И вот когда я предстал между рук царственной девушки, она улыбнулась мне и пригласила сесть рядом с нею на ковер. И я, крайне смущенный и в полном замешательстве, сел возле нее из повиновения, и она сказала мне:
— О молодой человек, что можешь ты сказать обо мне и о красоте моей? И не думаешь ли ты, что я могла бы быть твоей женой?
И при этих словах я, удивленный до пределов удивления, отвечал ей:
— О госпожа моя, могу ли я осмелиться считать себя достойным такой милости?! Поистине, я не заслуживаю большего, как только быть твоим рабом или, еще того менее, распростертым между рук твоих!
Но она возразила:
— Нет, клянусь Аллахом, о молодой человек, мои слова не заключают в себе никакого обмана, и нет ничего уклончивого на моем языке, который совершенно искренен. Отвечай же и ты мне с той же искренностью и отгони от души своей всякий страх, потому что сердце мое до краев наполнено любовью к тебе!
При этих словах, о господин мой султан, я понял и не мог уже более сомневаться, что молодая девушка действительно хочет вступить со мной в брак, но я никак не мог догадаться, почему это она выбрала меня среди десятков тысяч других молодых людей и откуда она меня знает. И наконец я сказал себе: «О такой-то, неизвестное имеет уже то преимущество, что оно не стоит мучительных мыслей. Поэтому не старайся понять все это и предоставь наступающим событиям идти своим чередом».
И я отвечал:
— О госпожа моя, если ты говоришь мне это действительно не с целью посмешить на мой счет этих почтенных молодых девушек, следуй тогда поговорке: «Когда полоса покраснела, она готова для молота». Ибо я думаю, что сердце мое столь уже воспламенилось желанием, что пора осуществить наш союз. Но скажи мне, ради твоей жизни, что должен я принести тебе как приданое и выкуп?
И она отвечала, улыбаясь:
— Приданое и выкуп уже уплачены, и тебе нечего заботиться о них. — И она прибавила: — Так как это также и твое желание, я сейчас же пошлю разыскать кади и свидетелей, чтобы мы могли сочетаться без всяких проволочек.
И действительно, о господин мой, кади и свидетели не замедлили явиться. И они завязали узел по закону, и мы немедленно были обвенчаны.
И после этой церемонии все удалились. И я спросил себя: «О такой-то, бодрствуешь ты или грезишь?»
И она приказала прекрасным своим рабыням приготовить для меня хаммам и отвести меня туда. И молодые девушки ввели меня в залу для принятия ванн, благоухающую камерунским алоэ, и передали меня банщицам, которые раздели меня, растерли и посадили в ванну, которая сделала меня легче птицы. Потом они обрызгали меня превосходными духами, надели на меня богатое убранство и поднесли мне прохладительные напитки и всевозможных сортов шербеты. И после этого они увели меня из хаммама и провели в комнату новой жены моей, которая ожидала меня, украшенная единственно красотою своей.
И она тотчас же подошла ко мне и, обняв, со страстью набросилась на меня. И я, о господин мой, почувствовал, что у меня оживилось, что тебе известно, и я выполнил, что должно было выполнить, и я уничтожил, что было ранее не уничтожено, и стрелял в то, во что должно было выстреливать, и радовался до пределов возможности тому, что происходило, и я взял, что мог, и дал, что было необходимо, и я приподнимался и опускался, атаковал и отступал, погружался и всплывал, продвигался вперед, медлил и торопился, и начинал, о мой господин, снова и снова. И в тот вечер тот, кого называют бравым молодцом, бараном, спящим молотобойцем, концом, палкой дервиша, клювом птицы-носорога, железным инструментом, следопытом, открывашкой, неутомимым ныряльщиком, мечом воина, певчим соловьем, отцом с большим хозяйством, отцом с яйцами, парнем в тюрбане, лысым феллахом, отцом удовольствий, бравым петушком, отцовским наследием, спящим малышом и капризным ребенком, работал на славу. И я думаю, о мой султан, что в тот вечер каждое его прозвище сопровождалось должным объяснением, и каждое его достоинство — должным доказательством и демонстрацией. И так прошла вся ночь, и мы встали только для утренней молитвы.
И мы продолжали это таким образом, о царь времен, в течение двадцати ночей, следовавших одна за другой, и мы доходили до пределов опьянения и блаженства. И к концу этого времени я вспомнил о своей матери, и я сказал молодой женщине, жене моей:
— Йа ситти, вот уже долгое время я не был дома, и мать моя, которая не имеет обо мне никаких известий, должна сильно обо мне беспокоиться. И кроме того, вероятно, значительно пострадали мои торговые дела, так как моя лавка была заперта все эти дни.
И она отвечала мне:
— Разве это зависит не от тебя? И я от всего сердца даю тебе свое согласие на то, чтобы ты пошел повидаться со своей матерью и успокоил ее. И отныне ты можешь уходить каждый день и заниматься своими делами, если только это тебе может доставить удовольствие, но я требую, чтобы тебя каждый раз уводила и приводила та старуха, которая и привела тебя сюда.
И я отвечал:
— В этом нет ничего для меня неудобного!
И тогда старуха подошла ко мне, завязала глаза мои платком и проводила меня как раз до того места, где она завязала мне глаза в первый раз, и тут она сказала мне:
— Возвращайся сюда вечером, в час молитвы, я буду ждать тебя на этом же месте, чтобы проводить к супруге твоей.
И, сказав это, она сняла повязку и рассталась со мною.
И я поспешил к своему дому и нашел мать свою в отчаянии и в слезах горести, за шитьем траурных одежд. И лишь только она увидела меня, она бросилась ко мне и приняла меня в свои объятия, плача от радости. И я сказал ей:
— Не плачь, о мать моя, и осуши глаза свои, потому что это отсутствие привело меня к счастью, о котором я не осмеливался никогда даже мечтать.
И я описал ей свое счастливое приключение, и она в восторге воскликнула:
— Да покровительствует тебе Аллах и да оградит тебя, о сын мой! Но обещай мне, что ты будешь навещать меня каждый день, потому что моя материнская нежность нуждается в твоей привязанности.
И я без всякого затруднения мог обещать ей это, так как моя жена дала уже мне свое согласие на свободный уход из дому. И затем остаток дня я провел за своими делами, продавая и покупая в моей лавке на базаре, и, когда наступил определенный час, я возвратился в назначенное место и нашел там старуху, которая завязала мне, как обыкновенно, глаза и провела во дворец супруги моей, говоря:
— Для тебя же лучше то, что я делаю, потому что, как я тебе уже сказала, сын мой, на этой улице множество замужних женщин и девушек проводят время в передних комнатах домов, и у всех у них нет другого желания, кроме желания подышать мимолетной любовью, как они вдыхают воздух и пьют текучую воду. Что было бы с твоим сердцем в их сетях?
И когда я пришел во дворец, в котором я теперь жил, жена моя встретила меня с невыразимым восторгом, и я отвечал ей, как наковальня отвечает молоту. И мой петушок без гребня и голоса не опоздал на встречу со своей сладкой курочкой, и он не посрамил свою репутацию бравого бойца, потому что, ради Аллаха, о, мой баран в тот вечер нанес не менее тридцати ударов рогами сражающейся с ним овце и не остановил сражение, пока его противник не взмолился о пощаде и не попросил амана[17].
И эта жизнь, полная ночных сражений, утренних баталий и дневных схваток, длилась три месяца. И каждый день я удивлялся, размышляя о судьбе своей, и так говорил себе: «Какой счастливый жребий свел меня с этой пылкой молодой девушкой и дал мне ее в жены! И что за дивный рок наградил меня вместе с этим кусочком свежего масла дворцом и всеми богатствами, какими не обладают даже цари!»
И не проходило дня, чтобы я не делал попыток узнать через рабов имя и звание той, на которой я женился, не будучи с ней знаком и не имея понятия о тех людях, дочерью или родственницей которых она была.
И вот в один день среди других дней я очутился в сторонке с молодой негритянкой из числа черных рабынь жены моей и спросил ее об этом, говоря ей:
— Аллах над тобой, о благословенная девушка, о белая внутри, скажи мне, что ты знаешь о госпоже твоей, и твои слова я оставлю в самом темном углу моей памяти.
И юная негритянка, дрожа от ужаса, отвечала мне:
— О господин мой, история моей госпожи совершенно необыкновенна, но я боюсь, что, если я открою тебе ее, я буду немедленно и неизбежно предана смерти. Все, что я могу тебе сказать, — это только что однажды она заметила тебя на базаре и избрала тебя по чистой любви.
И я ничего более не мог добиться от нее, кроме этих немногих слов. И даже когда я продолжал настаивать, она пригрозила мне пойти и доложить своей госпоже о моих попытках вывести ее на запрещенный разговор. Тогда я предоставил ей идти своим путем-дорогою и вернулся к жене своей для очередного сражения.
И таким образом, моя жизнь протекала среди страстных наслаждений и любовных турниров. Но вот однажды в послеполуденное время, когда я сидел в моей лавке с разрешения супруги моей, я заметил, бросив взор на улицу, молодую девушку, под вуалью…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила наступление утра и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Но вот однажды в послеполуденное время, когда я сидел в моей лавке с разрешения моей супруги, я заметил, бросив взор на улицу, молодую девушку, под вуалью, которая, по-видимому, направлялась ко мне. И когда она очутилась перед моей лавкой, она обратилась ко мне с самым грациозным приветом и сказала мне:
— О господин мой, вот золотой петушок, украшенный алмазами и драгоценными камнями, которого я напрасно предлагала по своей цене всем купцам базара. Но все эти люди без вкуса и понимания изящного, потому что они говорили мне, что такую вещь нелегко продать и что им невозможно будет с выгодой пристроить ее. И потому я пришла предложить ее тебе, человеку со вкусом, за ту цену, которую ты сам пожелаешь за нее назначить.