И вот когда она скрылась, мой приказчик почтительно сказал мне:
— О господин мой, на чье же имя должен я записать выданную сумму?
И я отвечал:
— Ах, если бы я знал о такой! И кроме того, как могут люди писать в своих торговых книгах имена гурий?! Если хочешь, напиши: «Выдана сумма в триста динаров сокрушительнице сердец».
Когда мой старший приказчик услышал эти слова, он сказал себе: «Ради Аллаха! Мой господин, обыкновенно столь осторожный, поступает так непоследовательно единственно с целью испытать мою находчивость и сообразительность. Поэтому я должен догнать незнакомку и спросить ее имя».
И, не посоветовавшись со мною, он, полный усердия, выскочил из лавки и побежал за молодой девушкой, которая скрылась из глаз. И по прошествии некоторого времени он вернулся в лавку; и он держал руку на левом глазу, и лицо его было орошено слезами. И с опущенной головой он пошел к своему обычному месту, вытирая слезы, бегущие из глаз.
И я спросил его:
— Что с тобою?
И он отвечал мне:
— Да удалится нечистый, о господин мой! Я думал сделать лучше, последовав за молодой особой, которая была здесь, и спросив у нее ее имя. Но как только она заметила, что за нею следуют, она неожиданно повернулась ко мне и нанесла мне в левый глаз удар кулаком и едва не разбила мне голову. И вот теперь у меня подбит глаз рукой, которая тяжелее молота. Вот и все. Хвала Аллаху, о господин мой, скрывшему столько силы в руке газели и придавшему столько проворства движениям ее!
И в течение всего этого дня мой ум был связан воспоминанием о ее убийственных глазах, и душа одновременно была истерзана и освежена появлением похитительницы моего разума.
И вот на следующее утро, в тот час, как я сходил с ума от любви, я увидел перед моей лавкой очаровательницу, которая, улыбаясь, смотрела на меня. И при виде ее у меня от радости чуть было не испарился и тот небольшой остаток разума, которым я еще обладал. И лишь только я открыл рот, чтобы приветствовать благодушный ее приход, она сказала мне:
— Не правда ли, йа Абул Гассан, что, думая обо мне, ты должен говорить в уме своем: «Какой подлой должна быть та, которая взяла то, что взяла, с тем только, чтобы удрать!»
Но я отвечал:
— Имя Аллаха над тобой и вокруг тебя, о владычица моя! Ты взяла только то, что принадлежит тебе, так как здесь все твоя собственность — и содержащее, и содержимое. Что же касается раба твоего, то со времени твоего появления его душа больше не принадлежит ему и может считаться одним из не имеющих цены предметов этой лавки.
И молодая девушка, услышав это, откинула с лица вуаль свою и наклонилась, точно роза на стебле лилии, и, смеясь, уселась, звеня браслетами и шурша шелковыми нарядами. И вместе с нею в лавку проникло бальзамическое благоухание всех садов земли.
Потом она сказала мне:
— Если это так, йа Абул Гассан, то отсчитай мне пятьсот динаров!
И я отвечал:
— Слушаю и повинуюсь!
И, приказав отвесить пятьсот динаров, я передал их ей. И она взяла их и вышла. И это все. И я, как и накануне, продолжал чувствовать себя пленником ее очарования и узником ее красоты. И, не зная, какое колдовство лишило меня разума и мыслей, я не мог решиться остановиться на чем-нибудь или сделать какое-нибудь усилие, чтобы извлечь себя из того состояния отупения, в которое я погрузился.
Но когда на следующий день я побледнел еще более, еще глубже погрузился в состояние бездействия, она опять появилась передо мной, со своими продолговатыми глазами, огненными и темными, и со своей обворожительной улыбкой. И на этот раз, не произнося ни слова, она положила палец на бархатный ящик, в котором находились бесценные драгоценности, и просто улыбнулась мне.
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла.
А когда наступила
она продолжила:
Не произнося ни слова, она положила палец на бархатный ящик, в котором находились бесценные драгоценности, и просто улыбнулась мне. И я в то же мгновение, о эмир правоверных, отцепил этот бархатный ящик, завернул его со всем содержимым и передал очаровательнице, которая взяла его и удалилась, не прибавив к этому ровно ничего.
И на этот раз, видя, как она удаляется, я был не в состоянии оставаться в неподвижности и, преодолев робость, происходившую от опасения подвергнуться поношению, подобному тому, какое постигло моего приказчика, поднялся и пошел по ее следам. И я прибыл таким образом, идя вслед за нею, на берег Тигра и увидел, что она села в маленькую лодку, которая на быстрых своих веслах подъехала к мраморному дворцу эмира правоверных аль-Мутаваккиля, твоего деда, о господин мой. И я при виде этого пришел в крайнее беспокойство и подумал в своей душе: «Теперь ты, йа Абул Гассан, вовлечен в рискованные предприятия и ввергнут в мельницу осложнений!» И я невольно вспомнил слова поэта:
Когда чело усталое склоняешь
Ты на руку возлюбленной своей,
На белую пленительную ручку,
Столь мягкую, как лебединый пух,
Тогда в нее внимательней вглядись ты
И берегись — опасность тут как тут!
И я оставался там долгое время в раздумье, глядя на воды реки, но не видя их; и вся моя жизнь, без счастья и такая сладостно однообразная в прошлом, проносилась перед моими глазами, точно барки, плывущие одна за другою по течению реки и ничем не отличающиеся одна от другой. И вдруг перед моими глазами вновь появилась барка, обтянутая пурпуром, в которой находилась молодая девушка; и теперь эта барка стояла у нижней ступени мраморной лестницы и была покинута гребцами. И я воскликнул:
— Ради Аллаха! Не стыдно ли тебе за твою сонную жизнь, йа Абул Гассан?! И как можешь ты колебаться в выборе между этой жалкой жизнью и той огненной жизнью, которая увлекает всех не боящихся осложнений?! И не вспоминаешь ли ты слова поэта:
Восстань, о друг, и сбрось свою сонливость,
Ведь роза счастья не цветет во сне!
Не пропускай ты жизненных мгновений
И в бурной жизни лучше их сжигай!
И, приободренный этими стихами и при воспоминании об очаровательной молодой девушке, я решился теперь, узнав, где она живет, не пренебрегать ничем, чтобы добиться ее. И, весь охваченный этим намерением, я возвратился к себе и вошел в покои матери моей, нежно любившей меня, и рассказал ей, не скрывая ничего, обо всем, что ворвалось в мою жизнь. И мать моя пришла в ужас и, прижав меня к сердцу своему, сказала:
— Аллах да охранит тебя, о дитя мое, и да оградит твою душу от всяких осложнений! Ах, сын мой Абул Гассан, единственная привязанность моей жизни, зачем ты пренебрегаешь спокойствием твоим и моим?! Если эта молодая девушка живет во дворце эмира правоверных, как можешь ты упорствовать в желании встретиться с нею опять?! Разве не видишь ты пропасти, над которой стоишь, не осмеливаясь приблизиться, хотя бы даже только в мыслях, к дворцу нашего повелителя халифа?! О сын мой, умоляю тебя ради девяти месяцев, в течение которых я вынашивала жизнь твою, откажись от намерения видеться вновь с этой незнакомкой и не впускай больше в свое сердце этой пагубной страсти!
И я отвечал, стараясь успокоиться:
— О мать моя, успокой свою нежную душу и осуши глаза твои! Не случится ничего, что не должно случиться. И что написано в книге судеб, должно свершиться. И Аллах над всеми!
И на другой день, придя в свою лавку на базаре ювелиров, я принял посетившего меня здесь уполномоченного моего, который заведовал делами лавки на базаре дрогистов. И это был человек почтенного возраста, к которому мой покойный отец питал неограниченное доверие и с которым он советовался обо всех трудных и запутанных делах.
И после приветствий и обычных пожеланий он сказал мне:
— Йа сиди, почему эта перемена, которую я вижу в лице твоем, и эта бледность, и это озабоченное выражение? Аллах да предохранит нас от дурных дел и недобросовестных клиентов! Но каково бы ни было несчастье, постигшее нас, оно поправимо, так как сам ты находишься в добром здравии.
И я сказал ему:
— Нет, клянусь Аллахом, о почтенный дядюшка, с моими делами не случилось ничего худого, и я вовсе не обманут недобросовестными клиентами. Но в жизни моей произошла перемена, на первый взгляд очень простая. И путаница в мое настроение внесена появлением девушки четырнадцати лет.
И я рассказал ему все, что произошло со мною, не пропуская ни одной подробности. И я описал ему похитительницу моего сердца так точно, как если бы она находилась здесь, перед нами.
И почтенный шейх, подумав минутку, сказал мне:
— Верно. Дело очень сложное. Но оно не выше житейской опытности твоего старого раба, о господин мой. И действительно, среди моих знакомых есть человек, который живет во дворце самого халифа аль-Мутаваккиля в качестве портного служащих и евнухов. И я хочу отправиться туда с тобой и представить тебя ему; и ты поручишь ему какую-нибудь работу и щедро оплатишь ее. И тогда он будет рад служить тебе.
И без промедления он повел меня во дворец и вошел вместе со мной к портному, который встретил нас весьма приветливо. И чтобы дать ему понять, что я пришел с заказом, я показал ему один из своих карманов, который позаботился по дороге распороть, и попросил его тут же зашить его. И портной с готовностью исполнил это. И я в вознаграждение за его труд вложил ему в руку десять золотых динаров и, извиняясь, что даю ему так мало, обещал вознаградить его более щедро при втором заказе. И портной не знал, что подумать о моем образе действий; и, взглянув на меня с изумлением, он сказал мне:
— О господин мой, ты одет как купец, но ты очень далек от купца по манерам своим. Обыкновенно купец тратит осмотрительно и не отдает ни одной драхмы, если не рассчитывает получить на нее десять. А ты за незаметную работу даешь мне цену всего одеяния эмира! — Потом он прибавил: — Только влюбленный может быть столь великодушен! Аллах над тобой, о господин мой, не влюблен ли ты?