И разведчик Садус, услыхав эти слова, больше уже не услышал ничего из того, что говорилось между Зийадом и Хиндой, кроме звука их поцелуев и вздохов, поэтому он медленно встал и ушел из лагеря. И, оказавшись за его пределами, он быстро двинулся вперед и уже до рассвета оказался рядом со своим господином Худжром, которому он рассказал все, что видел и слышал. И он закончил свой отчет, сказав:
— Когда я оставил их, Зийад положил голову к Хинде на колени, и он заигрывал со своей пленницей, которая с удовольствием отвечала ему.
И при этих словах Худжр издал перекатывавшийся в его груди рык и, вскочив на ноги…
В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
При этих словах Худжр издал перекатывавшийся в его груди рык и, вскочив на ноги, приказал немедленно атаковать лагерь Зийада. И все отряды киндитов двинулись вперед и быстро пришли в лагерь Зийада, где началась яростная схватка. И воины Зийада вскоре были повержены и обратились в бегство, а их лагерь, взятый штурмом, был разграблен и сожжен. И многие были убиты, и все, кто остались в живых, были рассеяны ветром ярости.
Что же касается Зийада, то Худжр его заметил в толпе, когда тот пытался остановить бегущих. И Худжр, ревя и рыча, взвился над ним, как хищная птица, а потом схватил и вскинул на коня своего. И он поднял Зийада в воздух, на мгновение удержав его в сильных руках своих, а затем ударил его оземь, сокрушив его кости. И он отрезал ему голову и привязал к хвосту своей лошади.
И, удовлетворив свою месть по отношению к Зийаду, он направился к Хинде. И он привязал ее к двум коням, которых стал нахлестывать, заставляя идти в противоположные стороны. И пока кони таким образом разрывали ее на куски, он кричал ей:
— Умри, о женщина, ты была так сладкоречива, но у тебя были такие горькие тайные мысли!
И, рассказав об этой дикой мести, молодой человек сказал своим слушателям:
— Поскольку мы все еще находимся в этом благословенном доисламском веке, послушайте историю, которую нам рассказывает о манерах арабских женщин того времени любимая жена пророка, — да пребудет над ним молитва и мир! — мать правоверных Аиша[71], самая красивая и высокочтимая женщина ислама, женщина ума, страсти, нежности и храбрости, чья блистательная речь обладала энергией сильного молодого человека и чей красноречивый язык имел здоровую и свежую красоту юной девственницы.
МУЖЬЯ, ОЦЕНИВАЕМЫЕ СВОИМИ ЖЕНАМИ
Однажды в моем доме собирались несколько знатных йеменских женщин. И они клятвенно договорились между собой рассказать друг другу, ничего не скрывая, всю правду о своих мужьях, какие они есть, хорошие или плохие.
И первая женщина, взявшая слово, сказала:
— Что сказать о моем муже? Он уродлив, неприступен и напоминает мясо старого верблюда, сидящего на вершине труднодоступной горы. И при этом он такой худой и такой высохший, что в его костях, наверное, уже не найдешь ни капли костного мозга. Это изношенный коврик.
А вторая йеменская женщина сказала:
— А мой… Я вообще не хочу о нем говорить, потому даже разговоры о нем меня раздражают. Несговорчивое животное! Если я ему возражаю, он сразу грозит отвергнуть меня, а если я промолчу, он меня подначивает и держит словно бы на острие копья.
А третья сказала:
— А мой очаровательный муженек, если он ест, то до дна горшка, если пьет, то до последней капли, если садится, то тут же встает, а если собирается убить какое-нибудь животное, чтобы накормить меня, то он всегда убивает самых сухих и изможденных. В остальном он меньше, чем ничего, и он не станет даже скользить по мне рукой, чтобы узнать, как там у меня дела.
А четвертая сказала:
— Сын моего дяди недалек от этого. День и ночь он тяжесть на моих глазах и на моем сердце. Сосуд пороков, расточительности и безумия, он может ударить по голове или, подскочив, ткнуть в живот, может наброситься и избить, он причиняет боль. Это опасный волк, чтоб он сдох!
А пятая сказала:
— О! А мой муж добр и прекрасен, как чудная ночь в Тихаме[72]; он щедр, как дождь из облаков, и его уважают и боятся все наши воины. У него походка величественного и сильного льва. Он велик и щедр, его очаг открыт для всех, и он всегда полон изобилия. Род его высок и величествен. Он всегда трезв и сохраняет голод для ночи пиршества. Он бдителен, он никогда не спит ночью, когда угрожает опасность. Он гостеприимен, он поставил свой дом поближе к площади, чтобы первым приветствовать путешественников. О! Как он высок и красив! И как он мил! У него мягкая кожа, а его волосы словно кроличий мех, который восхитительно тебя щекочет. А запах его дыхания — сладкий аромат зарнаба[73]. И при всей его силе и мощи, я делаю с ним все что захочу.
Наконец, шестая йеменская женщина мягко улыбнулась и сказала, в свою очередь:
— А мой муж — Малик Абу Зар, великолепный Абу Зар, известный всем нашим племенам. Он взял меня из бедной семьи, когда я еще была отроковицей и жила в тесноте и убожестве, и он привел меня в свой красивый шатер и украсил мои уши драгоценными подвесками, грудь — красивыми украшениями, руки и щиколотки — великолепными браслетами. Он почтил меня как свою жену и ввел в дом, где беспрерывно звучат теорбы, где прекрасные копья сверкают своими наконечниками на отполированных древках, где ржут кобылы и кричат верблюды, собирающиеся в огромных парках, где слышен шум спешащих по делам людей и различные звуки, несущиеся от двадцати стад. С ним я говорю как хочу, и он никогда не бранит и не винит меня. Если я иду спать, он никогда не оставит меня в одиночестве, если я хочу подремать, он позволяет мне еще поспать. И он удобрил мое чрево и подарил мне ребенка, и это такой чудесный мальчуган! Он так мил, так хорошо воспитан, так очарователен, что когда ходит, покачиваясь, на своих пухлых ножках со складочками, то он лишает рассудка всех, кто на него смотрит! И еще у меня есть дочь, которую мне подарил Абу Зар! Она такая милашка, эта восхитительная дочь Абу Зара! Это жемчужина нашего племени. Она в меру пухленькая, на ней отлично сидит ее наряд, туго облегающий ее тело. У нее плоский живот, тонкая талия и пышные бедра. Руки ее изящны и щедры, у нее большие, широко открытые глаза с темной радужкой и черными зрачками, брови ее тонкие и плавно изогнут, нос слегка выгнут, как острие дорогой сабли, рот красивый и правильно очерченный. Она умеет откровенно и искрометно веселиться, речь ее освежает, как тень, ее дыхание мягче шелка и ароматнее мускуса, уносящего душу! Йа Аллах, храни меня, Абу Зара, сына Абу Зара и дочь Абу Зара! Да сохранит Аллах их для моей нежности и моей радости!
И после того как шестая йеменская женщина сказала так, я поблагодарила их всех за то, что они доставили мне удовольствие их слушать их, и, в свою очередь, сказала:
— О сестры мои, да сохранит Всевышний благословенного пророка! Он мне дороже крови отца моего и матери моей!
Но на этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и, преисполненная скромности, не проговорила больше ни слова.
А когда наступила
она сказала:
И Аиша, в свою очередь, сказала:
— О сестры мои, да сохранит Всевышний благословенного пророка! Он мне дороже крови отца моего и матери моей! Но рот мой, конечно, недостаточно чист, чтобы петь ему дифирамбы. Вот почему я ограничусь повторением вам только того, что он однажды сказал мне о нас, женщинах, которые в геенне собирают многочисленные угли, которые пожирает красный огонь.
Однажды, когда я просила его дать мне совет, как обрести путь в рай, он сказал мне:
— О Аиша, моя дорогая Аиша, пусть жены мусульман следят за собой, проявляют терпение в печали и благодарность — в благополучии, рожают мужьям своим много детей, окружают их добротой и заботой, и пусть они никогда не пренебрегают благословениями Аллаха, данными через них. Ибо, о моя возлюбленная Аиша, возмездие изгоняет по своей милости женщину, которая пренебрегает щедротами Его. Ту женщину, о Аиша, что, устремив на мужа наглые взгляды, скажет ему в глаза или за его спиной: «Как безобразно лицо твое! Какой ты ужасный, какой ты уродливый!» — Аллах скрутит, сделает кривоглазой, удлинит и деформирует тело ее, сделает ее мерзкой, отвратительной, дряблой, скрюченной, морщинистой, обвисшей, болтающейся плотью.
Он взял меня из бедной семьи, когда я еще была отроковицей и жила в тесноте и убожестве, и он привел меня в свой красивый шатер.
Женщине, которая в супружеской постели или где-либо еще будет враждебна к мужу своему, или станет раздражать его грубыми словами, или перечить ему, Всевышний в Судный день вытянет язык и нарежет его на грязные ремни длиной в семьдесят локтей, и они, обвиваясь вокруг шеи виноватой, будут натирать ее до багрового мяса. Но, о Аиша, женщина добродетели, которая никогда не нарушает покой мужа своего, которая никогда не проводит ночь вне дома, не получив на это разрешения, которая не рядится в красивую одежду и драгоценные покровы, которая обходится без драгоценных колец на руках и ногах, которая никогда не стремится привлечь к себе внимание правоверных, прекрасна своей природной красотою, вложенной в нее Создателем, она нежна в своих словах и богата делами, она добра, внимательна и терпелива к своему мужу, она нежна и полна любви к детям своим, она прекрасно разбирается в кулинарии и добра ко всем созданиям Аллаха. О! Такая женщина, моя дорогая Аиша, войдет в рай с пророками и избранными Создателя!
И, тронутая этими словами, я воскликнула:
— О пророк Аллаха, ты мне дороже крови отца моего и матери моей!
— А теперь, когда мы прибыли в благословенные времена ислама, — продолжил молодой человек, — послушайте несколько эпизодов из жизни халифа Умара ибн аль-Хаттаба