так и общество — источник бедствий.
Я никогда не искала в нем счастья.
Роскошные дворцы — для несчастных сердец,
а деликатесы — для бедных духом.
Укромное местечко в старых развалинах —
вот мое уединенное жилище.
Там, вдали от прочих птиц, друзей и родственников,
я застрахована от несчастий и мне нечего бояться чужой зависти.
В своем одиночестве я научилась размышлять и медитировать.
Я часто думаю о душе своей —
о хорошем, что она может сотворить,
и о дурном, в чем она, может быть,
и не виновата.
Я обратила взор внутрь себя и поняла:
от радостей и удовольствий ничего не остается,
и мир — это огромная пустота в пустоте.
Я не умею выразить то, о чем думаю,
но есть вещи, объяснить которые невозможно.
Я позабыла моих братьев-птиц,
оставила семью свою, имущество и родину,
равнодушно прошла мимо дворцов и выбрала дыру в старой стене.
Я предпочитаю одиночество и выбираю самопознание.
Вот почему меня называют знатоком мудрости.
Но увы! Кто поистине мудр?!
— А теперь, если хотите, о мои повелители повелительницы, я расскажу вам, о чем поет сокол.
Я молчалив, это правда.
Иногда я бываю очень мрачным.
Конечно, я не соловей,
напичканный всякими глупостями,
чье непрекращающееся пение
утомляет птиц
и несдержанность языка
привлекает все несчастья.
Я верен правилам молчания.
Скупость языка — это, пожалуй,
единственная моя заслуга,
а добросовестное выполнение
своих обязанностей, возможно,
единственное мое совершенство.
Плененный людьми, я замкнут
и никогда не раскрываю им глубин мыслей своих.
Никогда они не увидят меня плачущим
по прежней жизни моей.
Обучение — вот что для меня новая жизнь.
Кроме того, мой хозяин любит меня, и,
опасаясь, как бы мои холодность и сдержанность
не переродились в ненависть,
он закрывает мне глаза капюшоном,
следуя строкам Корана:
«Не расширяй зрение».
Он привязывает язык мой к клюву,
ибо в Коране сказано:
«Не мели языком».
Наконец, он стягивает мои ноги путами,
ибо в Коране сказано:
«Не ходи по земле горделиво».
Я страдаю от этого, но всегда молчу
и не жалуюсь — терплю зло человеческое.
И под мраком капюшона
наконец созревают мысли мои,
обучение заканчивается.
И тогда цари — слуги мои,
их царственная длань — отправная точка полета моего,
а запястья — под гордыми ногами моими.
— А теперь, если хотите, о мои повелители и повелительницы, я расскажу вам песню лебедя, она короткая.
Я властелин своих желаний,
в моем распоряжении воздух, земля и вода.
Мое тело — снег, моя шея — лилия,
а мой клюв — шкатулка из золотистого янтаря.
Моя царственность создана из белизны,
одиночества и достоинства.
Я знаю тайны вод, подземных сокровищ и морских чудес.
И пока я путешествую и плыву под собственными парусами,
тот несчастный, живущий на берегу
и никогда не собирающий жемчужин моря,
может довольствоваться только пеной прибоя.
— А теперь, если хотите, о мои повелители и повелительницы, я расскажу вам песню пчелы. Вот она:
Я строю дом на возвышенностях.
Я ем то, что можно съесть, не повреждая деревья,
и то, что можно есть без сомнения.
Я приземляюсь на цветы и на плоды,
никогда не нарушая плод и не портя цветок,
лишь забираю нектар, подобный росе.
И, довольная своей невесомой добычей,
я возвращаюсь в дом свой,
где предаюсь работе, медитации
и предназначенной для меня благодати.
Дом мой выстроен по всем законам архитектуры,
сам Евклид учился, любуясь геометрией моих ячеек.
Воск и мед — продукт союза науки и труда.
Воск — результат моих стараний,
а мед — плод моей учености.
Я дарую милость тем,
кто желает получить ее,
но только после того, как заставлю их
почувствовать боль от моего укуса.
Если ты любитель аллегорий,
я предложу тебе одну,
она весьма поучительна:
наслаждайся моей благосклонностью,
терпеливо перенося горечь презрения
и боль уколов моих,
ибо тяжесть облегчается любовью.
Если ты это понимаешь, продолжай,
если нет — прекрати.
— А теперь, если хотите, о мои повелители и повелительницы, я расскажу вам песню бабочки.
Я возлюбленная, которую вечно
обжигает любовь моего избранника —
пламени свечи.
Быть поглощенной страстью и желанием —
таков закон моей короткой жизни.
Жестокость моего избранника
не умаляет мою любовь, но усиливает ее,
и я бросаюсь к нему, увлекаемая желанием
увидеть завершение нашего союза.
Однако он жестоко отталкивает меня
и срывает вуаль с моих крыльев.
Ни одна возлюбленная никогда не переносила того,
что терплю я!
Но свеча возразила пчеле:
— О истинная возлюбленная, не торопись жаловаться,
ибо я испытываю те же муки, что и ты.
Огонь любит меня, и я люблю его.
Его пламенные вздохи сжигают меня —
и я плачу и таю.
Он приближается и пожирает меня,
соединиться со мною в любви он может,
только уничтожив меня.
Пусть горит огонь и льются мои слезы —
такова судьба моя!
Я сгораю, чтобы светить другим!
Да будет свет!
Так сказала бабочке свеча.
Но огонь обратился к ним обеим и сказал:
— О вы, терзаемые пламенем моим, не жалуйтесь!
Наслаждаетесь сладким мигом
соединения со мною!
Да будут счастливы пьющие! Я их виночерпий!
Да будут счастливы те, кто,
охваченный моим бессмертным пламенем,
умирает, подчиняясь законам любви!
— А теперь, если хотите, о мои повелители и повелительницы, я расскажу вам, о чем поет ворон…
В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
А теперь, если хотите, о мои повелители повелительницы, я расскажу вам, о чем поет ворон.
Одетый в черное,
я прихожу своим назойливым воплем
тревожить, что еще нетронуто,
и делаю горьким то, что еще сладко.
На рассвете либо с наступлением ночи
я обращаюсь к готовым сражаться воинам —
и они расходятся.
Я предрекаю счастью близкий конец,
а великолепному дворцу —
неминуемое разорение.
Я самый зловещий вестник.
О порицающий меня!
Если бы ты знал, в чем твое счастье,
как я знаю, в чем мое,
ты, как и я, не колеблясь
накинул бы на себя черный покров
и отвечал бы на все лишь стонами!
Однако мгновения жизни твоей —
напрасные удовольствия,
и из-за тщеславия ты не встаешь
на тропу мудрости.
Ты забываешь, что искренний друг —
тот, кто говорит с тобою откровенно,
а не тот, кто скрывает от тебя ошибки твои;
тот, кто порицает тебя, а не оправдывает;
тот, кто поклоняется истине,
а не тот, кто готов отомстить
за оскорбления твои.
Ибо всякий, кто возражает,
пробуждает спящую добродетель
и внушает спасительные страхи.
Что же до меня, одетого в траур,
я оплакиваю мимолетную,
ускользающую жизнь,
и каждый раз, когда вижу караван,
подстегиваемый предводителем,
из груди моей вырываются стоны.
Я подобен проповеднику в мечети,
одетому в черное.
Но к сожалению, лишь немые предметы
отзываются на пророческий глас мой.
О тугоухий! Проснись!
Пойми же наконец знак утреннего облака,
ведь все на земле хотят
что-нибудь услышать в безмолвном мире!
Но ты не слышишь меня. Не слышишь.
Я говорю с мертвецом.
— А теперь, если хотите, о мои повелители и повелительницы, я расскажу вам песню удода.
Когда я прибыл из Сабы[59] посланником любви,
я передал золотому царю письмо от царицы
с миндальными лазурными глазами.
И Сулейман сказал мне:
«О удод, ты принес мне новости из Сабы,
которые заставили мое сердце биться чаще».
И он осыпал меня своими милостями
и надел мне на голову эту
очаровательную корону, которую я с тех пор храню.
И он научил меня мудрости.
Вот почему я часто возвращаюсь к нему
в мыслях своих и вспоминаю учение его.
Он сказал: «Знай, о удод, если бы сердце
внимало просвещению, разум проник бы
в скрытый смысл вещей.
Если бы ум работал как надо,
он видел бы признаки истины,
а если бы совесть была восприимчива,
она легко узнавала бы благие вести.
Если бы душа открылась мистическим влияниям,
она бы обрела сверхъестественный свет.
Если бы душа была чиста,
тайны вещей оказались бы открытыми
и Божественная Госпожа
предстала бы пред нами.
Если бы кто-нибудь сбросил покровы любви,
в жизни не было бы препятствий
и ум больше не порождал бы плоские мысли.
Таким образом, твоя душа может достичь
равновесия, которое есть духовное здоровье,
и ты будешь сам себе врач.
Ты будешь знать,
как освежиться
веером-надеждой
и приготовить для себя
абрикос-убежище,
сливу-исправление,
ююбу-заботу[60]
и тамаринд-путь.
Ты будешь знать, как растереть себя
в ступе-терпении,
просеять себя через сито-смирение,