— О наш повелитель, что ты хочешь: богатства, здоровья или красотку?
И я не раздумывая ответил:
— О мои почтенные тетушки, Аллах от щедрот Своих уже одарил меня богатством и здоровьем. Что касается красоток, то их никогда не бывает достаточно, чтобы удовлетворить наше сердце. Дайте мне красотку, о которой вы говорите!
И они сказали мне:
— Слушаем и повинуемся! Мы подарим тебе эту красотку, и она дочь нашего повелителя. Она подобна улыбающейся розе в саду, и сама роза, иногда садовая, а порой и дикая. Глаза у нее с поволокою, как у пьяного, и один-единственный поцелуй ее сразу успокаивает тысячу самых мрачных печалей. Что же касается ее красоты, то при виде ее солнце теряет свой блеск, луна начинает ревновать, а все сердца сразу разбиваются. А что до ее родителей, то они ее безумно любят, постоянно потакая ей во всем, и начинают каждый свой день с этого напитка любви. И эта красотка со всем, что она прячет от глаз, будет принадлежать тебе, и ты возрадуешься с ней, и она возрадуется с тобою.
В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она продолжила:
Наш повелитель, эта красотка со всем, что она прячет от глаз, будет принадлежать тебе, и ты возрадуешься с ней, и она возрадуется с тобою. И мы собираемся отвести тебя к ней, и вы оба будете делать то, что должны. Однако следите, чтобы ее родители вас не увидели, особенно когда вы будете ласкать друг друга, иначе они могут бросить вас живьем в огонь. Однако от любого зла есть свое средство, и мы всегда будем рядом, чтобы присматривать за вами и спасать от смерти. И даже в крайнем случае с вами не случится ничего, кроме хорошего, потому что мы тайно покроем ваши тела маслом фараоновой змеи, оно действует таким образом, что, даже если бы вы простояли тысячу лет на костре или в печи, ваши тела не подвергнутся ни малейшему вреду, и огонь станет для вас купелью, такой же прохладной, как источники в садах Ирама Многоколонного.
И, предупредив таким образом меня обо всем, что должно было со мною случиться, и заранее заверив в благоприятном исходе обещанного приключения, две старухи перенесли меня с поразившей меня быстротой во дворец, о котором шла речь и который принадлежал царю джиннов первого ранга. И мне вдруг почудилось, что я увидел себя в небесном раю. И в уединенной комнате, куда меня доставили, я увидела ту, что досталась мне по воле судьбы, — озаренную собственной красотою юницу, которая лежала на кровати, положив голову на очаровательную подушку. И разумеется, сияние щек ее заставляло стыдиться само солнце, а слишком долгое ее лицезрение могло помутить разум и отнять саму жизнь. И сразу же пронзительная стрела желания союза с нею глубоко вошла в мое сердце. И я стоял перед нею с открытым ртом, в то время как малыш, доставшийся мне в наследство от отца моего, решительно задвигался, словно захотел выйти на улицу подышать свежим воздухом.
При виде этого луноликая юница нахмурилась, как будто ее скромность была задета, в то время как ее озорной взгляд давал согласие. И она сказала мне тоном, которым выказывала, что готова рассердиться:
— О человек, откуда ты пришел и как ты набрался такой смелости?! Неужели жизнь твоя тебе не дорога?! Значит, ты не боишься с ней расстаться?!
И я, проникшись ее чувствами ко мне, ответил:
— О восхитительная госпожа моя, разве жизнь может быть дорога в этот момент, когда душа моя наслаждается видом твоим?! Клянусь Аллахом! Ты вписана в судьбу мою, и я пришел сюда именно для того, чтобы повиноваться судьбе своей, поэтому я прошу тебя, ради твоих глаз, этих бриллиантов, не трать время на бесполезные слова, ведь его можно использовать с пользой!
После этих слов юница внезапно отбросила свою скромность, вскочила и подбежала ко мне, словно движимая непреодолимым желанием, и она обняла меня и, побледнев, упала мне на руки. И она не замедлила задвигаться, тяжело дыша и извиваясь, так что мой малыш, недолго думая, залез в колыбель, и он не кричал и не капризничал там, а чувствовал себя как рыба в воде. И сознание мое воспарило, и я, не ощущая перед собой никаких преград, получил чистое и безупречное наслаждение. И мы провели весь день и всю ночь, не разговаривая, и мы не ели и не пили, переплетая наши ноги и чресла, находясь в плену всевозможных встречных движений. И рогатый баран не щадил свою бьющуюся овечку, и он сотрясал ее так, словно был быком с огромной шеей, а сладости, которые он подавал, были сладостями экстаза, и отец белизны не опускал свой сотрясающий инструмент, и нежную плоть подавали к столу одноглазого воина, и упорный мул был послушен посоху дервиша, и немой птенец внимал трелям переливчатого соловья, и безухий кролик подружился с бравым молчаливым петухом, и безголосый язык заставлял капризные губки пошевеливаться — одним словом, все, что должно было прийти в восторг, было в восторге, а то, что следовало убрать, было убрано. И мы не прекращали нашу работу до наступления утра, чтобы затем прочитать молитву и пойти в хаммам.
И мы провели так месяц, и никто во дворце не подозревал о моем присутствии и о той необычной жизни, которую мы вели, и все наши дни и ночи были наполнены молчаливыми совокуплениями и тому подобными действиями. И моя радость была бы полной, если бы не страх, который моя подруга никогда не переставала испытывать, что наша тайна может быть раскрыта отцом ее или матерью ее. И этот страх, по правде говоря, был настолько силен, что он леденил наши сердца.
Но вот этот страшный день не преминул настать, ибо однажды утром отец юницы, проснувшись, пошел в комнату своей дочери и заметил, что ее лунная красота и свежесть угасли и что глубокая усталость изменила и скрыла ее прелестные черты. И тут же он позвал мать ее и спросил:
— Почему изменился цвет лица дочери нашей? Разве ты не видишь, что губительный осенний ветер иссушил ее розовые щеки?
И мать долго молча и подозрительно смотрела на свою мирно спящую дочь, а потом, не говоря ни слова, подошла к ней, внезапным движением подняла ее рубашку и двумя пальцами левой руки разделила две очаровательные половинки внизу своей дочери. И своими глазами увидела то, что увидела, а именно неопровержимое доказательство испарившейся девственности этого цветка жасмина.
Но, дойдя до этого места, Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла, отложив продолжение своего рассказа до следующей ночи.
А когда наступила
она сказала:
И своими глазами увидела то, что увидела, а именно неопровержимое доказательство испарившейся девственности этого цветка жасмина. И при этом наблюдении она чуть было не упала в обморок от волнения и воскликнула:
— О, ее скромность и ее честь украдены! О распутница! О несмываемое пятно на одежде ее целомудрия! — Затем она яростно встряхнула ее, разбудив, и закричала: — Если ты не скажешь правду, собака, я заставлю тебя узнать вкус красной смерти![46]
А юница, вздрогнув и проснувшись, увидела мать свою с носом, полным черной злобы, и она сразу поняла, что происходит, и в смущении почувствовала, что момент очень серьезный. И она не стала пытаться отрицать того, чего нельзя было отрицать, но и не хотела признаться в том, о чем шла речь. Вместо этого она решила опустить голову и веки и промолчать. И время от времени под потоком бурных слов, произносимых ее матерью, она довольствовалась тем, что на мгновение поднимала веки и сразу опускала их на изумленные глаза. Что же касается ответа, она так или иначе старалась не отвечать. И когда по окончании сотни вопросов, угроз и бурных восклицаний мать юницы почувствовала, что голос ее охрип, а горло отказывается производить дальнейшие звуки, она оставила дочь свою и в смятении вышла, чтобы отдать приказ произвести поиски по всему дворцу, дабы найти виновника причиненного ущерба. И слуги не заставили себя долго ждать, и через некоторое время поиски были произведены, и они напали на мой след, учуяв запах постороннего человека.
И они схватили меня и вывели из гарема и дворца; и, собрав множество дров, меня раздели и приготовились бросить в костер. И именно в этот момент ко мне подошли две старухи из колодца, и они сказали стражникам:
— Мы собираемся бросить в огонь этот сосуд с маслом и умаслить им тело этого злодея, чтобы огонь лучше лизал его и сжег все его члены, побыстрее избавив нас от этой беды.
И охрана не доставила им препятствий, скорее наоборот. И тогда две старухи вылили на мое тело кувшин, полный масла, о достоинствах которого они говорили мне ранее, и натерли им все мои конечности, не пропуская ни одной части тела моего. После этого охранники поместили меня в центр огромного костра, который они тут же и разожгли. И через несколько мгновений меня окружило бушующее пламя. Но облизывающие меня красные языки огня были мягче и свежее, чем ласка воды в садах Ирама Многоколонного. И я оставался с утра до вечера посреди этого пекла такой же невредимый, как в тот день, когда я вышел из чрева матери.
И вскоре джинны первого ранга, которые разжигали огонь и которые были уверены, что от меня остались одни кости, спросили своего хозяина, что делать с моим прахом. И их повелитель приказал взять мои кости и снова бросить их в огонь.
А царица при этом добавила:
— Но сначала вы все должны на них помочиться.
И в соответствии с этим приказом джинны потушили огонь, чтобы собрать мои кости и помочиться на них. Но они нашли меня улыбающимся и неповрежденным, в том состоянии, о котором я говорил.
При этом зрелище царь и царица джиннов первого ранга убедились в моей силе. И тогда они переменили свое отношение ко мне и решили, что теперь их долг в том, чтобы уважать такого выдающегося человека. И они сочли возможным выдать свою дочь за меня. И они подошли, взяли меня за руку, извинившись за свое поведение, и стали обращаться ко мне с большим уважением и сердечностью. И когда я открыл им, что я царь города Вакака, они возрадовались до пределов радости, благословляя судьбу, соединившую их дочь с благороднейшим из сыновей Адама. И они отпраздновали мою свадьбу с этим чудесным розовым созданием с большой пышностью и торжественностью.