И, забыв прежнюю свою робость, так как его звал голос судьбы его, дровосек Али-Баба повернулся к скале и сказал:
— Сезам, отворись!
И хотя эти магические слова были произнесены неуверенным голосом, скала разделилась и широко раздвинулась. И Али-Баба в чрезвычайном страхе уже хотел было повернуться спиной ко всему этому и броситься бежать, но сила судьбы остановила его у отверстия и заставила заглянуть туда. И вместо того чтобы увидеть пещеру мрака и ужаса, он, к необыкновенному своему удивлению, неожиданно заметил, что перед ним открыт широкий коридор, выходящий в обширную залу, покрытую сводами, высеченную в той же скале и залитую светом через угловатые отверстия, проделанные наверху. И шаг за шагом он решился войти в это место, которое на первый взгляд не представляло ничего угрожающего. И он произнес умилостивительное изречение:
— Во имя Аллаха Милостивого и Милосердного! — которое укрепило его окончательно, и без особенного страха он приблизился к сводчатой зале.
И лишь только он вошел туда, то увидел, что обе половинки скалы соединились без всякого шума и совершенно закрыли выход. Но это не обеспокоило его, хотя он и не отличался мужеством и стойкостью. И он подумал, что отныне он может благодаря магической формуле заставлять открываться перед собою все двери. И он спокойно отправился рассматривать все открывшееся перед его глазами.
И он увидел, что вдоль всех стен, поднимаясь до самых сводов, лежали груды богатейших товаров: и тюки шелковых тканей и парчи, и мешки со всевозможными съестными припасами, и огромные сундуки, наполненные до краев серебряными деньгами, и другие, полные слитков серебра, и еще другие, наполненные золотыми динариями и слитками золота.
И поскольку все эти сундуки и мешки не могли вместить собранных здесь богатств, то весь пол был покрыт грудами золота, золотых и серебряных вещей и всевозможных драгоценностей, так что нельзя было ступить ногою, не задев какой-нибудь драгоценной вещи или не наткнувшись на кучу золота. И Али-Баба, который еще во всей своей жизни не видел настоящего цвета золота и не знал его запаха, удивлялся всему этому до пределов удивления. И, увидав все эти сложенные здесь сокровища и бесчисленные предметы роскоши, самый незначительный из которых был достоин украшать дворец любого из царей, он сказал себе, что эта пещера должна была служить складочным местом для всего этого не годы, но столетия и что она, вероятно, была убежищем для целых поколений разбойников, сыновей разбойников, восходящих до мародеров Вавилона.
И когда Али-Баба немного пришел в себя от своего удивления, он сказал себе: «Клянусь Аллахом, йа Али-Баба, вот когда лицо судьбы твоей прояснилось, и она перенесла тебя от твоих ослов и от твоего хвороста прямо в ванну из золота, какую могли видеть разве только Сулейман и Искандер Двурогий! И ты сразу узнал и магическую формулу, и воспользовался ее свойствами, и открыл двери скалы и сказочной пещеры, о благословенный дровосек! Велика милость Воздаятеля, сделавшего тебя обладателем всех этих богатств, собранных здесь преступлениями целых поколений воров и разбойников. И если все это пришло, то только для того, чтобы отныне ты мог вместе с семьей твоей иметь пристанище от нужды, делая лучшее употребление из этого наворованного и награбленного золота».
И, размышляя так согласно со своей совестью, Али-Баба наклонился к одному из мешков с жизненными припасами, высыпал из него содержимое и наполнил его золотыми динариями и другой золотой монетой, не обращая внимания на золото и другие ценные предметы. И он взвалил этот мешок себе на спину и вынес его в конец коридора. Потом он возвратился в сводчатую залу и наполнил таким же образом второй мешок, потом третий, потом еще несколько — сколько могли, по его мнению, снести без особенного усилия три осла его. И, сделав это, он повернулся к выходу из пещеры и сказал:
— Сезам, отворись!
И тотчас же обе створки каменных дверей раздвинулись во всю ширину, и Али-Баба выбежал, чтобы разыскать ослов своих и привести их к входу в пещеру. И он нагрузил их мешками, которые он позаботился хорошенько укрыть сверху сучьями. И когда он закончил это занятие, он произнес формулу закрытия — и обе половинки скалы тотчас же соединились.
Тогда Али-Баба погнал перед собою ослов, навьюченных золотом, понукая их голосом, полным уважения, и нисколько не досаждая им проклятиями и оскорблениями, как это он делал обыкновенно, ступая по их следам. Ибо хотя Али-Баба, как все погонщики ослов, и называл их различными непристойными именами вроде «о поклонник зебба», «сучий потрох» или «исчадие ада», то делал он это вовсе не с целью обидеть, потому что он любил их как собственных детей, но просто чтобы заставить их быть внимательнее к его увещеваниям. Но на этот раз он чувствовал, что по всей справедливости он не может приложить к ним ни одного из подобных прозвищ, ибо они несли на своих спинах больше золота, чем могло быть в казне султана.
И, ни разу не ударив их, он совершил вместе с ними путь до города.
На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Он, ни разу не ударив их, совершил вместе с ними путь до города.
И вот, приблизившись к своему дому, Али-Баба увидел, что ворота его заперты на большую деревянную щеколду, и он сказал:
— Не попробовать ли на них свойство волшебной формулы? — и произнес: — Сезам, отворись!
И тотчас же щеколда соскочила, и ворота раскрылись во всю ширину. И Али-Баба, не уведомляя никого о своем прибытии, вошел вместе с ослами на маленький дворик своего дома. И он сказал, повернувшись к воротам:
— Сезам, затворись!
И ворота, повернувшись на своих петлях, закрылись сами собою и без всякого шума на щеколду. И Али-Баба таким образом убедился, что отныне он сделался обладателем несравненной тайны, одаренной мистической силой, приобретение которой стоило ему всего лишь преходящего волнения от вида отталкивающих лиц сорока разбойников с их ужасным предводителем.
Когда жена Али-Бабы увидела во дворе ослов и Али-Бабу, занятого разгрузкой их, она побежала к нему и, всплеснув от неожиданности руками, воскликнула:
— О муж, как мог ты отпереть ворота, когда я сама заперла их на щеколду? Имя Аллаха над всеми нами! И что ты привез в этот благословенный день в этих полных мешках, таких тяжелых, каких я еще не видала в нашем доме?
И Али-Баба, не отвечая на первый вопрос, сказал:
— Эти мешки посланы нам Аллахом, о жена. И ты лучше помоги мне внести их в дом, вместо того чтобы беспокоить меня расспросами о воротах и щеколдах.
И жена Али-Бабы, попридержав свое любопытство, помогла ему поднять мешки на спину и внести их один за другим в дом. И каждый раз, ощупывая их, она чувствовала, что они наполнены деньгами, и думала, что это, вероятно, старые медные монеты или что-нибудь в этом роде. И это открытие, хотя неполное и далекое от действительности, повергло ее душу в большое беспокойство. И она наконец пришла к заключению, что муж ее, должно быть, сошелся с ворами или кем-нибудь подобным, и решила потребовать у него объяснения происхождения этих тяжелых мешков с деньгами. И вот когда все мешки были внесены в дом, она не могла уже больше сдержаться и начала бить себя руками по щекам, и разорвала на себе платье, и разразилась криками:
— О, горе нам! О, верная гибель для наших детей! О, виселица!
И, услышав эти вопли и причитания жены своей, Али-Баба был крайне раздосадован и закричал:
— Виселица в твоих глазах, о проклятая! И чего это ты завыла?! И чего ради хочешь ты накликать на наши головы наказание, заслуженное ворами?!
И она сказала:
— Несчастье вошло в наш дом вместе с этими мешками денег, о сын моего дяди! Заклинаю тебя моей жизнью, навьючь поскорее их на спины ослов и увези подальше отсюда, ибо сердце мое не успокоится, пока я буду знать, что они у нас в доме!
И он отвечал:
— Аллах да истребит женщин, лишенных разума! Я хорошо вижу, о дочь моего дяди, что ты воображаешь, будто я уворовал эти мешки. Ну так разубеди себя и осуши глаза твои, ибо они посланы нам Воздаятелем, Который сегодня в лесу натолкнул меня на судьбу мою. Впрочем, я сейчас расскажу тебе все, что было со мною, но не прежде, чем раскрою эти мешки, чтобы показать тебе, что в них находится.
И Али-Баба высыпал из всех мешков их содержимое на циновку. И из них покатились множество звонких золотых монет, и тысячи огоньков запрыгали в бедной комнате дровосека. И Али-Баба, к торжеству своему, увидел, что жена его совершенно ослепла от этого зрелища; и он уселся на груду золота, подобрал под себя ноги и сказал:
— Теперь выслушай меня, о жена!
И он рассказал ей о своем приключении от начала и до конца, не упуская ни одной подробности. Но мне незачем повторять все это.
Когда жена Али-Бабы выслушала рассказ о его похождениях, она почувствовала, что страх в сердце ее уступает место величайшей радости, и она успокоилась, и развеселилась, и сказала:
— О молочный ден! О день белизны! Хвала Аллаху, пославшему в наш дом добро, собранное неправым путем этими сорока разбойниками, грабителями больших дорог, и делающему законным то, что было незаконным! О Всещедрый! О Воздаятель!
И она поднялась и уселась на корточки перед кучей золота и уже хотела приступить к счету этих бесчисленных динариев.
Но Али-Баба рассмеялся и сказал ей:
— Что ты можешь здесь поделать, о бедная! Как можешь ты мечтать сосчитать все это? Лучше вставай и помоги мне выкопать яму в нашей кухне, чтобы зарыть там поскорее все это золото и скрыть все следы его. Если же мы не сделаем этого, мы привлечем к себе жадность наших соседей и городской стражи.
Но жена Али-Бабы, которая любила во всем порядок и хотела непременно составить себе точное понятие о богатствах, свалившихся на них в этот благословенный день, отвечала:
— Это верно, я не могу задерживаться здесь счетом этого золота. Но я не могу и убрать его отсюда, не узнав по крайней мере его веса. И поэтому я умоляю тебя, о сын моего дяди, дай мне немного времени, чтобы пойти поискать у соседей деревянную мерку.