. И всадники первых рядов этого войска, прискакав к стенам дворца, соскочили с лошадей и стали взбираться на стены, испуская крики войны и смерти. И султан при виде этого понял, что его войска изменили ему и хотят низложить его. И, сильно изменившись в лице, он воскликнул:
— Нет Бога, кроме Аллаха! Вот час моего жребия!
Тогда шейх закрыл окно, но через мгновение снова открыл его.
И все войско исчезло. И одна только цитадель мирно возвышалась вдали, выделяясь своими минаретами на полдневном небе.
И шейх, не давая султану времени опомниться от глубокого волнения, подвел его ко второму окну, которое выходило на необъятный город, и сказал ему:
— Открой его и смотри!
И султан Махмуд открыл окно, и зрелище, которое представилось его глазам, заставило его отступить от ужаса. Четыреста минаретов, возвышавшихся над мечетями, купола мечетей, крыши дворцов и террасы, громоздившиеся одна над другой до самых пределов горизонта, — все это представляло дымящийся и пылающий костер, из которого с ужасающим воем вздымались в воздух черные туманы, затемнявшие глаз солнца. И дикий ветер кидал пламя и пепел к самому дворцу, который скоро очутился в море огня, и от этого моря отделяла его только живая сеть дворцовых садов. И султан, охваченный страшной печалью при виде гибели своего прекрасного города, опустил руки и воскликнул:
— Один Аллах велик! У каждой вещи своя судьба, как и у каждого создания! Завтра будет пустыня на пустыне среди безымянных равнин страны, которая была прекраснейшей из стран мира! Слава Единому Живущему!
И он стал оплакивать свой город и себя самого.
Шейх же поспешил закрыть окно, но через мгновение снова открыл его. И все следы пожара исчезли. И город Каир расстилался в своем нетронутом блеске, среди своих садов и пальм, в то время как четыреста голосов муэдзинов возвещали верующим час молитвы и сливались в одном возношении к Господину вселенной.
А шейх, отведя сейчас же султана от окна, подвел его к третьему окну, которое выходило на Нил, и велел ему открыть его. И султан Махмуд увидел выходящую из своих берегов реку, волны которой, нахлынув на город и быстро заливая даже самые возвышенные террасы, с яростью бились о стены дворца. И одна волна, сильнее предыдущих, одним ударом сломила на своем пути все препятствия и ворвалась в нижний этаж дворца. И здание, исчезая, как кусок сахара в воде, пошатнулось с одной стороны и готовилось уже рухнуть, когда шейх закрыл окно и потом опять открыл его. И чудная река по-прежнему величественно протекала мимо бесконечных полей медуницы, погрузившись в сон на ложе своем.
И шейх велел султану открыть четвертое окно, не давая ему времени прийти в себя от неожиданности. Это четвертое окно выходило на чудесную зеленеющую равнину, которая тянулась от ворот города, теряясь вдали, и была покрыта бегущими ручьями и счастливыми стадами, — это была одна из тех равнин, которые воспевались всеми поэтами со времен Умара[33], где кущи роз, василисника, нарциссов и жасмина чередуются с апельсинными рощами, где на деревьях живут горлицы и соловьи, замирающие в бесконечных песнях любви, где земля так же богата и нарядна, как в древних садах Ирама Многоколонного, и так же благоухает, как на лугах Эдема. И вот вместо лугов и фруктовых рощ султан Махмуд увидел одну ужасающую красную и белую пустыню, выжженную неумолимым солнцем, каменистую и поросшую тростником пустыню, которая служила убежищем для гиен и шакалов и местопребыванием змей и зловредных животных. И это мрачное видение не замедлило исчезнуть, подобно предыдущим, когда шейх своей рукою закрыл и снова открыл окно. И опять равнина была во всем своем великолепии и улыбалась небу всеми цветами своих садов.
И султан Махмуд не понимал, спит ли он, или видит это наяву, или находится во власти какого-нибудь колдовства или галлюцинации.
Шейх же, не дав ему прийти в себя от всех этих сильных ощущений, которые он только что испытал, снова взял его за руку, причем у того не явилось даже мысли о малейшем сопротивлении, и подвел его к небольшому бассейну, который освежал залу своей журчащей водой. И сказал он ему:
— Наклонись над бассейном и смотри!
И султан Махмуд наклонился над бассейном, чтобы смотреть, как вдруг шейх быстрым движением погрузил всю голову его в воду.
И султан Махмуд увидел себя потерпевшим кораблекрушение у подножия горы, возвышавшейся над морем. И был он еще, как во времена своего блеска, одет в свои царские одежды и с короной на голове. И неподалеку от него феллахи смотрели на него как на новый предмет и делали друг другу знаки о нем, все время смеясь. Султан же Махмуд при виде этого пришел в безграничную ярость, направленную больше против шейха, чем против феллахов, и воскликнул:
— О проклятый маг, причина моего кораблекрушения! О, если бы Аллах возвратил меня в царство мое, чтобы мог я наказать тебя, как ты этого заслуживаешь! Так гнусно провести меня! И что станется со мною в этой чужеземной стране?! — Затем, подумав, он подошел к феллахам и сказал им торжественным голосом: — Я султан Махмуд! Убирайтесь!
Но они продолжали смеяться, открывая рты до самых ушей.
О, какие рты! Целые пещеры! Пещеры! И чтобы спастись от них и не быть ими проглоченным живьем, он хотел уже убежать, когда тот, кто, по-видимому, был начальником феллахов, подошел к нему, снял с него его корону и одежду и, бросив их в море, сказал:
— О несчастный, к чему все это железо?! Слишком жарко, чтобы так одеваться! Вот, несчастный, одежда, подобная нашей!
И, раздев его догола, он надел на него платье из синей ткани, на ноги — пару старых желтых туфель с подошвами из кожи гиппопотама, на голову — маленькую серую войлочную шляпу. И сказал он ему:
— Пойдем, бедняк, работать вместе с нами, если ты не хочешь умереть с голоду здесь, где все работают!
Но султан Махмуд сказал:
— Я не умею работать.
Феллах же сказал ему:
— В таком случае ты будешь для нас носильщиком и ослом в одно и то же время.
Но в эту минуту Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно приостановила свой рассказ.
Когда же наступила
она сказала:
И ты будешь для нас носильщиком и ослом в одно и то же время.
И поскольку они уже окончили свой рабочий день, то были очень рады обременить чужую спину вместо своей весом своих рабочих инструментов. И султан Махмуд, сгибаясь под тяжестью заступов, борон, кирок и грабель и с трудом двигаясь, должен был следовать за феллахами. И он пришел вместе с ними, с разбитыми ногами и еле дыша, в деревню, где он послужил мишенью для преследований маленьких детей, которые совсем нагишом бежали за ним, заставляя его выносить тысячу издевательств. И на ночь заперли его в пустой хлев, куда ему бросили для пропитания кусок заплесневевшего хлеба и луковицу.
И на следующее утро он действительно превратился в осла, настоящего осла, с хвостом, копытами и ушами. И на шею повязали ему веревку, а на спину положили вьюк и выгнали его в поле тащить соху.
Но так как он выказывал упрямство, его передали деревенскому мельнику, который живо справился с ним, завязав ему глаза и заставив его вертеть мельничное колесо. И в течение пяти лет вертел он мельничное колесо, отдыхая ровно столько времени, сколько было нужно, чтобы съесть свою порцию бобов и выпить воды из своего ведра. Пять лет палочных ударов и самых унизительных оскорблений и лишений! И вместо всякого утешения или облегчения он мог только с утра до вечера, поворачивая мельницу, выпускать из себя газы как ответ на все обиды.
И вот мельница вдруг разлетелась, и он снова увидел себя в своем прежнем образе — человека, а не осла. Он прогуливался по базару города, которого он не знал, и он не знал даже, куда ему идти. И он уже устал ходить и искал глазами место для отдыха, когда какой-то старый купец, который заключил по его виду, что он иностранец, вежливо пригласил его зайти к нему в лавку. И, видя, что он утомлен, он усадил его на скамейку и сказал ему:
— О чужеземец, ты молод, и ты не испытаешь несчастий в нашем городе, где молодые люди очень ценятся и где на них большой спрос, особенно если они, подобно тебе, такие здоровые молодцы. Скажи же мне, намерен ли ты оставаться в нашем городе, обычаи которого весьма благоприятны для чужеземцев, желающих поселиться в нем?
И султан Махмуд отвечал:
— Клянусь Аллахом, я не желаю ничего лучшего, как остаться здесь при условии, что я смогу найти здесь лучшую пищу, чем бобы, которыми меня кормили в течение пяти лет!
И старый купец сказал ему:
— Что говоришь ты о бобах, несчастный! Здесь ты будешь есть самые изысканные и питательные вещи для выполнения того дела, которое тебе придется совершать. Слушай же меня внимательно и последуй совету, который я сейчас дам тебе. — И он продолжил: — Пойди поскорее и встань у дверей городского хаммама, который находится вот там, на повороте улицы. И у каждой выходящей оттуда женщины ты должен спросить, приблизившись к ней, есть ли у нее муж. И та, которая скажет, что у нее нет мужа, сделается тотчас же твоей супругой согласно обычаю нашей страны. И особенно остерегайся пропустить хоть одну из женщин, которые будут выходить из хаммама, в противном же случае ты подвергаешься большой опасности быть изгнанным из нашего города.
И султан Махмуд отправился и стал у дверей хаммама; и недолго простоял он там, когда увидел, как из хаммама выходит очаровательная девочка тринадцати лет. И, увидев ее, он подумал: «Клянусь Аллахом, с этой я утешился бы от всех моих несчастий!»
И он остановил ее и сказал ей:
— О повелительница моя, замужем ты или девственница?
И она отвечала:
— Я замужем с прошлого года. — И она пошла своей дорогой.
И вот из хаммама вышла старуха, страшно безобразная. И султан Махмуд задрожал от страха при виде ее и подумал: «Я, без сомнения, предпочел бы умереть с голоду и стать снова ослом или носильщиком, чем жениться на этой старой рухляди! Но так как старый торговец велел мне задавать вопрос всем женщинам, я должен решиться спросить злосчастную».