И я отвечал, опуская глаза:
— Как бы я мог не быть влюбленным, увидев то, что я увидел?
И он спросил меня:
— Кто же причина твоих терзаний? Молодой олененок или газель?
Я отвечал:
— Газель.
И он сказал мне:
— В этом нет никакого затруднения. И я готов, о господин мой, служить тебе проводником, если ее жилище — этот дворец, потому что если это газель, то здесь находятся наиболее прекрасные разновидности этого рода.
И я сказал:
— Да, она живет здесь.
И он сказал:
— Каково же ее имя?
Я сказал:
— Это ведает один Аллах, да еще ты, может быть.
Он сказал:
— Тогда опиши мне ее.
И я описал ее как только умел, и он воскликнул:
— Э, ради Аллаха, да это госпожа наша Жемчужный Пучок, музыкантша эмира правоверных аль-Мутаваккиля Алаллаха! — И он прибавил: — Вот как раз ее маленький евнух, который идет в нашу сторону. И ты, о господин мой, не упускай случая подкупить его, чтобы он ввел тебя к своей госпоже Жемчужный Пучок.
И действительно, о эмир правоверных, я увидел, что к портному вошел совершенно еще молодой белый раб, прекрасный, как луна в месяце Рамадане. И, вежливо нам поклонившись, он сказал портному, показывая на маленькую парчовую куртку:
— Сколько стоит эта парчовая куртка, о шейх Али? Мне нужна именно такая, так как мне приходится теперь сопровождать мою госпожу Жемчужный Пучок, когда она выходит из дворца.
И я тотчас же взял эту куртку с того места, где она находилась, и передал ее ему, говоря:
— Она оплачена и принадлежит тебе.
И мальчик посмотрел на меня и слегка улыбнулся, совершенно как его госпожа, и сказал мне, беря меня за руку и отводя меня в сторону:
— Ты, без всякого сомнения, Абул Гассан Али ибн Ахмад аль-Хорасани.
И я, крайне удивленный при виде такой сообразительности почти ребенка и тем, что слышу свое имя, надел ему на палец дорогое кольцо, которое я снял со своего, и отвечал:
— Ты сказал верно, о прелестный отрок! Но кто открыл тебе мое имя?
И он сказал:
— Ради Аллаха, как мог я не узнать его, если моя госпожа столько раз в день произносит его, с тех пор как она влюбилась в Абул Гассана Али, великодушного господина?! Клянусь заслугами пророка, — милость и благословение над ним! — если ты так же влюблен в мою госпожу, как она в тебя, я вполне готов способствовать тебе добраться до нее.
Тогда я, о эмир правоверных, поклялся отроку самыми священными клятвами, что я без памяти влюблен в его госпожу и что я наверное умру, если тотчас же не увижу ее.
В эту минуту Шахерезада заметила, что брезжит рассвет, и со свойственной ей скромностью умолкла.
А когда наступила
она сказала:
А я, о эмир правоверных, поклялся отроку самыми священными клятвами, что я без памяти влюблен в его госпожу и что я наверное умру, если тотчас же не увижу ее. И мальчик-евнух сказал мне:
— Если это так, о господин мой Абул Гассан, я совершенно к твоим услугам. И я немедленно помогу тебе устроить свидание с госпожой моей. — И он расстался со мной, говоря: — Я сейчас же вернусь.
И действительно, он не замедлил вернуться и застал меня еще у портного. И в руках у него был сверток, который он развернул, и он вынул оттуда куртку из льняной ткани, вышитую золотом, и кафтан, который был одним из кафтанов самого халифа, как я мог узнать это по отличительным его признакам и по имени, написанному на ткани золотыми буквами; и это было имя аль-Мутаваккиля Алаллаха.
И маленький евнух сказал мне:
— Я принес тебе, о господин мой Абул Гассан, платье, которое надевает халиф, когда он вечером приходит в гарем. — И он помог мне облачиться в него и сказал: — Когда ты придешь в длинную внутреннюю галерею, в которую выходят частные покои фавориток, не забудь, проходя по ней, вынимать по зернышку мускуса вот из этого флакона и класть его перед дверьми каждого покоя, потому что такова привычка халифа и он делает это каждый вечер, проходя по галерее гарема. И лишь только ты подойдешь к комнате, порог которой из голубого мрамора, ты, не стучась, откроешь ее и будешь в объятиях госпожи моей. — Потом он прибавил: — Что же касается твоего ухода оттуда после свидания, то тебе поможет Аллах!
И, дав мне эти наставления, он простился со мною и, пожелав мне успеха, удалился.
Тогда я, о господин мой, хотя совершенно не привык к похождениям подобного рода и хотя это было только началом новой жизни, нисколько не поколебался одеться в платье халифа и, точно я всю жизнь провел во дворце и родился в нем, смело пошел через дворы и колоннады и пришел в галерею покоев, предназначенных для гарема. И тотчас же я вынул из кармана флакон с зернами мускуса и по инструкции маленького евнуха не упускал, проходя перед дверьми каждой из фавориток, класть по зернышку мускуса на маленькие фарфоровые блюда, поставленные здесь с этой целью. И таким образом я пришел к двери, порог которой был из голубого мрамора. И только что я приготовился толкнуть ее, чтобы войти к столь желанной, поздравляя себя с тем, что я до сих пор не был еще узнан никем, как вдруг услышал большой шум и в тот же момент заметил свет множества светильников. И то был халиф аль-Мутаваккиль собственной особой, окруженный толпою придворных и обычною своею свитой. И, с бьющимся сердцем, я не мог ничего сделать, как возвратиться по следам своим. И при моем бегстве вдоль галереи я слышал голоса фавориток, которые восклицали, говоря:
— Ради Аллаха, как странно! Вот эмир правоверных сегодня второй раз проходит по галерее. Конечно, это он только что прошел и положил каждой на блюдечко обычное зернышко мускуса. Впрочем, мы бы узнали его по благоуханию его одежды.
И я, не думая уже ни о чем, продолжал бежать, но вскоре должен был остановиться, так как идти дальше было невозможно без риска обратить на себя внимание. И я все время слышал шум шествия и видел приближение огней. Тогда, не желая под страхом смерти быть захваченным в этом месте и в таком виде, я толкнул первую дверь, которая подалась под моей рукой, и поспешил войти, совершенно позабыв о том, что я переодет халифом, и все, что из этого могло выйти. И я очутился в присутствии молодой женщины с продолговатыми испуганными глазами, и она, поднявшись резким движением с ковра, на котором лежала, издала громкий крик ужаса и стыда и быстрым жестом оправила свои одежды и закрыла лицо и волосы.
И я оставался здесь, перед нею, смущенный, чувствуя себя круглым дураком и желая в душе своей, чтобы земля разверзлась под моими ногами, и тогда я мог бы скрыться и выпутаться из этого невыносимого положения. Ах! Этого я поистине пламенно желал! С другой же стороны, я проклинал свое безрассудное доверие к маленькому евнуху, более не сомневаясь нисколько, что он будет причиной моей смерти, и я уже видел себя утопленным или посаженным на кол. И, задерживая свое дыхание, я ожидал, что из уст испуганной молодой девушки вырвутся крики призыва и сделают меня предметом, достойным сожаления, и примером возмездия, уготованного для любителей похождений. Но вот когда юные губы раскрылись под кисейным покрывалом, голос, исходивший из них, зазвучал очарованием и сказал:
— Да будет благословен твой приход в мою комнату, о Абул Гассан, так как ты тот, который любит сестру мою Жемчужный Пучок и любим ею!
И при этих неожиданных словах, о господин мой, я бросился лицом на землю между рук молодой девушки, и поцеловал край одежды ее, и покрыл свою голову ее защитным покрывалом.
И она сказала мне:
— Благоденствие и долгая жизнь благородным людям, йа Абул Гассан! Как отличился ты в своих поступках относительно сестры моей Жемчужный Пучок! И как ты, к своей чести, вышел из испытаний, которым она подвергла тебя! И вот она не перестает говорить мне о тебе и о той страсти, которую ты в ней возбудил к себе. Поэтому ты можешь благословлять судьбу, направившую тебя ко мне, тогда как она могла привести тебя, переодетого в платье халифа, к гибели. И ты теперь можешь быть совершенно спокоен, так как я желаю все устроить так, чтобы не случилось ничего не отмеченного печатью благоденствия!
И я, не зная, как отблагодарить ее, продолжал в молчании целовать край одежды ее.
И она прибавила:
— Только, йа Абул Гассан, прежде чем заняться твоими делами, я должна хорошенько убедиться в твоих добрых намерениях относительно моей сестры, потому что я не могу допустить, чтобы из всего этого для нее вышло что-нибудь дурное.
И я отвечал, воздев руки:
— Аллах да охранит тебя и да соблюдет тебя на пути справедливости, о госпожа и покровительница моя! О, клянусь твоей жизнью!
Могут ли мои намерения быть иными, как только чистыми и бескорыстными?! И я не желаю себе ничего другого, как только повидаться с твоей прекрасной сестрою Жемчужный Пучок, чтобы глаза мои порадовались, глядя на нее, и чтобы мое изнемогающее сердце вернулось к жизни! Только этого, и ничего более! Аллах Всевидящий свидетель моих слов, и Он знает мои мысли!
Тогда она сказала мне:
— В таком случае, йа Абул Гассан, я жалею, чтобы ты только достиг законной цели своих желаний! — И, говоря таким образом, она хлопнула в ладоши и сказала маленькому рабу, который прибежал по этому ее знаку: — Ступай разыщи госпожу твою Жемчужный Пучок и скажи ей: «Твоя сестра Миндальное Тесто шлет тебе приветствия и просит тебя без замедления прийти к ней, потому что она чувствует в эту ночь стеснение в груди и единственно твое присутствие может облегчить ее. И кроме того, между нею и тобою есть один секрет».
И раб тотчас же вышел исполнить это приказание.
И вскоре, о господин мой, я увидел, как она вошла во всей своей красоте, во всей своей грации. И она была завернута вместо всякого платья в большое покрывало из голубого шелка, и ноги ее были обнажены, и волосы распущены.
И вот сначала, не замечая меня, она сказала своей сестре Миндальное Тесто:
— Что с тобою, дорогая моя? Я выходила из хаммама и не успела даже одеться. Но скажи мне, что за секрет между нами?