знала в лицо молодую девушку, которая, впрочем, делала вид, что совершенно не интересуется тем, что говорится, как если бы все это совсем не касалось ее. И, одевшись, она вышла в прихожую и увидела там бедную торговку стручковым горохом, сидевшую перед кучей своего товара, который она продавала купальщицам. И она окликнула ее и сказала:
— Добрая тетушка моя, вот тебе золотой динар, если ты согласишься одолжить мне на один только час синее покрывало свое и пустую корзину, которая стоит около тебя.
И старуха, счастливая таким заработком, отдала ей ивовую корзину и убогое покрывало свое из грубой материи. И молодая девушка закуталась в это покрывало, взяла в руки корзину и, переряженная таким образом, вышла из хаммама.
И, выйдя на улицу, она увидела мужа своего, расхаживающего взад и вперед перед дверями хаммама, размахивая руками и громко проклиная все хаммамы на свете, и тех, кто ходит в хаммамы, и хозяев хаммамов, и тех, кто строит хаммамы. И глаза его вылезли из орбит, и изо рта шла пена. И она подошла к нему и, изменив голос и подражая говору странствующих торговок, спросила его, не купит ли он гороха. И тогда он принялся проклинать горох, и продавщиц гороха, и возделывателей гороха, и потребителей гороха. И молодая девушка, смеясь над безумием его, удалилась к дому, не будучи узнана в переодетом виде. И, не видя никого в комнате, ставни которой она поспешила открыть, она испугалась и собиралась уже позвать евнуха, чтобы он успокоил ее, когда услышала совершенно явственно, что из ларя для тюфяков раздаются стенания, и она поспешила к ларю, ключ от которого не был вынут, и открыла его, восклицая:
— Во имя Аллаха Благого и Милосердного!
На этом месте своего повествования Шахерезада увидала, что близок рассвет, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Раздаются стенания, и она поспешила к ларю, ключ от которого не был вынут, и открыла его, восклицая: — Во имя Аллаха Благого и Милосердного!
И она увидела там возлюбленного своего, который уже готов был задохнуться вследствие недостатка воздуха. И, несмотря на все волнение, которое она испытывала, она не могла удержаться от смеха, увидав его скорчившимся и с перекошенными глазами. Но она поспешила опрыскать его розовой водой и оживить. И когда он совершенно оправился и пришел в себя, она заставила его вкратце объяснить, что случилось, и тотчас решила, как нужно действовать, чтобы все устроилось.
В конюшне у них была в это время ослица, которая ожеребилась накануне маленьким осленком. И молодая девушка бросилась в конюшню, взяла хорошенького осленочка на руки, принесла его в свою комнату, поместила в ларь, где сидел перед тем ее возлюбленный, и заперла крышку на ключ. И, поцеловав возлюбленного своего, она отправила его, наказав ему приходить не раньше, чем он увидит белый платок. Сама же, со своей стороны, поспешила вернуться в хаммам и увидела мужа своего, который продолжал ходить взад и вперед, проклиная хаммамы и все, что к ним относится. И видя, что она входит в хаммам, он окликнул ее и сказал: