Знаю я только то, что дед мой, умирая, открыл его отцу моему, который за несколько дней до смерти также доверил его мне!
И, сказав это, старик нагнулся над ухом моим, в то время как я плакал, сознавая, что жизнь уходит от него, и сообщил мне, в каком месте дома находится это сокровище. Затем он уверил меня, что, какие бы богатства я ни нарисовал себе в своем воображении, я найду их еще более значительными, чем представлял себе. И он прибавил:
— И вот, о сын мой, ты становишься полновластным хозяином всего этого! Да будет же рука твоя широко раскрыта без боязни истощить когда-либо то, что не имеет конца! Будь счастлив! Уассалам!
И, произнеся эти последние слова, он скончался в мире — да будет на нем милосердие Аллаха и благословение Его!
И вот, отдав ему, как единственный наследник, последние почести, я вступил во владение всем его состоянием и не откладывая пошел осмотреть его сокровище. И к изумлению своему, я увидел, что покойный отец мой не преувеличил его ценности; и решил я сделать из него лучшее употребление.
Те же, которые знали меня и были свидетелями моего первого разорения, были убеждены, что я промотаю все и во второй раз. И говорили они между собой:
— Если бы расточительный Абулькассем имел в своих руках все сокровища эмира, он и тогда, недолго думая, просадил бы и их.
Но каково же было их удивление, когда они увидели, что вместо ожидаемого расстройства в делах моих последние с каждым днем только расцветали! И казалось им непостижимым, как могу я увеличивать свое состояние, расточая его, особенно когда они увидели, что издержки мои становятся все необычайнее и что я содержу на свои средства всех проезжающих через Басру иностранцев, обставляя их, как царей.
И вот по городу вскоре распространился слух, что я нашел сокровище, а этого было достаточно, чтобы пробудить алчность властей. И действительно, в один прекрасный день начальник стражи не замедлил посетить меня и, выждав из приличия необходимое время, сказал мне:
— Господин Абулькассем, глаза мои видят, а уши мои слышат. Но так как я исполняю свои обязанности для того, чтобы жить, между тем как другие живут, чтобы исполнять свои обязанности, то пришел я к тебе не для того, чтобы допрашивать тебя о той широкой жизни, которую ты ведешь, или о сокровище, которое ты имеешь полное основание скрывать. Я просто пришел сказать тебе, что если я человек догадливый, то обязан этим Аллаху и вовсе не ставлю это себе в заслугу. Только хлеб очень дорог, а корова наша не дает больше молока.
Я же, поняв смысл его речи, сказал ему:
— О отец умных людей, сколько нужно тебе в день, чтобы купить хлеба твоему семейству и возместить молоко, которого не дает твоя корова?
Он ответил:
— Не более десяти динаров золота в день, о господин мой.
Я сказал:
— Этого мало, я буду давать тебе сто в день. И для этого тебе нужно будет только приходить сюда в начале каждого месяца, и казначей мой отсчитает тебе три тысячи динаров, необходимых для твоего существования!
Тут он хотел поцеловать мою руку, но я отстранил его, не забывая, что все богатства — дар Создателя. И он ушел, призывая на меня благословение Аллаха.
Но вот на следующий день после посещения начальника стражи вызвал меня к себе кади и сказал мне:
— О молодой человек! Аллах — Господин всех сокровищ, и пятая часть принадлежит Ему по праву. Заплати же пятую часть твоего состояния, и ты безмятежно будешь пользоваться четырьмя остальными!
Я ответил:
— Я не вполне понял, что хочет сказать повелитель наш кади слуге своему. Но я обязуюсь давать ему каждый день в пользу бедных Аллаха тысячу динаров золота с условием, чтобы меня оставили в покое.
И кади принял к сердцу мои слова и согласился на мое предложение.
Но через несколько дней за мной явился стражник от имени вали города Басры. И когда я предстал пред лицо его, вали, принявший меня очень ласково, сказал мне:
— Неужели ты считаешь меня способным отнять у тебя твое сокровище, если ты покажешь мне его?
И я отвечал:
— Да продлит Аллах дни нашего повелителя вали на тысячу лет! Но если бы из меня вырывали мясо раскаленными клещами, я и тогда не открыл бы сокровища, которым действительно обладаю. Но во всяком случае, я согласен платить каждый день повелителю нашему вали в пользу нуждающихся, известных ему, две тысячи динаров золота.
И вали, пораженный предложением, которое показалось ему весьма значительным, поспешил принять его и отпустил меня, выказав мне все знаки почтения.
И с тех пор я аккуратно плачу этим трем должностным лицам ежедневное вознаграждение, которое я обещал им. И они, в свою очередь, позволяют мне вести ту широкую жизнь, для которой я родился.
Вот каково, о господин мой, происхождение моего состояния, которое, как вижу, изумляет тебя и о размерах которого никто, кроме тебя, даже не подозревает.
Когда юный Абулькассем закончил, халиф, охваченный сильным желанием видеть чудесное сокровище, сказал своему хозяину:
— О великодушный Абулькассем, неужели же в самом деле может существовать на свете сокровище, которое не истощило бы твое великодушие! Нет, Аллах свидетель! Я не могу поверить в это, и, если бы я не боялся показаться тебе уж чересчур назойливым, я попросил бы тебя показать мне это сокровище; а я клянусь тебе священными правами гостя и всем, что делает клятву ненарушимой, что не буду злоупотреблять твоим доверием и рано или поздно сумею отплатить тебе за эту ни с чем не сравнимую милость.
При этих словах халифа Абулькассем сильно изменился в цвете и выражении лица своего и ответил печальным голосом:
— Я очень опечален, о господин мой, тем, что в тебе загорелось это любопытство, которое я могу удовлетворить только на очень неприятных условиях, так как я не могу позволить себе, чтобы ты покинул мой дом с неудовлетворенным желанием. И вот необходимо, чтобы глаза твои были завязаны и чтобы, когда я буду вести тебя, ты был без оружия и с обнаженной головой, тогда как сам я буду держать в руке саблю, готовый поразить тебя, если бы ты попытался нарушить законы гостеприимства. Впрочем, я прекрасно знаю, что, поступая таким образом, я совершаю величайшее неблагоразумие и что я не должен был бы уступать твоему желанию. Но пусть наконец все свершится так, как предначертано для нас в этот благословенный день! Готов ли ты принять мои условия?
И Гарун отвечал:
— Я готов следовать за тобою и принимаю твои условия и тысячи других подобных. И я клянусь тебе Творцом неба и земли, что ты не раскаешься, удовлетворив мое любопытство. Впрочем, я совершенно одобряю твои предосторожности и далек от мысли порицать тебя за них.
Тогда Абулькассем надел ему на глаза повязку и, взяв его за руку, свел по потайной лестнице в широко раскинувшийся сад. И после многих блужданий по перекрещивающимся аллеям они проникли в глубокое и широкое подземелье, вход в которое у самого порога закрывался камнем. Затем они прошли длинным, спускающимся вниз коридором, который выходил в большую залу. И Абулькассем снял повязку с глаз халифа, который с удивлением увидел, что эта зала была освещена единственно мерцанием карбункулов, которыми были инкрустированы все стены и потолок. И посредине залы виднелся бассейн из белого алебастра, имевший сто шагов в окружности и наполненный слитками золота и всевозможными драгоценностями, которые только может вообразить себе самый разгоряченный мозг.
И вокруг этого бассейна двенадцать золотых колонн, которые поддерживали столько же изваяний из драгоценных камней двенадцати различных цветов, казались цветами, выросшими на волшебной почве.
И Абулькассем подвел халифа к краю бассейна и сказал ему:
— Ты видишь эту груду золота и драгоценных камней всех форм и всех цветов. Так вот, до сих пор она понизилась не больше чем на два дюйма, тогда как глубина этого бассейна неизмерима. Но это еще далеко не все.
И он провел его во вторую залу, подобную первой по убранству стен, но еще более обширную, в середине которой находился бассейн, наполненный драгоценными камнями, и его осеняли два ряда деревьев, совершенно подобных тому, которое он подарил своему гостю. И посредине купола этой залы красовалась начертанная блестящими буквами надпись: «Да не побоится владелец этого сокровища черпать его — оно никогда не закончится; и да позаботится он лучше о том, чтобы вести приятную жизнь и приобретать друзей, ибо жизнь одна и не возвращается более, и жизнь без друзей — не жизнь!»
Потом Абулькассем провел своего гостя еще во многие другие залы, не уступавшие ни в чем первым, и наконец, увидав, что он уже утомлен этим ослепительным зрелищем, он вывел его опять в подземелье и здесь вновь завязал ему глаза.
И, вернувшись во дворец, халиф сказал своему проводнику:
— О господин мой…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила наступление утра и скромно умолкла.
она сказала:
Вернувшись во дворец, халиф сказал своему проводнику:
— О господин мой, после того, что я только что видел, и судя по молодой рабыне и двум миловидным мальчикам, которых ты подарил мне, ты, конечно, человек не только самый богатый на земле, но, вероятно, и самый счастливый. Ибо ты, должно быть, обладаешь в твоем дворце самыми прекрасными дочерьми Востока и самыми прекрасными юницами морских островов.
И молодой человек печально отвечал:
— Конечно, о господин мой, в моем жилище множество рабынь замечательной красоты, но могу ли я любить их, я, у которого не выходит из головы погибшая возлюбленная, прелестная, очаровательная, брошенная по моей вине в воды Нила?! Ах! Лучше бы мне быть носильщиком в Басре и обладать Лабибой, султаншей-фавориткой, чем жить здесь без нее со всеми моими сокровищами и всем моим гаремом!
И халиф удивился постоянству чувств сына Абдельазиза и увещевал его приложить все усилия, чтобы преодолеть скорбь свою. Потом он поблагодарил его за великодушный прием, простился с ним и вернулся в свой хан, убедившись таким образом в истине утверждений своего визиря Джафара, которого он приказал бросить в темницу. И на следующий день он отправился в Багдад со всеми своими служителями, мол