— Да наполнит Аллах дом твой благословениями Своими! Твоя дочь добродетельна, да будет она благословенна! И я буду молиться за нее.
И достопочтенный шейх ответил:
— Да приведет тебя Аллах к счастью, о эмир правоверных, и дарует Он тебе милости Свои, которых желает душа твоя!
А потом состоятельный молодой человек, немного отдохнув, продолжил так:
— Теперь я расскажу вам, чтобы сменить тему, историю певицы Голубая Салама.
ИСТОРИЯ ПЕВИЦЫ ГОЛУБАЯ САЛАМА
Прекрасный поэт, музыкант и певец Мухаммед аль-Куфи рассказывал следующее:
— Среди молодых девушек и рабынь, которым я давал уроки музыки и пения, у меня никогда не было более красивой, живой и привлекательной ученицы, более духовной и более одаренной, чем Голубая Салама[89]. Эту темноволосою девушку назвали Голубой, потому что над ее губой был заметен очаровательный оттенок голубоватых усиков, похожих на небольшую полоску, которую оставляет на бумаге перо ученого писца или легкая рука каллиграфа. И когда я давал ей уроки, она была еще очень молодой, только что сформировавшейся девушкой, с маленькой, еще растущей грудью, которая приподнимала и отодвигала ее легкую одежду. И лицезрение ее было чистым восторгом, и вид ее мог расстроить разум, ослепить глаза и украсть разум. И когда она была в компании женщин, даже если это были самые известные красавицы Куфы, каждый смотрел только на нее; и ей было достаточно появиться, чтобы люди начали восклицать: «Ах! Смотрите, Голубая Салама!» И все, кто ее знал, страстно, безумно и безнадежно любили ее, в их числе был и я. И хотя она была моей ученицей, я был для нее лишь скромным подданным, послушным слугой, преданным рабом. И если бы она попросила меня достать лекарственную уснею[90], то я пошел бы искать ее на край света.
В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И если бы она попросила меня достать лекарственную уснею, то я пошел бы искать ее на край света.
И именно в память о ней я сочинил эту песню, музыку и слова, когда ее хозяин Ибн-Гамин отправился в паломничество, взяв с собой ее и других рабов своих.
О Ибн-Гамин! Ты губишь меня, несчастного влюбленного!
Ты предлагаешь мне выпить две ужасные горечи:
колоквинт[91] и понтийский абсент[92].
О погонщик верблюдов из Йемена, о зловещий!
Ты сломил меня!
И жизнь теперь течет совсем иначе,
она словно растоптана диким буйволом.
Но душевная боль и судьба моя все равно несравнимы
с судьбой другого поклонника Голубой певицы,
Язида ибн Ауфа, менялы.
И однажды хозяин Саламы пришел к ней и сказал:
— О Голубая, скажи, из всех тех людей, кто любил тебя безрезультатно, был ли кто-либо, кто добился от тебя тайного свидания или поцелуя? Скажи, не скрывая от меня правды.
И на этот неожиданный вопрос Салама, опасаясь, что ее хозяину рассказали недавно о какой-нибудь маленькой вольности, которую она позволила себе в присутствии нескромных свидетелей, ответила:
— Нет, конечно, никто никогда ничего не получал от меня, кроме разве менялы Язида ибн Ауфа, который обнял меня всего один раз. Кроме того, я согласилась поцеловать его, потому что в обмен на этот поцелуй он вложил мне в рот две великолепные жемчужины, которые я продала за восемьдесят тысяч драхм.
И, выслушав это, хозяин Саламы ответил:
— Хорошо.
И он не добавил ни слова, хотя чувствовал, как ревнивый гнев проникает в его душу. И он стал преследовать Язида ибн Ауфа, пока однажды не настиг его и не заставили его умереть под ударами плетей.
Что же касается обстоятельств, при которых Язид получил этот уникальный и роковой для него поцелуй Голубой певицы, то вот они. Однажды я, как обычно, шел к Ибн-Гамину, чтобы дать Голубой урок пения, когда по дороге встретил Язида ибн Ауфа. И после приветствия я спросил его:
— Куда ты идешь, о Язид, такой разодетый?
И он ответил:
— Я иду туда же, куда и ты.
И я ответил:
— Отлично! Пошли!
И когда мы прибыли и вошли в дом Ибн-Гамина, мы сели в зале для собраний. И вскоре появилась Голубая, наряженная в оранжевую мантию и великолепное красное платье. И нам показалось, что мы увидели яркое солнце, встающее с ног до головы великолепной певицы. И за нею следовала молодая рабыня, несшая теорбу.
И Голубая пела под моим руководством в новой манере, которой я научил ее. И ее голос был богатым, глубоким и трогательным. В какой-то момент ее хозяин извинился перед нами и оставил нас одних, чтобы пойти и распорядиться о еде. И Язид, охваченный любовью к певице, подошел к ней, моля о любви глазами. И она, казалось, оживилась и, продолжая петь, посмотрела на него, и в ее взгляде был ответ. И Язид, опьяненный этим взглядом, провел рукою по одежде своей и достал две великолепные жемчужины, которым не было равных среди им подобных, и он сказал Саламе, которая на мгновение замолчала:
— Смотри, о Голубая! За эти две жемчужины я заплатил сегодня шестьдесят тысяч драхм. И если бы ты захотела, они стали бы твоими.
И она ответила:
— И что ты хочешь, чтобы я сделала, чтобы доставить тебе удовольствие?
И он ответил:
— Я хочу, чтобы ты спела для меня.
Тогда Салама, подняв руку ко лбу в знак согласия, настроила инструмент и спела следующие строки своего сочинения на свою же музыку в ритме, который имеет такое глубокое воздействие:
Салама Голубая ранила мое сердце,
и эта рана вечна, как вечно само время.
Ее не закрыть и не вылечить, потому что
любовные раны в глубине сердца вечны.
Салама Голубая ранила мое сердце, —
о мусульмане, придите мне на помощь!
И, спев эту прекрасную песню, положенную на нежную мелодию, она добавила, глядя на Язида:
— Ну а теперь дай мне то, что ты можешь дать!
И он ответил:
— Конечно, как скажешь, все, что ты хочешь. Но послушай, о Голубая. Я поклялся клятвой, которая связывает мою совесть — а каждая клятва священна, — что я передам эти две жемчужины только своими устами твоим устам.
И при этих словах Язида рабыня Саламы возмущенно поднялась и подняла руку, чтобы увещевать влюбленного. Однако я остановил ее и сказал, чтобы отвлечь от вмешательства в это дело:
— Успокойся, о юная девушка, и оставь их! Как видишь, они словно на рынке, и каждый из них хочет получить для себя прибыль с наименьшими потерями. Оставь их!
Что же касается Саламы, то она засмеялась, когда услышала, что Язид выразил свое желание. И вдруг, решившись, сказала ему:
— Ну ладно! Дай мне жемчуг, как ты хочешь!
И Язид встал на корточки и так пошел к ней, с двумя прекрасными жемчужинами во рту, между губ своих. А Салама, издавая тихие боязливые возгласы, стала отступать, натягивая на себя накидку и уклоняясь от Язида. И она побежала вправо, влево, вернулась, запыхавшись, тем самым спровоцировав новые покушения со стороны Язида. И эта игра длилась довольно долго. Однако, поскольку все еще было необходимо завоевать жемчуг на принятых ею условиях, Салама сделала знак своей рабыне, которая внезапно бросилась на Язида и крепко схватила его за оба плеча, удерживая на месте. И Салама, доказав всей этой кутерьмой, что победила, подошла к нему сама и, немного сбитая с толку и с испариной на лбу, попробовала взять своими красивыми губами великолепные жемчужины изо рта Язида, который, отдавая, обменял их на поцелуй. И как только жемчужины оказались у нее в руках, Салама сказала Язиду, смеясь:
— Клянусь Аллахом! Ты потерпел поражение во всех смыслах, мой меч пронзил тебя!
А Язид ответил:
— Клянусь твоей жизнью, о Голубая, я побежден, но меня это не беспокоит! Восхитительный аромат, который я собрал с губ твоих, останется в моем сердце, пока я живу на свете, как самый восхитительный запах на земле!
Да пребудет милосердие Аллаха с Язидом бен Ауфом! Он умер мучеником любви.
А затем богатый молодой человек сказал:
— А теперь послушайте пример тофаилизма. И вы знаете, что наши арабские отцы-основатели понимали под этим словом, происходящим от имени гурмана Тофаила, привычку, когда некоторые люди устраивали себе пиры, во время которых поглощали всевозможную еду и напитки без разбора.
НАХЛЕБНИК
Говорят, что эмир правоверных аль-Валид ибн Язид[93], часто наслаждался жизнью в компании известного гурмана, любителя хороших и разнообразных блюд, которого звали Тофаил Застольник и чье имя с тех пор использовалось для характеристики нахлебников, появляющихся на свадьбах и пиршествах. Этот Тофаил, кроме того, что был гурман, был умным, образованным и умеющим пошутить человеком, который за словом в карман не лез. Кроме того, его мать была осуждена за супружескую измену. И именно он создал несколько коротких практических правил для нахлебников:
Кто бы ни пригласил тебя на хорошее свадебное застолье,
старайся не оглядываться направо и налево
с неуверенным видом.
Входи решительно и выбирай лучшее место,
ни на кого не глядя, чтобы приглашенные подумали,
что ты персона первостепенной важности.
Если прислуга угрюма и нерасторопна, сделай ей выговор,
и пусть она знает свое место.
Усевшись перед скатертью, набрасывайся на еду и питье
и налегай на роти[94] больше, чем на прочее.
С фаршированными цыплятами и с мясом расправляйся
быстро, пусть твои пальцы будут острее стали.