И вот когда наступил назначенный час, отправился я под прикрытием мрака к окну дворца. И нашел я у этого окна шелковую лестницу, которая спускалась до земли. И так как терять мне было нечего, кроме жизни, к которой ничто не привязывало меня и в которой не было больше смысла, то я, недолго думая, взобрался по лестнице и проник через окно в комнату. Быстро прошел я две комнаты и очутился в третьей, в которой на серебряном ложе лежала, улыбаясь, та, которую я искал. Ах, господин купец, гость мой, что за восторг было это создание Творца! Какие глаза, какие губы! Увидев ее, я почувствовал, что разум мой улетучивается, и не смог произнести ни слова. Она же наполовину приподнялась и голосом более сладким, чем леденец, попросила меня сесть рядом с нею на серебряное ложе. Затем она с любопытством спросила меня, кто я такой. И я рассказал ей свою историю с полной искренностью от начала и до конца, ничего не упуская из виду. Но не стоит повторять ее.
И вот, выслушав меня с величайшим вниманием, девушка была очень тронута тем положением, в которое поставила меня судьба. И, заметив это, я воскликнул:
— О повелительница моя, как бы ни был я несчастен, я не нуждаюсь больше в сожалении, если ты настолько добра, что снисходишь до моих несчастий!
И она ответила на это так, как следовало отвечать, и между нами завязалась беседа, которая становилась все более и более сердечной. И она призналась мне, что, со своей стороны, увидев меня, почувствовала влечение ко мне.
И я воскликнул:
— Хвала Аллаху, Который делает мягкими сердца и нежными глаза газелей!
На что она опять дала соответствующий ответ и прибавила:
— Так как ты рассказал мне, кто ты, я не хочу, чтобы ты оставался в неведении относительно меня. — И, помолчав минуту, она сказала: — Знай, о Абулькассем, что я — любимая супруга султана и что зовут меня Сетт Лабиба. И вот, несмотря на всю ту роскошь, в которой я живу здесь, я несчастлива. Ибо, не говоря уже о том, что я окружена завистливыми соперницами, готовыми погубить меня, султан, который любит меня, не может удовлетворить меня, ибо Аллах, Который распределяет силу даже между петухами, забыл его при распределении Своем. И вот почему, увидев тебя под моим окном и заметив, что ты полон мужества и презираешь опасность, я убедилась, что ты сильный мужчина. И я позвала тебя для испытания. Теперь ты, в свою очередь, должен доказать мне, что я не ошиблась в своем выборе и что сила твоя соответствует твоей пылкости.
Тогда, о господин мой, я, который не нуждался в упрашиваниях, увидел, что мне остается только действовать, и, не желая терять драгоценного времени на стихи, которые принято петь при таких обстоятельствах, я прямо приступил к делу. Но в ту минуту, когда руки наши соединились, раздался глухой стук в дверь комнаты. И прекрасная Лабиба в испуге сказала мне:
— Никто не может стучать так, кроме султана! Мы попались! Мы погибли безвозвратно!
Тогда я подумал о лестнице в окне, чтобы спастись тем же путем, которым я взобрался. Но судьба устроила так, что султан явился как раз с этой стороны, и мне не оставалось никакой надежды на бегство. Поэтому, выбрав единственное, что мне оставалось, я спрятался под серебряную кровать, пока любимица султана поднималась, чтобы открыть ему.
И лишь только дверь открылась, султан вошел в сопровождении своих евнухов, и, прежде чем успел отдать себе отчет в случившемся, я почувствовал на себе двадцать страшных черных рук, которые вытащили меня из-под кровати, потащили как какой-то тюк и приподняли с полу. И евнухи эти, держа меня в руках, подбежали к окну, в то время как другие черные евнухи, с любовницей в руках, подбежали к другому окну. И все руки одновременно выпустили свою ношу, бросив нас с высоты дворца в Нил.
Но в судьбе моей было начертано, что я должен избегнуть смерти утопленника. Вот почему мне, хотя и оглушенному своим падением, удалось, опустившись на дно речного ложа, снова выбраться на поверхность воды и под покровом мрака достигнуть противоположного берега.
И, избегнув столь великой опасности, я не хотел уйти, не сделав попытки спасти ту, которую погубило мое неблагоразумие; и я кинулся в реку с еще большим пылом, чем вышел из нее, и плавал и нырял в различных направлениях, чтобы найти ее. Но все усилия мои оставались тщетными, и так как силы покидали меня, то я вынужден был, чтобы спасти душу свою, вернуться на землю. И в печали своей оплакивал я смерть этой восхитительной любовницы, говоря себе, что я не должен был приближаться к ней, находясь в руках несчастного жребия, ибо несчастный жребий заразителен.
И вот, удрученный горем и мучаясь угрызениями совести, бежал я поспешно из египетского Каира и направился в Багдад, Город мира.
И Аллах даровал мне безопасность, и я беспрепятственно прибыл в Багдад, хотя и в самом жалком положении, ибо денег у меня не было и от всего моего состояния остался в моем поясе один золотой динар. И как только пришел я на базар менял, я разменял свой динар на мелкую монету и, чтобы зарабатывать себе пропитание, купил ивовый лоток и лакомств, душистых яблок, бальзамов, сухого варенья и роз. И принялся я торговать у дверей лавок, продавая каждый день что-нибудь и зарабатывая достаточно, чтобы прожить следующий день.
И торговля шла недурно, так как у меня был хороший голос, и я объявлял о товаре своем не так, как багдадские купцы, выкрикивая его, а нараспев. И вот когда я однажды распевал голосом еще более чистым, чем обыкновенно, один почтенный шейх, владелец лучшей лавки на базаре, подозвал меня, выбрал одно душистое яблоко с моего лотка и, втянув в себя несколько раз его аромат, пригласил, все время пристально глядя на меня, присесть рядом с собою. И я сел, а он стал задавать мне различные вопросы, спрашивая меня, кто я такой и как меня зовут. Я же, сильно смущенный этими вопросами, отвечал:
— О господин мой, разреши мне умолчать о вещах, воспоминания о которых растравляют раны, начинающие уже залечиваться временем. Ибо одно только произнесение собственного имени было бы уже страданием для меня.
Должно быть, я произнес эти слова, сопровождая их вздохами, таким печальным голосом, что старец не захотел настаивать и упрашивать меня. Он тотчас же переменил разговор, переведя его на вопросы о продаже и закупке моих сластей; затем, прощаясь со мною, он вынул из своего кошелька десять золотых динаров, которые он с большой деликатностью вложил мне в руку, и обнял меня, как отец обнимает сына.
В эту минуту Шахерезада заметила, что восходит утренняя заря, и с присущей ей скромностью умолкла.
Когда же наступила
она сказала:
И затем, прощаясь со мною, он вынул из своего кошелька десять золотых динаров, которые он с большой деликатностью вложил мне в руку, и обнял меня, как отец обнимает сына.
А я благодарил в душе этого почтенного шейха, щедрость которого была особенно дорога мне в моем бедственном положении, и думал о том, что самые знатные господа, которым я обыкновенно предлагал свой ивовый лоток, никогда не давали мне и сотой части того, что я только что получил из этой руки, и я не позабыл поцеловать ее с почтением и благодарностью. И на следующий день, хотя и не вполне уверенный в намерениях моего благодетеля, я снова отправился на базар. И он, заметив меня, сделал мне знак подойти и взял немного ладана с моего лотка. Затем он усадил меня рядом с собою и после нескольких вопросов и ответов с таким участием попросил меня рассказать ему мою историю, что на этот раз я не мог отказаться, не обидев его. Таким образом рассказал я ему, кто я такой и что со мною приключилось, ничего не скрывая. И после того как я закончил свою исповедь, он сказал мне с сильным волнением в голосе:
— О сын мой, во мне ты найдешь отца, более богатого, чем Абдельазиз, — да заслужит он милость Аллаха! — и который будет любить тебя не менее его! И так как у меня нет ни детей, ни надежды иметь их, то я усыновляю тебя, о сын мой! А теперь верни душе своей спокойствие и глазам своим уверенность, ибо, если пожелает Аллах, ты забудешь со мной все свои прежние несчастья!
И, проговорив это, он обнял и прижал меня к сердцу своему.
Затем он заставил меня бросить мой ивовый лоток со всем его содержимым, запер свою лавку и, взяв меня за руку, повел в свой дом, где он сказал мне:
— Завтра мы отправимся в Басру, твой родной город, где я отныне буду жить с тобой, о дитя мое!
И действительно, на следующий день мы отправились в Басру, мой родной город, и прибыли туда без всяких приключений — благодарение Аллаху! И все, кто встречал и узнавал меня, радовались, что я сделался приемным сыном такого богатого купца.
Что же до меня, о господин мой, то я думаю, нечего говорить тебе, что я старался всеми силами души и тела угождать моему старику. И он был очарован моей предупредительностью и часто говорил мне:
— Абулькассем, какой благословенный день для меня — день нашей встречи в Багдаде! Как великодушна судьба моя, поставившая тебя на моем пути, о дитя мое! И как достоин ты моей любви, моего доверия и того, что я делаю для тебя и намерен еще сделать для твоей будущности!
А меня так трогали чувства, которые он выказывал мне, что, несмотря на разницу в летах, я искренно полюбил его и рад был делать все, что могло доставить ему удовольствие. Так, например, вместо того чтобы идти развлекаться с молодыми людьми моего возраста, я оставался с ним, не желая опечалить его.
И вот по истечении года покровитель мой по воле Аллаха заболел, и болезнь его приняла такие размеры, что все врачи потеряли надежду на его излечение. И тогда позвал он меня к себе и сказал мне:
— Благословение да будет над тобой, о сын мой Абулькассем. Ты давал мне счастье в течение целого года, тогда как большинство людей едва ли найдет один счастливый день в своей жизни. И вот пришла пора, прежде чем разлучница станет у изголовья моего, уплатить тебе долги мои. Знай же, сын мой, что я должен открыть тебе тайну, обладание которой сделает тебя богаче всех царей земли. Если бы у меня действительно не было ничего, кроме этого дома со всеми заключенными в нем богатствами, я считал бы, что оставляю тебе слишком незначительное состояние; но все богатства, которые мне удалось скопить в течение моей жизни, покажутся ничтожными в сравнении с сокровищем, которое я хочу открыть тебе. Не скажу тебе, когда, кем и каким способом было доставлено это сокровище в наш дом, ибо сам не знаю этого.